Но Владимир Ильич чуть-чуть косился на слесаря и чуть-чуть улыбался чему-то своему, давно передуманному. Тогда старый слесарь застенчиво отворачивался от портрета и глядел в окно, где синеет белесое жиденькое небо, где провода… провода…
Понимаете, это как бред, как навязчивая идея. Глянул — вот он на столе — доклад губплана об электрификации. Решай же, слесарь, — говорит журналист своему герою, — ведь ты же посоветовался с Лениным!»
В пьесах с образом Ленина драматург всегда приводит к нему своих любимых героев в самое трудное для них время и каждый приносит свою тревогу, драму, заботы, сомнения, но заботы и сомнения не личного, а исторического характера, выражающие дух времени, и получает от вождя ясную жизненную перспективу. Такими героями были Шадрин, Забелин, Дятлов, Сестрорецкий, Фрунзе. Теперь же это бригадир Бурятов, наш молодой современник. Ему очень тяжело. В бригаде не все ладится. К кому же ему обратиться за советом, если не к автору «Великого почина» — Ленину. И силой мечты Бурятова о разговоре с Лениным в его сознании оживает портрет вождя и начинается мысленный разговор, мягкий и лиричный, как размышление. После этого «разговора» суховатый Бурятов обращается к своим друзьям по бригаде с такими прекрасными словами: «Каждый должен стремиться принести кому-то счастье».
В «Цветах живых» Ленин показан драматургом как вечный современник человечества, который живет в сердцах и мыслях людей. Одновременно с работой над молодежными пьесами Погодин начиная с 1960 года много времени отдавал своей пьесе об Альберте Эйнштейне, которого выбрал героем трагедии, как мне думается, по трем причинам.
Во-первых, Погодин, признанный певец современности, чье творчество всегда отличалось высокой гражданственностью, не мог не откликнуться на основную проблему современности — борьбу за мир.
Во-вторых, драматург всегда тяготел к изображению значительных и интересных характеров, которые он называл шекспировскими. В образе Эйнштейна, одного из величайших титанов мысли XX века, великого гуманиста, трагически связавшего свое имя с атомной бомбой, он решал проблему — наука и гуманизм.
И в-третьих, в «Альберте Эйнштейне» с новой силой прозвучал горьковский вопрос: «С кем вы, мастера культуры?», обращенный теперь Погодиным к людям науки, несущим перед человечеством большую ответственность за его будущее.
В 1961 году трагедия «Альберт Эйнштейн» была закончена и драматург передал ее в МХАТ. Обычно, отдав пьесу в театр, Погодин забывал о ней, загораясь новой очередной работой. С «Альбертом Эйнштейном» этого не случилось. Пьеса присохла к сердцу, и его не переставала мучить неудовлетворенность. Он чувствовал, в пьесе что-то не так и многое нужно переделать. Но что? Этого драматург еще не знал.
В «Альберте Эйнштейне» Погодин мечтал вернуться к своей драматургии 30-х годов и сделать трагедию очень зрелищной. Но Погодин 60-х годов при всем своем желании не мог вернуться к своей драматургии 30-х годов. Это был для него пройденный этап. В своем творчестве он шел вперед и дальше, отдавая все силы своего таланта все более глубокому психологическому раскрытию характера своих героев, что и составляет сущность театра Погодина.
И, как всегда это бывало в подобных случаях, Погодин понял неотложную необходимость самому побывать «на месте происшествия» и полетел за океан, в Америку, только для того, чтобы прочувствовать ту атмосферу, в которой проходил последний, трагический период жизни его героя.
