Я не мог помнить, что испытывал герой Толстого, так как «Казаков» не читал, и потому промолчал. Не посмел признаться Луке, что не читал.
Ночь мы провели в Шуа-Мта, три дня были в Икалто и Алаверди, потом вернулись обратно и раскинули лагерь на берегу Алазани, близ Греми. Так прошли еще два дня. Больше всего нам нравилось ночевать у реки. Вволю наплававшись, мы разводили на берегу огонь и ставили чайник, а то и рыбачили — Лука захватил с собой удочки. Потом мы до упаду говорили: я рассказывал про нашу деревню, он молча слушал, впитывая мой рассказ всем существом.
Из Греми мы снова вернулись в Телави и оттуда пустились в сторону Цинандали. Нам не пришлось идти пешком и тащить багаж на себе: попадались то грузовик, то арба, а если на арбе не находилось места для нас, то мы закидывали туда наш багаж — как-никак облегчение. Вскоре мы попали на Бодбисхевский рынок и, истосковавшись по горячему, набросились на хинкали и шашлыки. Потом, захватив с собой еду — хлеб, сыр, огурцы, яблоки, — мы купили шерстяные носки и тушинские шапки, которые нам на макушки ловко водрузил проныра шапочник, черный, как его товар. «Я в Кахетии на любые головы шапки сооружал, — говорил он во всеуслышание, — но таких спелых голов мне встречать не доводилось». Мы страшно смутились оттого, что оказались столь большеголовыми, наспех расплатились с ним и поспешили убраться.
Мы бродили по дорогам еще дней десять, и дни эти были замечательны. На исходе десятого дня мы переночевали на берегу Алазани под вязами и стали собираться в путь — хотели двинуться до восхода. Вдруг мною овладело беспокойство, мне показалось, что я уже бывал в этих местах. И вязы, и пригорки словно напоминали о виденном. «Неужели мы сбились с дороги и вернулись к прежнему месту?» — думал я. Но Лука упрямо твердил: «Не знаю, как ты, но я здесь впервые».
Миновав вязы, я глянул с холма поверх пригорков на зеленый склон, где начинались лесистые горы. Я напряженно всматривался и вдруг вдалеке, на зеленом склоне, отчетливо увидел белого коня… Конь со сказочной скоростью несся вдоль леса. «Смотри-ка, конь!» — вскричал я.
— Где? — удивился Лука.
— Вон! — Я указал рукой в сторону леса.
— Да где ты коня видишь?
— Там, наверху, у леса.
— Я не вижу ничего.
— Как не видишь? Да вон же… вон… — Теперь и я уже не видел коня: то ли он скрылся за пригорком, то ли поскакал в лес.
— Наверно, показалось, — высказал предположение Лука.
— Что значит, показалось? — возмутился я. — Я его видел, как сейчас — тебя.
— Возможно.
— Ты думаешь, у меня галлюцинации?
— Нет… Просто я тоже хотел бы его увидеть.
Внезапное подозрение кольнуло сердце, и я глянул с холма на Алазани. Внизу, вдалеке виднелся утес, у подножия которого река сворачивала вправо, меняя направление. Потом я оглядел вязы: они мне тоже показались знакомыми. Сорвавшись с места, я взбежал на другой пригорок. Оттуда стал смотреть на Алазани, медленно обводя взглядом холмы, пригорки… зеленый склон, лес.
— Озо, куда ты?! — услышал я голос Луки.
Всем телом, сердцем, легкими, чутьем я понял, что за маленькими пригорками и зелеными холмами спряталась Нислаура, деревня Сабы. Слезы радости и волнения выступили у меня на глазах, голова закружилась, и, чтобы не упасть, я присел на землю. Руки мои бессильно лежали на коленях…
Сначала мне почудилось улюлюканье и крики людей, потом конское ржанье и топот копыт. Подобно водопаду, с шумом и грохотом несся табун белых коней к Алазани… Словно поток, прорвав плотину и сметая на пути все, прокладывал себе путь вниз. На каждом шагу из засады выскакивали люди — шумя и размахивая палками, они не давали коням свернуть в сторону… Люди вбегали и выбегали, выносили и уносили… Как одержимые, мешками, ведрами, тазами, наволочками тащили книги… Бурлящая поверхность реки была покрыта конскими головами и книжными страницами. Лошади в отчаянии вытягивали шеи и изо всех сил боролись с сильной волной, с коварным течением, с глубокими воронками… Эти воронки жадно поглощали растерзанные книги… Прежде чем уйти, я еще раз обернулся и посмотрел на узкую улочку, где в беспорядке были разбросаны по мостовой книги…
— Озо, — снова позвал меня Лука, который кряхтя тащил два больших рюкзака. — Чего улыбаешься, не видишь разве, еле тащу?!
