— Вот и с Николаем Павлычем познакомился… И бумажки какие надо достал…
И заговорил уже серьезно и деловито:
— Так-то, други мои… Теперь я так располагаю: всех ваших надо сразу сменить. Сила теперь у нас в руках…
— Нельзя сразу, Илья Андреевич, — говорил Валежников. — Сам ведь знаешь мужиков… Наши мужики — все равно, что лесина таежная: куда непогодь дует, туда и гнется… А вдруг партизаны все соберутся? Придут да заорут, загалдят… голосом возьмут! На свою сторону могут перетянуть мужиков… Нет, не надо сразу…
Валежникова поддержал Колчин:
— Я сегодня с Филиппом Кузьмичом. Если даже не все партизаны приедут… все равно не следует раньше времени шум поднимать. Зачем нам сейчас брать власть в свои руки? Сейчас надо только прощупать настроение мужиков… узнать, на чьей стороне сила.
— Про силу теперь мы и так знаем… — заговорил было Супонин.
Но его перебил все время молчавший бородатый человек в военной форме:
— Не скажите, Илья Андреич… Авторитет партизан в урмане еще велик. Об этом у нас в городе имеется точная информация.
— Как же быть? — спросил Супонин, сбавляя тон.
Колчин неопределенно ответил:
— Надо присмотреться…
Замолчали.
Валежников сходил на улицу. Посмотрел вдоль деревни.
Вернувшись в горницу, сообщил:
— У мельницы народу много… а в деревне пусто. Никто больше не подъезжает.
— Что же делать-то станем? — опять обратился к мужикам Супонин.
— Станем Павлушку Ширяева сменять, — ответил Валежников и, обращаясь к бородачу, пояснил: — Этот из всех партизан — варнак!.. И семейство их варначье… Особливо старушонка их вредная — все баб мутит…
— Одного его сменим? — спросил Супонин.
Колчин вместо Валежникова решительно ответил:
— Одного.
Супонин взглянул на приехавшего с ним бородача:
— А куда же денем Николая Павлыча?
— В писаря возьмем, — так же решительно ответил Колчин.
— Меня выдвигайте в секретари, а Николая Павлыча возьмем в делопроизводители.
— Вы как, Николай Павлыч, — спросил Супонин бородача, — согласны?
Бородач коротко буркнул:
— Согласен.
Колчин поднялся.
— Ну-с, господа, я должен пойти в ревком. На митинг я должен явиться вместе со своим непосредственным начальством.
Все засмеялись.
— Конечно…
— Идите уж…
Вокруг мельницы-ветрянки собралось около полсотни мужиков и стариков да с десяток баб с малыми ребятами. Богатеи и зажиточные — все были в сборе. Между ними ходили Гуков, Клешнин, Максунов, Оводов, Ермилов, Гусев. Бабы были тоже из богатых домов.
Небольшая группа партизан держалась отдельно. Среди них были Андрейка Рябцов, Никишка Солонец, Афоня Пупков и Сеня Семиколенный.
Совсем в стороне от народа стояли бабка Настасья, Маланья, Параська и Секлеша Пулкова.
Старик Гуков переходил от одной кучки мужиков к другой и, косясь в сторону партизан, тихо ронял слова:
— Смотрите, братаны… поддерживайте волостную власть. Поддерживайте, мужики, Илью Андреича!
Ему так же тихо отвечали:
— Не сомневайся!
Вскоре подошли из ревкома Панфил, Маркел, Павлушка и Колчин.
За ними шли поляной к мельнице Супонин, Валежников и бородатый человек в военной форме.
Здороваясь с мужиками, гости поднялись прямо на крыльцо мельницы. За ними туда же вошел Панфил.
Мужики и бабы быстро сгрудились к ступенькам.
Стоя на тесном крылечке, Супонин отмахивался от Панфиловой дымящей трубки и нарочно громко и шутливо говорил:
— Чтоб тебя якорило, Панфил Герасимыч… зачадил… не продохнешь…
В толпе засмеялись.
А Панфил покосился на Супонина, вынул изо рта трубку и спросил, обращаясь к собравшимся:
— Как, товарищи, начнем?
— Волк тебе товарищ! — крикнул кто-то из толпы. На крикуна зацыкали:
— Перестань!
— Кто это ругается? Неладно…
— Начинай, Панфил!
Посеревший сразу Панфил затянулся из трубки, пыхнул синеватым дымком и сказал:
— Объявляю митинг открытым. Намечайте председателя.
— Илью Андреича! — закричали из толпы. — Супонина! Илью Андреича!
Жидкие голоса партизан выкрикивали своего кандидата:
— Комарова Панфила! Комарова!
Но их дружно заглушали:
— Супонина! Супонина-а!
