— Неправильно, председатель, на такое дело тебе по шее дадут, — жестко проговорил Бурнакин. — Ты лучше съезди в Вознесенское, в райисполком, и посоветуйся с начальством.
— Ты не пугай меня, доктор, скажи лучше, нельзя, что ли, всех шаманов в Хулусэн выслать?
— Нельзя.
— Если нельзя, так нельзя, чего-нибудь другое придумаем. А ты сразу — по шее, по шее. Зачем так? Я придумаю.
Хорхой много думал, советовался с Шатохиным, Киркой. После похорон жены Кирилла он собрал комсомольцев и тех молодых, которые готовились стать комсомольцами.
— Плохо мы работаем, совсем ничего не делаем, — заявил он им. — Называемся комсомольцами, первыми людьми, а не идем мы впереди. Наоборот, отстаем, плетемся за стариками, слушаемся их и губим своих жен. До каких пор мы, комсомольцы, так будем жить? Стыдно. Мы потеряли нашего товарища, жену Кирилла. Умерла она потому, что отец и мать Кирилла верили шаману больше, чем Бурнакину. Вот видите. Шаману больше доверия, чем доктору! Стыдно! Сколько еще эти шаманы будут мешать советской власти, мешать советским докторам работать? Долой шаманов! Долой их бубны, гисиолы и янгпаны! Долой всех сэвэнов! Мы сейчас организуем против них боевой поход, будем отбирать всех сэвэнов, соломенных, деревянных, каменных. Я помню, раньше, когда малмыжский поп приезжал, все прятали сэвэнов, и поп их не находил, но от нас не спрячешь. Мы с ними по-советски, по-комсомольски справимся. Все поняли, что я сказал?
— Понятно, — неуверенно ответило несколько голосов.
— Нет, не понятно! — воскликнул Почо, младший сын Холгитона. — Непонятно. Как я пойду против матери и отца старого? Каждый знает, что в каждом сэвэне по одной болезни матери или отца. Как я возьму этих сэвэнов, как сожгу, как накликаю беду на старых родителей? Ведь к ним возвратятся все болезни. Нет, сам я не трону этих сэвэнов.
— Ты не комсомолец! Если ты веришь шаманам, а сэвэнов делали шаманы, ты не комсомолец! — грозно закричал Хорхой.
— Комсомолец не комсомолец, все равно не трону.
— Кто лучше тебя знает, где спрятаны сэвэны? Никто. Потому ты сам должен их вытащить.
— Чужие вытащу, а своих родителей — не трону…
Молодые няргинцы примолкли, многие теперь только поняли, какую беду могли они навлечь на людей, болезни которых надежно охраняли сэвэны; у некоторых старых людей по десятку насчитывается этих сэвэнов. Да и у самих комсомольцев имелись собственные сэвэны.
— Струсили? Чего молчите? — обратился Хорхой к притихшим молодым людям. — Выходит, когда мы вступали в комсомол, то обманывали, верили в эндури, в шаманов и пролезли в комсомол? Ну, пойдете громить сэвэнов? Или мне с Шатохиным и Киркой идти?
— Не горячись, дай людям подумать, — сказал Кирка.
Долго молчали комсомольцы. Хорхой не мог усидеть на своем председательском месте, стал нервно расхаживать возле стола.
— Хорхой, я предлагаю так, — наконец начал Нипо. — Эти болезни, что в сэвэнах, говорят, сразу возвращаются к болевшим, как только что случится с сэвэнами. Я предлагаю сперва проверить, правда это или нет. Возьмем сейчас чьего-нибудь сэвэна и сожжем и будем наблюдать, заболеет хозяин или нет.
— Оградиться хочешь?
— Проверить хочу. У меня есть три сэвэна, тремя болезнями я болел, предлагаю их сжечь. А там посмотрим.
«Приносит себя в жертву, — неприязненно подумал Хорхой. — Мне надо было себя сразу предложить. Нет, нельзя это дело из рук выпускать».
— Не надо твоей жертвы, — сказал он. — Я сейчас выпотрошу всех наших сэвэнов, сам сожгу. Вас всех прошу, чтобы о нашем разговоре здесь ни одна душа не знала, потому что когда вы поверите, что сэвэны обман, просто солома, кусок дерева, тогда мы начнем потрошить всех сэвэнов в стойбище. Я наших домашних сэвэнов буду сжигать тут. Ждите меня.
Хорхой вышел из конторы и бодро зашагал домой, но чем ближе он подходил к дому, тем уже становился его шаг: в глубине души он сам верил в силу сэвэнов, эту веру в него вбивали с пеленок. Дома он подозвал мать в сторонку и тихо сказал:
— Сэвэнов всех возьму, сожгу.
— Ты что это? Чего вздумал? — возмутилась было Исоака.
— Тихо! Я председатель, должен пример показать. Мы с шаманами начнем войну, уничтожим их.
— Ой, сынок, ой, беда какая! Да как же так…
— Тихо. Я забираю всех сэвэнов.
Хорхой вытащил из-под нар две искусно связанные из сухой травы собачки.
