Штаб повстанцев разместился на почте. Отсюда Ткаченко руководил боевыми операциями. Получив донесение о том, что французские подразделения пришли в движение, он послал своих людей к Андре Семару и Мартелю. Но он не знал, что накануне развернувшихся событий, как раз в те дни, когда Павел с головой ушел в подготовку восстания, Андре и Мартель были арестованы по подозрению в революционных настроениях и спешно вывезены из города. Известие обеспокоило Ткаченко, хотя оно и пролило свет на причину выжидания и странную политику невмешательства французов: у них самих, оказывается, было в частях неладно. Теперь же, когда Богосу настаивал, упрашивал и даже угрожал и когда, наконец, французское командование согласилось помочь королевским войскам, Ткаченко понял, что надеяться на счастливую случайность не только неразумно, но и преступно. Чутье подсказало ему, что наступил именно тот критический момент, когда промедление смерти подобно. И он лично с пятью товарищами отправился в штаб французского командования. Павел знал, на какой риск шел, но выбора у него не оставалось. Когда на карту поставлено все, когда восстание оказалось вдруг перед пропастью, надо было испробовать все средства. Павел вручил требование восставших — французские войска в течение двенадцати часов должны покинуть город. Дерзость повстанцев была неслыханной, она возмутила французов. Главнокомандующий — седой и сухой, как умершее дерево, старик, — правда, по-джентльменски обошелся с парламентерами, но обещал немедленно обратить оружие против бунтовщиков.
— Следовательно, вы направите его против себя! — заявил ему Ткаченко.
В полдень четвертого мая воинские подразделения французов, вооруженные винтовками и гранатами, вышли на улицы. Ткаченко впервые усомнился в себе. Все ли он сделал, чтобы отразить удар в спину, удар со стороны французов? Неужели солдаты начнут братоубийственную бойню? Одолевали мучительные сомнения. Он не верил, что будет пролита кровь. И в то же время все складывалось так, что схватки с чужеземцами не миновать. Французы пересекли город и тремя большими колоннами вплотную подступили к основным опорным пунктам восставших — вокзалу, почте, площади. Ткаченко распорядился не стрелять. Навстречу французам с баррикад была выслана с красным флагом группа безоружных юношей и девушек. Девушки пели «Марсельезу».
— Не стреляйте, товарищи!
— Да здравствует революция!
— Французы-братья, вас ждет Франция!
Над городом, точно над пустынной равниной, установилась тишина. Острая, тяжелая, гнетущая. Повстанцы и солдаты с винтовками наперевес очутились лицом к лицу. Впереди стоял смуглый с горящими глазами юноша, в руках он крепко сжимал древко знамени. Справа и слева — его товарищи. Встали стеной.
— Отцы, братья! — по-французски крикнул юноша, подаваясь грудью вперед. — Стреляйте в своих детей! Ну, чего же медлите?
В рядах французов — нервное замешательство. Тишину расколол одиночный выстрел. Стрелял стоявший впереди колонны старший офицер в высокой фуражке с клеенчатым козырьком. Юноша со знаменем покачнулся, но его подхватили под руки товарищи, и он продолжал стоять, не выпуская из рук знамени. Он обвел взглядом передние ряды солдат, улыбнулся побелевшими губами, хотел что-то сказать и не смог. Изо рта тонкой струйкой потекла кровь, капая на ослепительно белую с расстегнутым воротом рубашку.
Тишину расколол приказ офицера:
— Вперед!
Солдаты не шевельнулись. Юноша упал. Девушки, выхватив из рук убитого знамя, запели «Интернационал». Французы дрогнули.
— Не сметь! — сдавленно закричал офицер. — Вперед! — и бросился широким шагом к группе юношей и девушек.
«Интернационал» подхватили в строю солдаты. Офицер оглянулся. Ничего не понимая, с искривленным от ужаса ртом он медленно повернул обратно. Произошло нечто такое, чего он совершенно не ожидал.
— Бунт! — закричал он хриплым срывающимся голосом и кинулся в гущу строя к запевале, выводившему сильным звенящим тенором: «Мы наш, мы новый мир построим». — Прекратить! — и вскинул пистолет, но оружие выбили у него из рук. С головы офицера слетела кем-то сбитая фуражка, холодный ветерок или страх шевельнул его волосы. Ряды расстроились. Часть солдат ринулась навстречу повстанцам.
— Да здравствует революция!
«С интернациона-а-а-алом»… — неслось раскатисто с баррикад.
— Ура-а-а-а! А-а-а!..
Беспорядочно, как удары о пустые ящики, загремели выстрелы. Младшие офицеры, попытались восстановить порядок, отвести солдат, но это им плохо удавалось. Только незначительная часть выполнила приказ, остальные перешли на сторону восставших. Старший седой офицер, без фуражки, очутившись вдруг один, в бессильном гневе сжимал кулаки. Он отказывался понимать своих соотечественников, они сошли с ума.
