— Да ну «как» — спускается парашютист, ты пригляделся, а это твой знакомый.
Агафонов еще внимательнее посмотрел на Захара, спросил с удивлением:
— Прыгал?
— Сегодня третий прыжок.
— Ты погляди. Вот чертяка! Чего тебя туда понесло?
— Понравилось. Да и себя проверить — как она-то, жила казацкая, сдюжит ли?
— Не-ет, я бы не прыгнул. — Агафонов решительно замотал вихрастой головой. — Это же с ума сойти — с такой вышины прыгать!
— Анастасия Дмитриевна, наверное, ругается? — спросила Зина.
— Сначала пробовала, а сейчас привыкла.
— Все-таки это большое геройство, — заметила Зина. — Но я бы и то прыгнула.
Сели ужинать.
— Зинушка, у меня там, кажется, что-то было? — Агафонов заглянул в кухонный шкаф. — Ведь гость такой!
Он разлил по стопке себе и Захару.
— Зинушка моя не признает этой штуки. Ну, за гостя!
Они выпили.
— Могу похвастаться, Гриша и Зина, — нарушил молчание Захар. — Защитил диплом. Теперь я «турок, не казак», — усмехнулся он. — И работаю техником.
— Молодец, Захар! — сказал Агафонов. — А я и прошлой зимой не сомневался в этом.
— Тебе бы тоже, Гриша, надо подумать об учебе, — заметила Зина.
— Это верно, — согласился Агафонов. — Надо чего-то придумывать. Наверное, в какой-нибудь заочный сельскохозяйственный техникум. Слушай, Захар, ну а как у тебя с ногой? Прыгаешь ведь с такой высоты!
— Зажило как на собаке, — усмехнулся Захар. — Больше тебе скажу: наверное, опять поставят на военный учет. На прошлой неделе прошел перекомиссию.
— Да, — спохватился Агафонов, — ты мне напомнил: меня тоже в понедельник вызвали в военкомат. Заполнил несколько анкет. Говорят, что будут ходатайствовать о восстановлении моего воинского звания. А для начала хотят послать на переквалификацию в танковую часть.
— Так, может, и меня туда пошлют, если поставят на военный учет? — спросил Захар, будто это зависело от Агафонова. — Мне врач в госпитале сказал, что я вполне годен в технические войска. Вот было бы здорово — вместе!
Захар как в воду глядел: через две недели они вместе получили предписание явиться в танковую часть. Таких, как они, набралось в Комсомольске до ста человек — бывших кавалеристов, шоферов, инженеров-механиков, бронеавтомобилистов.
Ранним утром Жернаков и Агафонов шагали по дощатому тротуару села, за которым где-то в перелеске, у реки, стояла летним лагерем танковая часть. Навстречу из-за туманных хребтов Сихотэ-Алиня только что выполз огромный вишнево-красный диск солнца, и бескрайние равнинные дали с лугами и перелесками, с пологими горбинами увалов, слегка повитые туманом, вдруг обрели малиновую окраску.
— Как-то пойдет она, наша служба? — вслух гадал Захар. — Все-таки танки…
— А в танковых частях легче служить, чем в кавалерии, — отвечал Агафонов.
— Думаешь?
— Не думаю, а знаю. В одних же казармах стояли с бронеавтомобилистами, когда служил в конно-механизированном полку. Кавалеристы с утра чистят лошадей, а бронеавтомобилисты идут на завтрак, а потом — в классы или по машинам и в поле. Ни тебе седлать, ни расседлывать, ни чистить коня и сбрую. Помыли машины, смазали — и опять в классы. А потом же это техника, очень интересное дело!
— Да, техника — это не животина о четырех ногах, — соглашался Захар, — ни усталости не знает, ни овса не просит.
Гулко протопали по высокому горбатому мосту через неширокую прозрачную речку, а дальше мягкий супесный проселок повел их сквозь кудрявые заросли орешника. Проселок вывел их на край танкодрома — огромного поля, опоясанного следами танковых гусениц. У Захара даже сердце дрогнуло при виде грозных зеленых машин с хоботами зачехленных пулеметов.
— Вот они… — со скрытым восторгом произнес он. — Вот это да!
— Т-26, старого образца, двухбашенные, — равнодушно отозвался Агафонов. — Нам еще в полку показывали. Хотя нет, вон дальше новые, однобашенные. — Он указал в сторону, где из-за кустов показались еще более компактные танки с длиннющими хоботами пушек.
На повороте тропинки, ведущей к танкам, они нос к носу столкнулись с часовым.
— Стой! — скомандовал тот, снимая с плеча винтовку. — Прохода нет.