— Может, оставишь? — попросила Исоака. — Это же твоего сына, животик болит часто.
— Если заболит, Бурнакина позовем. Плохо будет, повезем в город, который начали строить, там есть большой доктор, хирург называется…
Хорхой вынес травяных сэвэнов на улицу, вслед за ним шла мать. Она за сыном поднялась в амбар. В одном из углов лежали в куче деревянные бурханы, здесь же стоял каменный дюли Баосы, которого старик избивал за то, что он не излечивает его поясницу. Хорхой взял первого бурхана, но мать схватила его за руку.
— Это мой сэвэн, сынок, я животом все страдаю. Не трогай, сын, очень прошу тебя.
— Мама, я председатель, поняла? Я пример должен показать. Ты моя мать, мать председателя, ты тоже должна пример показать. Если заболит живот, терпи, не говори другим. Кирка тебя вылечит.
— Боязно, сын, ох, как боязно.
Хорхой вышвырнул сэвэнов в дверь амбара.
— А эти сэвэны отца.
— Ему они уже не нужны, — и Хорхой с легким сердцем начал швырять сэвэнов одного за другим.
— Эти твои.
— Пусть сгорят, посмотрим, что будет.
— Этого не трогай! У тебя на спине вон какие шрамы от страшной болезни. Эту болезнь никто не излечивает, тебя случайно спасли.
— Если тогда случайно спасли, сейчас меня главный доктор спасет.
Под амбаром лежало больше двадцати сэвэнов, изображавших собак, таежных зверей, птиц, драконов и людей. Любопытные ребятишки боязливо, со стороны разглядывали их. Они знали, что в сэвэнах заключены всякие страшные болезни и притрагиваться к ним нельзя.
А Хорхой, разбросав своих сэвэнов, нерешительно остановился перед каменным дюли, главным хранителем большого дома. Каменный человечек воскресил в памяти далекое солнечное детство, сурового деда Баосу, и рука у Хорхоя не поднималась на него.
— Этого дюли запрячь ночью, чтобы никто не видел, чтобы никто не нашел, — прошептал он матери.
Хорхой связал сэвэнов, как вязанку дров, и понес в контору сельсовета. Первая же женщина, увидевшая его с необыкновенной ношей, юркнула в магазин, и оттуда гурьбой вывалили покупательницы.
— Хорхой, сельсовет, что ли, будешь топить ими?
— Сынок, не балуйся таким делом. — Хорхой, это тебе не жену избить…
Председатель сельсовета на этот раз молча прошел мимо магазина. Возле сельсовета его ждала толпа любопытных. Хорхой бросил сэвэнов, развязал деловито веревку, сложил деревянных сэвэнов, как складывают дрова для костра, подсунул под них травяных и поджег. Сухая трава весело загорелась, красные языки полоснули бока идолов, и вскоре сухие деревяшки с треском разгорелись.
— Подходите, грейте руки, — пригласил стоявших поодаль молодых няргинцев Шатохин.
— Чего боитесь, подходите, — повторил приглашение Кирка.
Молодые осторожно, боязливо стали подходить.
— Дрова есть дрова, — сказал Хорхой. — Здесь три моих сэвэна горят, остальные матери, отца, жены и детей — запомнили?
— Да не хвастайся ты сильно, — вспылил Почо, — будто мы не можем своих сэвэнов сжечь! Я говорил о сэвэнах отца и матери. Ты сам знаешь, какой наш отец верующий. Жалко его, еще от горя заболеет.
— Ладно болтать, — перебил его Хорхой. — Завтра утром всем собраться здесь. Я запомнил, кто сегодня присутствовал тут. Поняли?
В этот день все стойбище говорило о сожжении Хорхоем сэвэнов, все стойбище ожидало новых событий. Догадливые старики поспешно перенесли в укромные места самых дорогих идолов, запрятали так, чтоб ни один человек их не разыскал. Шаманы припрятали бубны, гисиолы, янгпаны. За ними самими, по поручению Хорхоя, присматривали комсомольцы. Контора сельсовета превратилась в штаб борьбы с шаманами и сэвэнами. Тут находились Хорхой, Кирка, Шатохин, Нипо, Кирилл в другие комсомольцы.
— Не слишком ли жестко мы поступаем? — спросил Кирка.
— Жестко? Попробуй поговори с ними по-другому, — ответил тут же Хорхой. — По-другому нельзя. А шаманов всех предупредим, что, если возьмутся за прежнее, голову оторвем.
— Так и оторвешь, — усмехнулся Шатохин.
— Ты не лезь, я тебе уже говорил. Ты завтра придешь в контору и сиди. Здесь твое место. Если ты пойдешь отбирать сэвэнов, всякие разговоры пойдут.
— Я секретарь сельсовета…
— Знаем. Но ты русский, понял? Если ты, русский, отберешь сэвэнов, люди всякое могут придумать. Нельзя этого допускать, мы, налай, сами будем справляться с нанайской религией — шаманами. Ничего тогда не придумают, ничего против русских не станут говорить.
