— Ты вот что, — Дронов помедлил, и Рокотов зримо представил себе, как первый секретарь обкома листает ежедневник, пытаясь выбрать время, пока еще не спланированное на сегодня, — давай-ка приезжай сюда часикам к двум, а? Нет, к двум не выйдет… Давай прямо сейчас садись и приезжай. Жду.
Вот и все. Сегодня ему объявят число, на которое надо созывать пленум райкома. И останется финишная прямая, где все будет диктоваться просто временем. Днями даже, а не неделями. И лучше, теперь он сможет сосредоточиться на будущей работе. А если не рудник? Если опять что-то другое? Если бросят куда-нибудь в незнакомую сферу? Нет, он попросится сам к руде.
Подошел к окну. Напротив, у здания управления комбината, уборщица вешала на доске какое-то объявление. Проехала черная «Волга» Крутова: Паша на заднем сиденье, портфель на коленях. Молодые инженеры из КБ всегда спорили насчет того, что он постоянно возит с собой, почему портфель всегда полон? Сашка когда-то на полном серьезе убеждал, что старик таскает всю галантерею, вплоть до бритвы и одеколона. На следующий день Рокотов видел, как Паша открыл портфель. Там были бумаги, которые Крутов брал домой, что-то из творчества плановиков.
Надо ехать. И это даже хорошо, что разговор состоится сегодня. Пока что он не может планировать свою завтрашнюю жизнь. А надо бы.
Телефонный звонок.
— Здравствуйте, Владимир Алексеевич… Крутов беспокоит. Я хотел бы к вам зайти.
Что там за новости? Хотел сказать, что уезжает в область, но Павел Иванович уже положил трубку. Через несколько минут он появился в дверях управления и, придерживая под рукой неизменный портфель, пошагал к зданию райкома. Еще через некоторое время он возник на пороге кабинета:
— Я не помешал?
Рокотов усадил его в кресло, заметив, что Паша взволнован.
— Слушаю вас, Павел Иванович.
— Владимир Алексеевич, я пришел сказать вам вот что… Я знаю вас много лет, на моих глазах вы мужали как руководитель… Мне тяжело сейчас вспоминать об одном эпизоде, вы знаете, о чем я говорю. Но мне не хотелось бы, чтобы вы дурно думали обо мне… Да-да… Именно это я хотел сказать. Это чрезвычайно важно, Владимир Алексеевич… Я могу приспособиться к любому руководителю, если он знает и любит производство. Я уверен, что мы с вами поладим. Я не ошибаюсь, Владимир Алексеевич?
Бедный Паша… Он, как всегда, опаздывает. Его тирада была бы к месту полтора месяца назад, не меньше, до того памятного разговора с Дроновым. А сейчас он не знает, что скоро в этот кабинет придет другой хозяин. Сказать ему об этом нельзя, а жаль…
— Спасибо за добрые слова, Павел Иванович… Может быть, мы в чем-то и расходились во мнениях, но это пустяки. Все забыто…
— Честное слово?
— Да.
— Спасибо, Владимир Алексеевич… Без нашей беседы мне чрезвычайно трудно было бы встретиться с вами через недельку или две…
Старый хитрец… Нет, это не святая простота. Он уже знает, что Рокотов собирается на рудник.
— А вы знаете, я рад… Я очень рад, Владимир Алексеевич. Когда мне вчера вечером позвонил Геннадий Андреевич… я просто был счастлив.
Кто такой Геннадий Андреевич? Комолов. При чем здесь Комолов. Начальник рудника — это не номенклатура министерства… Фу, какая чепуха! Неужто?.. Нет, быть этого не может. Вовсю шли слухи о том, что нового генерального директора комбината пришлет Москва. И это было бы разумно. Сейчас тут начинаются такие события. Они с Сашкой говорили даже о том, что надо бы, чтобы новый генеральный был членом коллегии министерства. Чтоб мог выходить с нуждами прямо на министра. Нет, здесь что-то не так. Но Паша… Стал бы он рассыпаться перед Рокотовым, если б… сомнительно.
Паша уже уходил, улыбаясь лучезарно, как человек, который сделал чрезвычайно важное и нужное дело, а Рокотов все сидел, глядя куда-то в сторону на стопку бумаг в красной папке, на графин с искрящейся под солнечными лучами водой. Нет, невозможно…
Нет, надо уезжать. Ведь вызвали же…
— Владимир Алексеевич? Вы у себя? Будете говорить с Михаилом Николаевичем… — голос Вали, секретарши Дронова.
— Слушаю…
— Ты еще не уехал? — Дронов был в хорошем настроении, это чувствовалось даже по тембру голоса. — Вот что, можешь немного припоздать. Дело в том, что тебе заказан билет… Едешь в Москву. Так что соберись, там погода чуть попрохладнее, чем у нас. Возьми шофера, а то я знаю твои ковбойский привычки, как что, так сам за руль. Ты меня понял? Приедешь — сразу заходи. Ну чего молчишь? В общем, давай, жду.
