— Така краля… — бормотал Чубатый. — Здаеться, и не змалювати такой крали. Личко, як малина.
Потом он спорил с воображаемым собеседником и доказывал ему, что госпожа Урусова «у любый мисяць уродилась», ибо «цю дивчину вси кохають».
Внезапно махнул рукой и отправился сначала, для порядка, к госпоже Гримиловой, а потом — к Верочке. Каждой из них он сказал: «Ой, хто мене поцилуе — заробить спасиння».
И тут же конфузливо винился:
— Я ныне маленько пидпьяный…
Злобин относился ко всему с совершенным спокойствием, вероятно, он давно привык к таким пирушкам, к их флирту и быстрым союзам.
В комнатах стало совсем душно, но это было учреждение, где закрытые окна считались обязательными, и никому не пришло в голову распахнуть их.
В этой духоте Крымова захмелела совсем, заплакала и попросила полковника отвезти ее в постель. Они вскоре ушли.
От давешних слов Злобина все испытали тревогу, но хмель тем и хорош, что позволяет хотя бы на время забыть о гадостях.
Уже вскоре пирушка легко вздохнула, и Крепс тотчас подошел к Урусовой.
Вельчинский, сидевший рядом с княжной, невесело покосился на штабс-капитана.
Не обратив ни малейшего внимания на этот взгляд, Иван Иванович буркнул вполголоса:
— Поручик, не насаждайте пролетарскую диктатуру! Дайте поболтать с Юлией Борисовной и мне.
Вдруг похлопал в ладоши и, дождавшись некоторого внимания, сказал, воинственно дергая себя за усы:
— Господа, вы узнали еще не о всех талантах нашего Вельчинского. Николай Николаевич недурно музицирует.
Один из безмолвных солдат принес гитару, Крепс усадил поручика за свой письменный стол и вручил инструмент.
Вельчинский, перебирая струны, с ненавистью глядел на Ивана Ивановича, который, конечно же, придумал все это с единственной целью: очистить себе место возле княжны. И Николаю Николаевичу показалось, что даже здесь, среди своих, Крепс выделяется, как нос на лице, — и от этого стало совсем грустно.
Поручик снова и снова трогал струны, вспоминая мотив, и внезапно образовалась песня, печальная и резвая, как езда на перекладных. Офицер пел:
Ваши пальцы пахнут ладаном,
На ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо вам,
Никого теперь не жаль…
Как только песня овладела вниманием присутствующих, Крепс сел рядом с Урусовой, спросил, усмехаясь:
— Как это вы разожгли его, княжна?
— О чем вы?
— Да о Вельчинском. Рожа у него горит, хоть портянки суши.
— Экой вы злой, Иван Иванович. Вас мачеха родила.
— Обиделись за мальчишку? Недурной малый. Пустяка не хватает: ума.
Урусова взглянула на расплывшуюся фигуру Крепса, заметила ядовито:
— Нехватка ума — не редкость. Но согласитесь, он строен, как тополь.
— Верно замечено: тополь. Ни плодов, ни тени.
Внезапно Крепс театрально рассердился.
— Жаль, что я не дурак и не нравлюсь вам.
— Не теряйте надежды, Иван Иванович, — прохладно улыбнулась княжна. — Что же касается Вельчинского, то ума у него не меньше, чем у других.
— Ум, возможно, и есть, но он им редко пользуется.
Почти механически отвечая Крепсу, Урусова тем временем думала о странном положении поручика. Им в отделении помыкали все, хотя он, кажется, не давал для этого никаких поводов.
Конечно, Николай Николаевич не хватает звезд с неба, он толков для пустяков, но именно это и есть его главное достоинство. С сотворения мира известно, что в каждой конторе есть пустяки, которые надо делать и которые никто не хочет делать. И вот тут-то Вельчинский незаменим, он с величайшей энергией занимается всякой мелочью и занимается без проволочек. Им помыкают, не рискуя получить сдачи, и при всем том поручик отзывается о начальстве в высшей степени благопристойно.
Таких людей обычно ценят, даже жалуют, называя ласкательными именами, как мальчишек.
Отчего же третируют Вельчинского? Ведь если убрать его из отделения, всю массу мелкой и грязной работы придется выполнять Гримилову, Крепсу, Чубатому. Может быть, это известная отличка чиновника: попирая других, утверждать себя?
— Вы меня совершенно не слушаете! — вдруг вспылил штабс-капитан. — И камень обидится!
С Иваном Ивановичем Крепсом в последние недели произошла некая метаморфоза, которую заметили все в отделении. Ничуть не изменившись ни в кнутобойном ремесле, ни в отношениях с сослуживцами, штабс-капитан стал сдержанней с княжной. В ее присутствии он придерживал язык, а не хамил, как обычно. Это было странно, но в общем тривиально, как репа. Впрочем, даже себе штабс-капитан не хотел признаться, что, пожалуй, увлекся княжной.