На вокзале обстановка сложилась по-иному. Здесь завязались тяжелые бои. Группа румынских войск, объединившись со второй группой французов, теснила рабочих. Повстанцы истекали кровью. Ткаченко бросил на подкрепление людей с площади, но они уже не могли помочь делу. Кадровые войска проявили на этот раз упорство и холодную жестокость. Павел знал, что поражение на вокзале поколеблет стойкие ряды рабочих в других местах, а этого допустить он не мог. Собрав всех перешедших на сторону повстанцев французских товарищей, он двинул их на вокзал. Расчет Павла был прост — наступающие французы, узнав, что среди повстанцев находятся их соотечественники, вчерашние друзья по оружию, откажутся открыть по ним огонь. Павел не ошибся. На вокзале вскоре началось братание. Как и на площади, к повстанцам примкнули новые группы солдат. Румынские офицеры, открывшие было огонь уже по «предателям» — французам, не нашли поддержки у рядовых солдат. В войсках начался мятеж.
Командование объединенных войск было в смятении. Пожар грозил охватить все союзнические части и подразделения, расквартированные в Бендерах и подготовленные не сегодня-завтра выступить за Днестр на Тирасполь. Создавалось положение, когда надо было думать уже не о восставших, а в первую очередь о сохранении хотя бы приблизительного порядка внутри своего лагеря. И командование направило своих парламентеров к повстанцам. Солдатам рекомендовалось вернуться на свои места, гарантировалось согласие пойти на уступки горожанам. Ткаченко принял предложение командования о переговорах, но в ультимативной форме потребовал вывода всех воинских частей из города. Французский генерал, который еще вчера грозил Павлу Ткаченко расправиться с повстанцами, согласился исполнить это требование.
10Румыны, оставшиеся фактически в одиночестве, оказывали слабое сопротивление. Повстанцы повсеместно тронулись на штурм. К утру седьмого мая Бендеры были очищены от чужеземцев. Революция победила. В городе была объявлена Советская власть.
Павел Ткаченко отправил гонцов в Кишинев, связался с Тирасполем: план, намеченный повстанцами, осуществлен, наступление союзнических войск, точнее Антанты, на Россию с Бессарабского плацдарма — сорвано. Сыновья и дочери Бендер всему миру показали, что они сильны, что народ при железной его организации сможет все! Пресса Румынии, Франции, Балкан полна тревожных сенсационных сообщений о событиях в маленьком молдавском городке. Имя Павла Ткаченко не сходит со страниц газет. Рабочие Кишинева в знак солидарности бастуют. Волнения, как магнитные волны, катятся из конца в конец Бессарабии. Тирасполь — город на левом берегу Днестра, в котором утвердились Советы, — шлет в Бендеры своих представителей. Ткаченко просит вооруженной помощи, чтобы раз и навсегда положить конец насильственному разделению одного народа, одного государства — Молдавии — на две части; Днестр должен стать не границей, а мостом. Но братья из-за Днестра не смогли прийти: Советская Республика исходила кровью, осажденная, как крепость, охваченная со всех сторон пожаром — с юга наступали англо-французы, зрел и со дня на день должен был прорваться гнойник — Деникин, на востоке теснил Колчак, с северо-запада шел Юденич.
Вторично после ноября 1917 года власть трудящихся в Бендерах продержалась неделю. Королевская Румыния бросила сюда все, что могла собрать. Три боевые, вооруженные до зубов колонны с севера, запада и юга обрушились на крохотный, едва заметной точкой обозначенный на географической карте городок. Командовали войсками знаменитые генералы. По всем правилам тактики и стратегии рассчитаны были мельчайшие детали боя с обходами, арьергардами, с использованием конницы и артиллерии.
Богосу, доведенный до исступления провалом своих честолюбивых устремлений, под видом бродяги пробирается в осажденный город. Ему удается организовать заговор. Дважды он стреляет из-за угла в Ткаченко и оба раза неудачно. Но возможность ударить в спину рабочим была найдена. Под натиском осатанелых полчищ началась сдача города. Каждый метр бендерской земли стоил королевским войскам сотен жизней: свободу, если ее хотя бы раз вкусил человек, он никогда не отдает добровольно. Полыхали пожарища. Уцелевшие дома зияли чернотою сорванных с петель дверей, вышибленных окон; развороченные улицы завалены мешками с песком, опрокинутыми повозками, грудами камня и домашнего, никому теперь не нужного скарба; мостовая покрыта телами. Только стоны говорят, что среди них есть еще живые. От изрешеченных пулями и снарядами стен веет запустением. Город был убит. Он лежал в суровом молчании, повергнутый в первобытный хаос, но непокоренный. Схвачены были все, кто еще уцелел в этом страшном побоище.