Многие записи, сделанные Н. Погодиным в Америке, насыщенные тонко подмеченными реалистическими деталями, заменили известную абстрактность первого варианта пьесы. В Принстоне Погодин открыл для себя нового, трепетно живого Эйнштейна. В его записной книжке по Америке есть такие строки: «Эйнштейн висел между будущим и настоящим. Он был не устроен в современности, и никто лучше его не понимал ее. Потрясающая сила предвидения. Не дитя. Ни в коем случае не чудаковат. В пьесе не должно быть никаких экстравагантностей». А в первом варианте пьесы они были. Например, в эпизоде на балу во время танцев Эйнштейн садился на корточки и начинал доказывать Притчарду правильность его парижских уравнений. После возвращения из Америки Н. Погодин забрал свою пьесу из МХАТ для доработки. Однако скоропостижная смерть помешала драматургу создать новый вариант трагедии «Альберт Эйнштейн»… Прослеживая в хронологической последовательности все написанное Н. Погодиным за четыре десятилетия (статьи, пьесы, проза, киносценарии и драматические миниатюры), поражаешься его тематическому диапазону и титанической работоспособности.
В своих произведениях он сумел отразить жизнь всех социальных слоев нашего общества на главных этапах истории развития Советского государства и создал целую галерею наших героев-современников, устремленных в будущее.
Эту задачу драматург сумел решить благодаря своему отходу от догм старой драматургии, отмеченному А. Фадеевым, который писал, что творчество Погодина несет на себе черты большого формального отличия от старой драматургии.
Н. Погодин на основе открытого им метода сложных ассоциативных соединений эпизодов, получил возможность «втискивать» в свои пьесы большие жанрово-контрастные куски жизни, скрепленные общим идейным стержнем, который он впоследствии называл «поэтической идеей».
Еще в начале своего творческого пути он пророчески говорил: «Я работаю на будущих драматургов». И действительно, открытиями Н. Погодина в сюжетостроении широко пользуются его последователи в драматургии и особенно в кинодраматургии. Созданием драматургического портрета В. И. Ленина Н. Погодин дал нашему народу и народам мира пример человека, «делать жизнь с кого», идеальный образ положительного героя.
На основе обобщения своего опыта работы над трилогией о В. И. Ленине, ставшей советской классикой, он разработал также и методологию подхода к раскрытию ленинского образа. К погодинскому опыту обращались и еще будут долго обращаться художники в своей работе над образом вождя.
Театр Погодина, воплотившего в своих этапных произведениях величие советской эпохи и торжество нового человека, рожденного Октябрем, служил и продолжает служить делу коммунистического воспитания нашего народа.
Алексей Волгарь
Комедия в четырех действиях, десяти картинах
Болдырев — начальник строительства
Валька — его сестра, медичка
Максимка — заведующий бюро рационализации
Лагутин — секретарь партколлектива
Гончаров — главный инженер
Картер — американский инженер
Груздев — инженер-технолог
Касторкин — инженер, заведующий внутристроительным транспортом
Данило Данилович — инженер
Калугин Симон Симонович — инженер
Татьяна Львовна — его жена
Рыбкин — секретарь Болдырева
Переводчица
Доктор
Сиделка
Председатель производственного совещания
Секретарь производственного совещания
СТРОИТЕЛИ-КОСТРОМИЧИ
Лаптев Ермолай
Михалка
Артамон
Зотов Анисим
Суматохинов Лаврентий
Дудыкин
Темин Кондрат
Грищук Фетиска
Рабочий в розовой рубахе
Тюша
Краличкин — металлист
Десятник
Говоров — рабочий
Комендант
Шофер
Кухарка
Первая работница кирпичного завода
Вторая работница
Третья работница
Первый техник
Второй техник
Комягин — железнодорожник
Неизвестный пьяный
Кустарник. Дерево. Скамейка. За кустами — рабочий барак, где ужинают строители. Предсумеречный час.
Валька, Гончаров.
Валька. Вы знаете, что сегодня восьмой случай заболевания брюшным тифом по строительству?
Гончаров. Предположим, знаю.
Валька. Так вот за это «знаю» вас следует крыть. Ваши уважаемые спецы, черт бы их взял, до сих пор не сделали хлорирование воды. Нет, вы подумайте, что это такое — пять тысяч рабочих пьют речную воду, а вы никого не умеете подтянуть!
Гончаров. «Подтянуть»…
Валька. Вы знаете, чем это может кончиться? Я, как медичка, отлично понимаю. Я буду протестовать и ставить вопрос… в общественном порядке. Тут эпидемия, а вы чему улыбаетесь, товарищ Гончаров? Где тут барак сорок первый? Этот, что ли?