Но теперь Крепс много выпил и к нему вернулась обычная резкость. Он сказал с вызовом:
— Знаете, Урусова, у меня мысль: будьте моей женой.
Юлия Борисовна отрицательно покачала головой.
— Я не в восторге от ваших мужских качеств.
— Что вы имеете в виду? Внешность? Душу? Кровать?
— Мне не нравится, что вы хам, штабс-капитан. Прежде всего — это.
— Плевать. Я предлагаю вам не формальное супружество, а временный альянс. Извините за столь ясную прямоту.
— Альянс у вас уже есть: госпожа Граббе.
— Ах, полноте! Это на черный день.
Он пододвинул стул вплотную к Юлии Борисовне, сказал, усмехаясь:
— Вы как-то поминали, что — замужем. В сие надо верить?
— Это ваше дело.
Крепс пропустил замечание мимо ушей и продолжал с пьяной настойчивостью:
— Итак, замужем. Тогда позвольте полюбопытствовать и набраться опыта: какие женщины склонны к большей супружеской верности? Блондинки? Брюнетки? Шатенки?
— Такой вопрос однажды уже задавали немецкому философу Канту.
— И что ж он ответил?
— Он ответил: «Седые».
Крепс оживленно погрозил пальцем.
— А вы далеко не глупы, Юлия Борисовна… да-с…
— Хм-м… — не давая воли раздражению, усмехнулась княжна, — когда вокруг столько дураков, грешно не казаться умницей.
Увидев, как мгновенно набычился штабс-капитан, Урусова удивленно пожала плечами.
— Это всего лишь цитата. У вас есть на этот счет собственная точка зрения?
Крепс вновь не обратил внимания на слова сотрудницы, он торопился высказать какую-то мысль, засевшую в его нетрезвой голове.
— Супружеская верность… — говорил он нетвердым языком. — Что это? Да всего-навсего равнодушие других к тебе. Просто никому не пришло на ум совратить тебя. Да-с.
И повторил свою мысль:
— Самые верные жены это те, на которых никто не обращает внимания.
Впрочем, он тут же забыл о сказанном и стал с воодушевлением ругать большевиков и злобно отзываться о рабочих — и утверждал, что всех их надо без суда и следствия, совершенно лишних в пору войны, вешать на фонарных столбах.
Урусова покосилась на Крепса.
— Я где-то читала, что инквизитор средневековья Петер Арбуес сжег на кострах великое множество людей. В 1860 году церковь приобщила его к лику святых. Похоже, вы тщитесь сравняться с ним?
Крепс всем корпусом повернулся к княжне, задержал взгляд на ее непроницаемом лице, побарабанил ребром ладони по столу.
— Позвольте совет, Юлия Борисовна. Не точите нож сами на себя.
— Благодарствую за хлопоты. Но поверьте, штабс-капитан, я занята вовсе не этим.
— В таком случае — чем же?
Внезапно глаза Крепса налились кровью, и он выпалил, злобясь:
— Тебе бы со мной в кровати часто-часто дышать от радости, а ты тут благородство размазываешь, дура!
Урусова побледнела, но все же взяла себя в руки: она хорошо знала свой главный недостаток — вспыльчивость, и понимала всю его уязвимость. Однако не удержалась и проворчала сквозь зубы:
— Вы нахальны, как петух. Я пожалуюсь господину Гримилову.
Крепс отозвался с водочной дерзостью:
— Ваш Гримилов, хочу заметить, дурак. Правда, к этому можно привыкнуть.
— Павел Прокопьевич весьма воодушевится, узнав ваши слова.
Крепс внезапно усмехнулся.
— Пора понять: капитан без меня, как без рук. Он не захочет расстаться с Крепсом даже из-за вас.
Он снова вонзил в Юлию Борисовну злобно-восхищенный взор, пробормотал:
— Не женщина, а соблазн сатаны… А я, значит, петух… Гм-мм… кажется, я в некотором роде в долгу… Позвольте в таком случае — красный платеж…
Он длинно и бестолково стал доказывать княжне, что бабы всякого рода — злее ничего не придумать. Урусова усмехалась и молчала.
— Да-с! — пьяно выкрикивал Крепс. — Да-с, именно так! У комаров и многих прочих сосущих питаются кровью лишь самки. Комар же пьет нектар цветов и тем сыт бывает. Хотите еще пример? Самка паука-каракурта после брачной ночи съедает своего благоверного. Богомолиха в той же ситуации отгрызает супругу голову. Похоже поступают некоторые змеи.