Вскоре они стояли перед дежурным по части. Прочитав предписание, он приказал «новобранцам» следовать за ним, вывел их к длинному ряду плетеных и обмазанных глиной сарайчиков, за которыми лежал просторный плац со спортивным городком в центре. Справа и слева — квадраты палаток, впереди — берег речки.
Была ранняя утренняя пора, когда особенно сладок солдатский сон. Потому дежурный говорил вполголоса.
— Посидите пока в классе. — Он отворил дверь крайнего сарайчика.
Там виднелся длинный стол, заваленный деталями машин.
Не успели они осмотреться, как серебристый звук трубы врезался в блаженную тишину июльского утра — горнист заиграл «зорьку». Тотчас же там и тут раздались голоса:
— Подъе-ом!..
У Захара дрогнуло сердце — до того живо представилась ему кавшкола. Ощущение было такое, будто ничто не отделяло его от тех времен, когда каждый день для него начинался этой, ставшей родной, серебристой мелодией «зорьки».
А по лагерю уже потек гомон: «Взвод, становись на зарядку!», «Поживее!», «Становись!», «Бегом!» — и ритмичный, в такт, топот множества ног.
Незадолго до окончания сборов Захар получил из Комсомольска странное письмо: адрес отпечатан на машинке, текст — тоже, всего одна страничка-четвертушка.
«Уважаемый Захар Илларионович, вы, наверно, удивитесь, получив это письмо, потому что не знаете меня. Но зато я хорошо знаю вас и вашу жену через своих друзей, заочно уважаю вас лично, но только не вашу жену. Я не раз слышал от своих друзей, что вы РОГОНОСЕЦ, что ваша жена крутит с инженером Прозоровым, но почему-то не придавала этому значения, разве мало о ком говорят всяких гадостей? Но теперь сама в этом убедилась. И вот узнала ваш адрес и решила, что дальше молчать нельзя. На днях я была в гостях у знакомых, которые живут в вашем подъезде, и засиделась почти до часа ночи. Когда я вышла из двери, то увидела Прозорова, вышедшего из чьей-то квартиры. Лицо его было красным, а сам он был слегка пьян. Я спросила вашу соседку — свою подругу, кто здесь живет, к кому это ходит Прозоров. Она мне ответила, что здесь живут Жернаковы, что сам Жернаков на сборах и что все это время Прозоров частенько по ночам наведывается к его жене. Мне стало очень обидно за вас, и я решила написать вам это письмо. Уважающая вас Н. Юркова».
Раз пять прочитал Захар письмо, стараясь еще и еще раз удостовериться в его содержании. Нет, это невероятно! Как же так — Настенька и Прозоров! Значит, эта история действительно началась еще в дороге и продолжалась на протяжении почти четырех лет?
Тяжелый гнет лег на душу Захара. Столько обманывать, так тонко лгать! Все разом исчезло: и прелесть знойного дня, и смысл его стараний и успехов, и смысл всей жизни. Ведь он не представлял себя без Настеньки, без Наташки, без семьи. Все разом рухнуло. О проклятье! Как же и когда он проглядел все это? Как же он был слеп и глуп, доверившись Настеньке! Ведь ему и в голову не приходило даже тогда, когда Прозоров и Липский принесли подарки по случаю рождения Наташки, что за корректностью отношений скрывается бездна подлости и лицемерия.
Вечером, когда танкисты собрались в палатке, Агафонов внимательно посмотрел на Захара.
— Ты что, захворал, что ли? Чтой-то у тебя болезненный вид.
— Да, плохо себя чувствую, голова трещит, — солгал Захар.
Но потом все-таки не вытерпел, перед отбоем отозвал Агафонова на берег речки.
Они уселись у самой воды. Захар тяжело, со стоном вздохнул.
— Я, кажется, потерял семью, Гриша…
— Ты что, с ума спятил? — Агафонов даже отшатнулся от него.
— Если бы так, то было, наверное, легче.
— Да в чем дело?
— Письмо из Комсомольска получил. Настя сошлась с одним там инженером, — скучно пояснил Захар. — Собственно, не сейчас даже, а еще четыре года назад, когда ехала ко мне. Оказывается, все это время… Ну, а теперь вот осталась одна и, что называется, плюнула на все условности. Пишут, что почти каждый вечер он бывает у нее…
— Не верю! — запротестовал Агафонов. Придирчиво спросил: — От кого письмо?
— Какая-то женщина пишет, дружит с нашими соседями.
— Все равно не верю, Захар, как хочешь! — стоял на своем Агафонов. — Знаю по Новочеркасску, как она тебя любила. Даже Корольков говорил: «И в мыслях у нее только один Захар!» Это когда ты уехал.
— Было время — любила, конечно, а теперь нашла, видать, по себе.
— Слушай, а это не подделка чья-нибудь? — спохватился Агафонов. — У тебя там нет врагов?