Я отчетливо представил себе, как согнанный с зеленых холмов табун лошадей с шумом покатился к Алазани и как его насильно загнали в реку, но этому видению помешали другие картины, неожиданно возникшие в моем сознании. Мне невольно вспоминались обрывки тяжелых впечатлений того дня, когда разорили, разграбили и развеяли по улице библиотеку калбатони Мариам. Сердце у меня заныло: почему я не побывал на ее похоронах, не отдал последний долг. Мне хотелось раствориться и исчезнуть в этом пространстве, в далеком шуме реки, в утренней дымке, в холодной синеве, в шелесте вязов, в яркой зелени холмов, чтобы хоть на миг слиться с тем, что окружало меня, одновременно доставляя радость и причиняя боль.
Лука с трудом доплелся до вершины холма, отбросил в сторону оба рюкзака и присел со мной рядом. «Чуток отдышусь, и пойдем», — сказал он. Я уже решил изменить маршрут на сегодня. Надо бы до возвращения побывать в Нислауре и только потом отправиться в нашу деревню. Мне страшно хотелось показать ее Луке.
Лука знал о Нислауре по моим рассказам и с радостью за мною последовал.
Мы долго не могли найти дорогу, ведущую в Нислауру, и решили подняться прямо вверх на гору. Старые подошвы скользили по росистой траве. Мы едва держались на ногах и, мокрые по колено, шаг за шагом одолевали подъем. Когда солнце поднялось, мы вышли на проселочную дорогу. Она была старая, вся заросшая травой, почти забытая. Но все-таки это была дорога, и идти стало легче.
Деревня не выглядела совсем заброшенной, на деревьях чирикали воробьи, слышался крик петуха. При входе в деревню навстречу нам с лаем бросилась овчарка. Сначала мы испугались было, даже вздрогнули, но Лука засмеялся и успокоил меня: «Она старая, беззубая». Собака от нас не отставала — озлившись, она хрипло лаяла и рычала. Несчастная, у нее и впрямь ни одного зуба не было.
— Не проведешь нас, старая, — обратился к ней Лука с ласковой улыбкой.
До овчарки словно дошли его слова, она смолкла, и ее взъерошенная шерсть улеглась. Потом, виновато склонив голову на бок, она неуклюже изогнулась, вытянула лапы вперед, встряхнулась и, виляя хвостом, поплелась за нами. К нашему сожалению, деревня оказалась почти совсем покинутой. Брошенные хозяевами, поросшие травой дворы, покосившиеся заборы, стены в трещинах, осыпавшаяся черепица… Старая маленькая базилика вот-вот готова была рухнуть, из ее дверей за нами следила темнота… Такой я увидел Нислауру. Но природа все же брала свое — ветки яблонь и груш свешивались чуть не до земли: под тяжестью плодов. Где-то на краю земли еще раз прокричал петух, а мы тем временем добрались до деревенского родника. У родника стояли и вели беседу три старухи, одетые во все черное. Услыхав наши шаги, они повернулись и с любопытством стали смотреть на нас. Мы поздоровались со старушками, скинули с плеч рюкзаки и бросили их там же, в тени развесистого орехового дерева. Уставшие от тяжелого подъема и потные, мы подошли к сложенному из плоских кирпичей роднику. Старушки отставили в сторону свои мокрые кувшины и подпустили нас к воде; вода текла широкой струей, холодная и прозрачная. Утолив жажду, мы подставили головы под струю, освежились. Старушки поинтересовались: «Откуда вы?» «Из города», — ответил я. С этого началась наша беседа. Они сообщили, что в деревне осталось всего четыре семьи, да и те старики. «Все разъехались», — спокойно рассуждали старушки, как будто это в порядке вещей. «А что они здесь забыли?» — говорили старухи, словно намекая: «Кабы не старость, то и мы бы здесь не сидели». Потом одна из них спросила: «А вас что сюда привело?» «Мы путешествуем, знакомимся с краем», — ответил я. «Получше места не нашли?» — засмеялись они. «Для нас лучше этого места на свете нет», — сказал Лука. Старухи снова рассмеялись, очевидно, сочтя сказанное Лукой за шутку.
Вдруг мы увидели, что в нашу сторону идет мужчина. Женщины засуетились, заспешили, наскоро схватили свои кувшины и разошлись кто куда. На мужчине был старый, выцветший военный китель, галифе и сапоги, шел он размеренным шагом, держался прямо. Приблизясь к нам, он вежливо поздоровался. Мы не думали, что он такой старый. Чисто выбритое лицо все оказалось в глубоких морщинах, редкие седые волосы были аккуратненько зачесаны набок. Он с отвращением посмотрел вслед старухам и крикнул им вдогонку: «Хватит вам каркать, старые вороны, ничего не выйдет, не надейтесь!» Насколько я помнил рассказ Анано, Гедеон Оманашвили отсюда ушел и больше не возвращался. Но сейчас я готов был поспорить, что этот одетый в старую шинель человек не кто иной, как Гедеон Оманашвили. Именно таким я его себе и представлял, только одет он сейчас был иначе.