И положил трубку. Да, теперь это бесспорно. Теперь ясно, что речь пойдет о директорстве. Но ведь это даже не район… Это… Ему хотят доверить такое дело?
Он начал звонить Вере. Час назад отвез ее в Матвеевку, на работу. Она собиралась куда-то на ферму, к дояркам с профилактическим осмотром. Только бы застать… Ага, на месте.
— Ты слышишь меня… Я уезжаю в область, а оттуда в Москву. Сейчас звонил Дронов.
— Ничего не понимаю… Что случилось? — голос ее был испуганным.
— Ничего… Ты не волнуйся… Вероятно, связано с новой работой.
— Ты что-нибудь знаешь?
— Нет, только догадываюсь.
— Ну скажи мне…
— Не могу, это только предположение. Я очень прошу тебя — будь дома. Я буду звонить. Я все расскажу.
Она ответила не сразу. Потом сказала неуверенно:
— Понимаешь, мы ведь еще не… Это неприлично.
— Чепуха… Ты — моя жена, слышишь? Заявление мы подали. Ты моя жена, и я готов кричать об этом всему миру…
— Чудак… Я не узнаю тебя, Рокотов… Такой благообразный, со стальным блеском в глазах, почти не улыбающийся — и вдруг… Объясни!
— Это ты виновата. А объясню я тебе все просто. Слышишь? Вечером, а может ночью, — словом, как только приеду в Москву и устроюсь, сразу позвоню.
— Господи, ты же возьмешь не то, что нужно… Может, мне приехать?
— Я возьму все… Ты не волнуйся… Я тебя целую. Много раз, крепко. Все, я пошел.
Позвонил помощнику, попросил организовать машину к дому. Сам заглянул к Михайлову:
— Дмитрий Васильевич, меня не будет некоторое время. Может быть, с неделю.
— Дела? — понимающе покачал головой Михайлов. — Хорошо, Владимир Алексеевич… Будете в городе, в случае чего…
— Нет. Еду в Москву. Вызвали в обком, уже заказан билет.
Сидя в машине рядом с шофером, думал о поездке. Можно будет увидеть Игоря, поговорить с ним. Знал двух людей на свете, по которым можно сверять честность и искренность своих поступков, — это Игорь и Петя Ряднов. Что там у Игоря с Лидой, как Эдька в таежных своих приключениях, в поисках главной жизненной правды?
В приемной Дронова ждать не пришлось. Его сразу же пропустили в кабинет. Михаил Николаевич говорил по телефону и, не отрываясь от трубки, показал ему на кресло у стола.
— … Я просто хочу напомнить о том, что в области только две дневные нормы бензина «А — семьдесят два»… На нем работает большая часть прикомандированного автотранспорта… Какой-то растяпа не спланировал завоз бензина… Имейте в виду, что за такие штуки можете положить партийный билет. Разгар свеклоуборки, а вы завозите девяносто третий бензин для «Жигулей» и «Волг»… А у нас только в Красногвардейском районе работает около тысячи машин… Вы что себе думаете? Даю вам один день, чтобы исправить положение… Как хотите! Можете сами ехать и просить бензин в соседних областях. У меня все!..
Он положил трубку, нервно закурил сигарету:
— Вот деятель… Лимиты у него вышли… Снимать с работы за такое надо… Ну, здравствуй… Готов к путешествию? Знаешь, за чем едешь?
— Нет.
— Так вот. Областной комитет партии рекомендовал твою кандидатуру на пост генерального директора комбината. Мы считаем, что ты справишься с этой работой, Что скажешь?
Рокотов заметил, что пальцы его бьют нервную дробь на полированной поверхности стола. Обычные слова никак не шли на память. Он сказал как-то отрывисто и глухо:
— Спасибо… Постараюсь оправдать доверие… Надеюсь на помощь…
Дронов встал:
— Слушай… Даем тебе участок не простой… Если утвердят, помни: ты придешь после Дорошина… Значит, ты должен быть руководителем такой же формации… это как минимум. Но ты приходишь туда с партийной работы и должен помнить, что с тебя будет спрос другой. Ломай старое, но будь комиссаром при этом… Надо, чтобы тебя понимали душой, а не логикой… Линия у тебя правильная. Держись ее… В конечном итоге, у нас нет ничего дороже вот этого самого чернозема… В других странах и на других материках его почти нет уже. Если взглянуть на карту мира, то черноземные зоны выглядят крохотными пятнышками… Жесток к природе человек. И нельзя нам уподобляться тому герою старинной сказки, который распевал веселые песни, сидя над пропастью на суке дерева, одновременно подпиливая его.
