Звуки гитары донеслись в соседнюю комнату общежития и напомнили Кириченкову о том, что у него под койкой, рядом с объемистым чемоданом, запертым на два замка, стоит баян. Выиграл Кириченков баян по билету какой-то вещевой лотереи еще к Первомаю, но ни разу из футляра не доставал. «Лучше бы тебе арифмометр выиграть или счетную машину», — сказал тогда Маркаров.
Кириченков появился в дверях с баяном и подошел к Чернеге, дохлебывавшему остывший чай.
— Ну-ка, проверь мой выигрыш. Только осторожно! А мне медведь... — Кириченков поковырял в ухе.
— Хорошо, что только наступил, а не задрал, — хохотнул Нистратов.
— Много ты знаешь о медведях, — сказал Погодаев недовольно, он сидел на койке и ставил очередную заплату на свои многострадальные джинсы. — Их даже танцевать учат.
Чернега играл на баяне с наслаждением, низко склонив голову, вслушиваясь в его дыхание. А Кириченков все больше нервничал. Он уже жалел о своей затее: как бы Чернега не повредил инструмент, не растянул мехи сверх того, что положено.
От Чернеги не укрылось беспокойство хозяина, и, скинув ремень с плеча, он огорченно вернул баян.
— Да уступи ты баян человеку по государственной цене, — подал голос Нистратов с угловой койки.
— Для тебя, Кириченков, это — просто движимое имущество, а для парня там душа на все лады поет.
— Если бы в рассрочку... — нерешительно протянул Чернега.
— Деньги на бочку, алиментщик. — Кириченков любовно похлопал по баяну.
— Деньги у Кириченкова — шестое чувство, которое позволяет ему полнее использовать остальные пять, — прокомментировал Маркаров. — У него вся душа ушла в пятаки.
— Может, ты приехал сюда за туманом, за романтикой? Я лично этим не интересуюсь. А если эти пятаки не копить — никогда не куплю «Жигули» последней марки.
— Будет возить клубнику на базар, — сказал Шестаков и с видимым удовольствием прикрыл дверь за Кириченковым.
— Откуда у него это взялось?
— Когда был ребенком, родители подарили ему копилку, — засмеялся Маркаров. — Вот и попер из него инстинкт стяжательства...
Шестаков подошел к Чернеге, тот сидел пригорюнившись.
— Не вешай голову! Поможем тебе с баяном, — Шестаков похлопал его по плечу и неожиданно спросил: — Случайно не знаешь пьесы «Сентиментальный вальс»?
— Слыхать слыхал, но вот сыграть... Будут большие допуски в мелодии.
— Купил пластинку еще в Приангарске. — Шестаков вышел в свою комнату и достал со дна чемодана пластинку.
Чернега повертел ее в руках.
— «Сентиментальный вальс. П. И. Чайковский». Прокручу у девчат разок-другой. Авось без нот обойдемся.
Настежь распахнулась дверь. Кириченков, всклокоченный, въедливо оглядел присутствующих и возбужденно позвал:
— Бригадир, выйди-ка на минутку!..
Шестаков вышел в коридор, и Кириченков хриплым шепотом сообщил ему, что у него из-под матраца стащили пятьдесят пять рублей.
Кириченков привел Шестакова в комнату и показал, где именно лежали деньги.
Под обширными баками не видать было, как щеки Кириченкова залились румянцем, но лысина его покраснела.
Шестаков был обескуражен самим фактом: за все время его бригадирства не было такого чрезвычайного происшествия.
Он поймал себя на том, что Кириченков, с трясущимися губами, с тяжелым взглядом исподлобья, не вызывает ни малейшего сочувствия. Его рассердило, что тот уже успел заподозрить Чернегу.
Скорее всего, деньги найдутся, но Кириченков раззвонит о пропаже, и на бригаду ляжет пятно...
Парни Шестакова ходили злые, переругивались и, как знать, не поэтому ли на следующий день проиграли футбольный матч команде автобазы.
Садырин, один из самых умелых футболистов конторы Востсибстальмонтаж, закапризничал: перед матчем расшнуровал бутсы и отказался выйти на поле, вспомнил какую-то мелочную обиду.
Больше всего проигрышем был огорчен Погодаев, хотя в бригаду вернулся недавно. Рыжие длинные космы и такая же бородка Погодаева особенно бросались в глаза, когда их владелец бегал в трусах по футбольному полю.
После проигранного матча Галиуллин встретил у пивного киоска Садырина и многообещающе сказал:
— Сегодня я угощаю. У Зины день рождения. — Он счастливо улыбнулся, но тут же подозрительно спросил: — А почему ты сегодня не играл за наших?
— Ну вот еще, ноги задарма мозолить... — отмахнулся Садырин.
— А глотать задарма ты согласен?
