Александр Тавровский - Исповедь пофигиста

Значит, так. Сижу я теперь в криминал-полиции немецкого города Хамельна, спасаюсь от украинской мафии. Немцы говорят, что у меня есть шанс. Они теперь мной всей криминал-полицией занимаются. Я свидетель по собственному делу. Для них — бог! Бог пришел — занимайтесь богом! Halten Ordnung!

Короче, я — Игорь Лукацкий, он же Рыжий, он же Лука, уроженец сибирского городка Стрежевого, бывший украинский дальнобойщик, а сегодня простой еврейский эмигрант на «постоянке», житель Бад-Пюрмонта и получатель «социальной хильфы», блин, как пять моих дальнобойных получек. Или шесть?

Ровно неделю назад приехал ко мне из Киева мой дружок Юрка. Какие наши планы? Вся Европа! Два дурака решили посмотреть Европу. Какие проблемы? Никаких!

«Форд» под окном, два одеяла в багажник, канистру с соляркой туда же, дойчмарки в бумажник — и вперед, на Амстердам. Куда дальше, мы тогда еще не решили, даже поспорили, ехать в Англию или нет. Там визы нужно оформлять. Правда, можно и сразу на границе, но там еще и пролив с туннелем: пятьдесят дойчмарок — туда, пятьдесят — обратно. Дороговато!

В Амстердаме мы знали только музей мадам Тюссо, туда и поехали. Едем по автобану. Я еду так: один глаз спит, другой смотрит. Юрик — мастер по картам, я на него, как на себя, надеюсь, на дорогу смотрю редко. Потом Юрка сел за руль.

— Куда, — спрашивает, — ехать?

— Держись, — говорю, — Оснабрюка, там указатель на Амстердам.

Юрка хорошо пошел — сто сорок-сто шестьдесят. Вдруг будит меня:

— А здесь ни Оснабрюка, ни Амстердама нет! Здесь… на Кассель.

— Ты че, — ору, — сдвинулся? Какой Кассель?! Это же совсем в другой стороне!

Я в карту — бабах! Точно: до Касселя — шестьдесят километров. Короче, мы заехали фиг знает куда…

— Давай, разворачивайся!

Мы свернули налево с автобана на ландштрассе: дорога перерыта. Мы в другую сторону. Впереди какая-то фура. Бац! — асфальт кончился. Мы куда-то в лес заехали, потом в какое-то русское поле. Фура едет, мы за ней. Юрка ноет:

— Я такой дороги даже на Украине не видел…

Ямы — труба…

Мы через какой-то город снова выскочили на автобан. Едем. Вдруг снова тот же съезд, и снова до Касселя шестьдесят километров.

Юрка бубнит:

— Здесь мы уже были. Давай на другой съезд…

— Давай!

А там снова дорога перерыта, и снова мы на ландштрассе с ямами. Я уже почти не сплю, оба глаза открыты.

Короче, так кругами, кругами — доехали до границы. Юрка же по картам мастер. Заехали в Голландию прямо на паркплац. Жара, окна пооткрывали, легли спать. Юрик — типичный украинец:

— Давай, — говорит, — двери закроем.

— Ты че, — смеюсь, — кто здесь будет воровать? Это же Европа.

Открыл дверь пошире, ноги вытянул. Сплю.

Отец мне всегда говорил, что я неправильно родился: в год Собаки, да еще Близнец. Что я всегда много гавкаю. И мне, как собаке бездомной, всегда везло, и всем, кто со мной, везло тоже.

И за это все меня очень любят и помнят, особенно бандиты.

Но на этот раз все было очень красиво и круто: мы в Амстердаме, ищем музей мадам Тюссо. Начали гонять по Амстердаму. Музон врубили, водичку газированную пьем. Я говорю:

— По закону подлости мы, один хрен, должны напасть на этот музей.

Крутились, крутились. Встретили еще двух заблудших немцев и поехали друг за другом неизвестно куда. Спросили мужика, который нам начал стекла протирать. Он объяснил:

— Поворачивайте назад.

В музее мадам Тюссо я достал камеру, и мы понеслись снимать все подряд. Юрка все проверял, живые статуи или нет. Там какие-то люди стояли — ну, статуи, а за ними еще одна статуя. Юрка кричит:

— Я сейчас встану между ними, обниму их за шею, а ты меня щелкни.

Юрик положил руку на плечо, а статуя — раз, и отошла в сторону: это какой-то мужик объявления читал. Юрка совсем одурел, хотел кому-то на колени сесть.

— Кончай, — говорю, — это штука дорогая, развалится или ногу продавишь. Тут такие бабки посыпятся, нас потом тут навсегда заместо статуй поставят.

А Юрка все хотел из башки Горбачева волосок на память выдернуть. А после мялся перед одной знаменитой бабой — беленькая такая, артистка американская, с родинкой, сиськи такие… Самая знаменитая артистка, у нее еще юбка ветром поднимается… Во, Мерлин Монро. Юрка хотел юбку одернуть. Пока хотел, другой мужик подошел и юбку поднял: хи-хи!