Панфил взмахнул трубкой, крикнул в толпу:
— Проголосуем, товарищи!.. Кто за Супонина?
Богачи и толпившиеся вокруг них мужики дружно подняли руки.
— Опускайте, — сказал Панфил. — Теперь пусть поднимут руки те, которые за меня…
Подняли руки только шесть партизан, еще два мужика из толпы и Колчин.
Панфил растерянно смотрел на толпу, не веря своим глазам.
Бабка Настасья, по-прежнему стоявшая в стороне с Маланьей, Параськой и Секлешей, толкнула локтем своих соседок и тихо сказала:
— Ну, девоньки… помогать надо…
Они вчетвером взмахнули вверх руки.
Ошеломленный Панфил взглянул на них и потупился:
— Мало… Ну ладно… Теперь намечайте секретаря.
— Колчина! — закричали в толпе. — Колчина!
— Ширяева! — надрываясь, закричали партизаны.
И опять тем же количеством голосов избрали секретарем Колчина.
Панфил затянулся из трубки, сплюнул себе под ноги и, отходя к уголку крылечка, бросил Супонину:
— Валяй, Илья Андреич, ваша взяла…
Выдвигаясь вперед и опираясь руками о перекладину, Супонин сказал громко и с ухмылочкой:
— Что поделаешь, Панфил Герасимыч, меня выбрали, а не тебя! Ну, да ничего… Постараемся и мы.
По ступенькам быстро вбежал на крылечко черненький юркий Колчин и так же быстро сел к заранее приготовленному столику.
Краснощекий, рыжебородый, улыбающийся Супонин благодушно заговорил, обращаясь к толпе:
— От имени Советской власти благодарю вас, граждане товарищи, за избрание… как за себя, так и за товарища Колчина.
Толпа молчала. Все напряженно ловили слова Супонина. Ждали от него первого оглушительного удара по партизанам.
Партизаны по-прежнему стояли отдельно, маленькой, жалкой кучкой. Метали злобно взгляды вверх, на крылечко. Но чувствовали свое бессилие и молчали. В уме ругали тех, что остались на лугах.
Панфил, притулившийся спиной к мельнице, стоял позади Супонина и никак не мог собраться с мыслями. В голове у него только одно мелькало: «Надвигается опасность!..»
А Супонин все так же благодушно говорил:
— Вот, граждане товарищи… поздравляю вас… хм…
Он запнулся и, подбирая слова, продолжал:
— Как бы сказать… уж не знаю, как вас поздравить… Ну, только объявляю вам, что поставлен я Советской властью… председателем над волостью… как настоящий мужик от сохи… А теперь сообщаю вам, граждане товарищи, зачем я приехал по такой несусветной жаре…
И опять остановился раскрасневшийся и вспотевший Супонин. Достал из пиджака красный платок. Обтер пот с лица.
— Как все мы поставлены Советской властью, — продолжал он, — и должны все соблюдать крестьянский интерес… Сами знаете, какая у нас власть… Рабоче-крестьянская у нас власть, вот какая!.. Значит, о крестьянах и думать надо… А у вас в Белокудрине немножечко выходит неладно… К нам в волревком давно уж доходило… Ну, только мы терпели… А дальше волостная Советская власть терпеть этого не может. Потому как мужику ущерб…
Тоненький голосок Сени Семиколенного оборвал речь Супонина:
— Не тяни, Якуня-Ваня!
— Выкладывай сразу! — закричали партизаны. — Выкладывай!
Старики зацыкали на них:
— Тише, вы… варнаки!
— Тише!
Благодушная улыбка слетела с лица Супонина. Он заговорил строго:
— Вот, граждане товарищи… Мы знаем о непорядках в вашем ревкоме. Хотели сразу там же все порешить… Ну, все-таки волревком послал меня на ревизию. Вчера и сегодня я все проверил… и вполне подтверждаю…
Партизаны опять закричали:
— Говори, что нашел?
— Говори, Якуня-Ваня!
— Не тяни!
— Вот что нашел я, граждане товарищи! — крикнул Супонин, покрывая голоса партизан. — Непорядки по разверстке у вас нашел. Неправильно взят у вас скот…
Побитыми пришли в волость все яйца. А теперь неправильно размечен хлеб…
— А-а-а!.. О-о-о!.. — загудела толпа.
Панфил спросил:
— В чем неправильная разметка хлеба?
— А вот в чем, Панфил Герасимыч! — громко ответил Супонин, не оглядываясь на Панфила и обращаясь к толпе. — Упродком назначил на вашу деревню пятьсот пудов ржи, а у вас размечена тысяча. Овса надо было триста пудов, а у вас положено на деревню восемь сотен пудов. Зачем же тягость такую накладываете на мужиков? Зачем против уездной власти идете?