— Еще один воспитатель на мою голову! Не утомляй меня, Галиуллин. Будто мне выпить не на что. Да я, если хочешь знать, могу тебя со всеми потрохами купить. — Садырин полез в карман, помахал перед носом Галиуллина деньгами, но тут же спрятал их, увидев подходившего Шестакова,
Садырин увязался за Шестаковым, опасливо осмотрелся и заговорил, понизив голос до шепота:
— Хочу кое-что сообщить бригадиру. Совершенно секретно. Но ты должен дать честное слово, что не выдашь. По-джентльменски. Взаимное доверие. Даешь честное слово?
— Даю.
— Это я взял деньги у Кириченкова.
— Что значит — взял? Украл!!!
— Только до получки. Я тут фотоаппарат купил в рассрочку. Еще раньше часы купил по случаю. А на что выпить-закусить? Ну и взял у Кириченкова взаймы. Вот они, денежки. Хотел незаметно подложить ему под матрац — не удалось. Здесь пятьдесят пять рэ. Передашь?
— Придется.
— Но помни — ты дал честное слово! Конечно, поступок мой неморальный. Зато отдаю в скоростном порядке. Через два дня.
— Тебе бы морду набить в скоростном порядке.
— Грубиян ты, Шестаков.
— Слышал про стройку СЭВ здесь, в Усть-Илимске? Будут изготовлять облагороженную беленую целлюлозу. Целлюлозу и ту научились облагораживать! А ты...
— Весь Кириченков не стоит и пятидесяти пяти рублей, даже старыми деньгами.
— Сколько бы Кириченков ни стоил — ты стоишь еще дешевле...
— Наш бригадир грубиян, но честный парень, который держит свое слово!..
Грузовик карабкался по размытой глинистой дороге. Скаты скользили, машина то и дело оказывалась на краю глубокой канавы — вот-вот перевернется. В такие моменты все в кузове бросались к борту повыше, готовые спрыгнуть на дорогу.
И в этом небезопасном рейсе продолжался спор пассажиров, реплики доносились сквозь натужный вой мотора.
— Бригадир не имеет права решать такой вопрос! — сердито бычился Кириченков. — Взял вора под крылышко. Зачем же трепаться, что все решает коллектив?
— Я не настаиваю на коллективном обсуждении, — сказал Маркаров. — У нас вообще неточное представление о коллективизме. Устроить кому-нибудь «темную» — тоже коллективизм? Иные конфликты лучше решать без веча, без сходки.
— Поймите, я дал честное слово, — напомнил Шестаков. — Если бы я этого не сделал, нарушитель не сознался бы. И может быть, вам, Кириченков, не вернули бы денег.
— Из-за того, что ты два дня психовал, вешать кому-то ярлык на всю жизнь? — усмехнулся Садырин.
— Я человек порядочный, — Кириченков ударил кулачищем по кабине водителя. — Во всем люблю порядок.
— Насчет ярлыка не знаю, — сказал Погодаев, — а зубы пересчитать не мешало бы. Чтобы забыл дорогу в чужой карман. Попался бы он мне в тайге...
— И что было бы? — поинтересовался Маркаров.
— В тайге свои законы, а прокурор там — медведь...
— Человек споткнулся, а его в спину толкать? — примиренчески спросил Чернега.
— Из блохи делают верблюда, — сказал Садырин.
Машина никак не могла одолеть подъем — ну и вязкая глина в этом распадке! Водитель высунулся в дверцу, которую не закрывал, все время посматривая назад, потом вылез на подножку и попросил ребят подтолкнуть машину.
Первыми ловко перемахнули через борт Погодаев и Нистратов, а последним спрыгнул Садырин. В кабине остался Михеич, сосавший валидол.
Садырин, перед тем как подставить плечо под борт машины, долго примерял рукавицы, не сразу расстался с окурком.
Погодаев притащил две сухие елки и бросил под буксующие колеса. Слышались его команды: «Раз, два, взяли!»
Шестаков по совету Михеича срезал лопатой глину между глубокими колеями, а то цеплялся диффер машины.
Чтобы колеса меньше буксовали, Погодаев распорядился натащить побольше сухих елок и набросать в обе колеи,
За елками направились Маркаров и Садырин. Когда они отошли от машины, Маркаров сказал:
— Дай мне честное слово, что никому не расскажешь о нашем разговоре. Хочу поделиться секретом. Даешь честное слово?
— Клянусь своей красотой! Могила на двоих... — Садырин замолчал, поигрывая топором.
— Вот мой секрет. Я знаю, кто взял деньги. Я же тебя насквозь вижу. Следствие ведут знатоки! Ты эту передачу по телевизору когда-нибудь видел?
— Не помню. Это про что?
— Про нарушителей законов. В конце каждого следствия знатоки осторожно поют:
Если кто-то
кое-где
у нас
порой
Честно жить не хочет...
— А где у тебя свидетели, следователь?