На выходе из музея автомат делает брелоки из гульденов: кидаешь гульден, а он тебе брелок с автографом мадам Тюссо. Дурдом, ей-богу!

Зашли на паркплац. Подсчитали ихние гульдены. Кинули в автомат четырнадцать, как положено. А автомат раз — показывает пятнадцать. Я говорю:

— Какого хрена! Пошли бабки в банк менять.

В банке девка. По-немецки говорит плохо, в основном по-голландски. Голландия все же! Я показываю по-немецки: вот, хочу поменять две дойчмарки.

— Мы две марки не меняем, — отвечает.

Я еще не психую, а тихо предлагаю: тогда сто дойчмарок разменяйте: две — на гульдены, а девяносто восемь — цурюк!

— А мы меняем только все.

Я еще тихо, но уже не помню на каком языке, ору:

— Вы банк или не банк? Или шарашкина контора?!

Кое-где матом усиливаю, чтоб понятнее было. Смотрю, она уже кое-что улавливает.

Я говорю:

— Где ваш босс?

Она:

— Не понимаю!

— Ну, шеф. Позовите его срочно! Я хочу с ним говорить.

Приходит какая-то светлая мадам. Я кладу перед ней карточки «Шпаркассы», «Фольксбанка» и «Коммерцбанка» — все, что было.

— К сожалению, у вас все карточки по Германии.

Я говорю:

— Я не спорю. Но это банк или не банк?

— Это банк, — улыбается.

— Тогда я хочу то, что хочу!

Ну и завернул от усталости. Она тут же согласилась:

— О, тогда — без проблем.

Я показываю ей на девку:

— А эта фрау сказала, что нельзя.

— О, она у нас стажер, извините.

Бог, царь, Земля… социаламт, арбайтсамт… Говорят: знать бы, что впереди. А я и так знаю: ни фига хорошего. Но какая к этому «ни фига хорошего» классная дорога!

Это же полный коммунизм на душе. Тебя спрашивают: и куда же вы из Амстердама? А спрашивают две молодюсенькие девочки-немочки и уже землячки, а ты им отвечаешь: да сейчас завернем во Францию, а потом в Ниццу, натюрлих…

Это же полные штаны совкового счастья вдруг по пути на Бельгию подумать: а чего туда заезжать, какого хрена? И поехать прямо на Париж. Сначала — французский Диснейленд, а потом Эйфелева башня.

У нас с Юриком шары на лоб поехали, когда мы всего за пятьдесят километров пути до Парижа по автобану выложили аж сорок дойчмарок. Я с гордостью сказал Юрику: если так передвигаться, все бабки только на автобан уйдут. Конечно, мы перебрались на бесплатную дорогу.

Я сменил Юрика: он от восторга выдохся. Едем по бану, вдруг за спиной кто-то сигналит. Обгоняет нас «гольф-кабриолет». Музон орет, ребята нам машут. Смотрим, а у них такие же хамельнские номера, как у нас. О, земляки!

В Париже в три ночи машин, как в Германии днем. А что там днем? Дурдом!

В Диснейленде нас встретил пень: стоит и со всеми здоровается. Мы тоже пожали его мягкую лапу, расслабились. Потом забрались на пиратский корабль, и там один пират приставил Юрику нож к горлу, а баба — пистолет к виску. Я ему даже позавидовал. А кругом пираты-французы: на рожу все русские, а говорят по-французски.

Еще летали в космос из пушки. Ощущение, как будто тебя со скоростью восемь километров в секунду толкнули. Летишь головой в планету, уши от страха глаза закрыли. Но тогда все обошлось. Юрик меня растолкал:

— Вставай, сказка кончилась.

А я никуда бы из этой пушки и не уходил, там бы и жил. Но у меня с детства предчувствие плохого конца, и чем мне лучше, тем я его яснее вижу.

— Alles! — говорю Юрку. — Завтра в холодной воде отмоемся — и домой.

А он, дурак, недоволен:

— Тебе хорошо, домой — в Германию, а мне — на Украину. Давай еще побудем.

А мне на права немецкие послезавтра сдавать. Кроме того, У меня обнаружился «солнечный удар обеих ног» — диагноз врачи позже поставили, а ноги еще во Франции разбухли и в штаны не вмещались.

В пятнадцать километров от границы заехали мы на заправку, поставили машину и пошли в туалет. Выхожу я из туалета, только штаны застегнул, гляжу: чувак какой-то (полчувака) торчит из моей машины. Я не сразу и сообразил, что он там ищет. Европа же! Вечер, на заправке никого. Я Юрику в стенку стукнул, он обратно: сейчас выхожу. Тогда я уже дошел:

— Юрик! Грабят!

А он, идиот, кричит:

— Кого?

Я же жопой чувствовал: надо сматываться из Франции. Ну, рванул к чуваку, а у него на одной руке барсетка, а через плечо — кинокамера. И все наше: камера моего дружка из Пюрмонта, барсетка Юрика.