- Седой! Жив! – радист тиснул в объятиях Виктора, глянул весело на его съехавшую кепку. – Обрили? А я в Ташкент лечу, хотел в госпиталь к тебе забежать. Значит, ты в порядке? Ну, молодец!
- В порядке. – Виктор отчего-то смутился. – А как там… все…
- Улетели… Потом и тебя прихватили, - радист заговорил тише. – Двоих, правда, там оставили…
- Кого?
- Миша погиб, помощник… Он, понимаешь, упал прямо на Кравцова. Кравцов невредим, сейчас в Бухаре, работает. А Миша… В общем…
- А второй кто?
- Сторож. Вгорячах забыли. Потом оказалось, он проспал землетрясение. Вот номер! – радист расхохотался. – Трещины прошли мимо, он дрых себе и не слышал.
- Ну, так не бывает же! – не поверил Виктор. – Трясло все-таки.
- И в вагоне трясет, а ты ведь спишь. Человек устал, чего особенного. Спал и не слышал. Вот такие пироги. Чего на свете не бывает! – заключил радист. – Спешишь? А то с тебя причитается…
- Да, домой лечу.
- Ну, давай, а то надо бы… - Прищелкнул у горла пальцами
радист. – Тебя, говорят, к награде представили.
Виктор не поверил во второй раз:
- Чего это ты…
- Ты же отличился, человека спас… Ладно, Седой, не скромничай, а выпьем в другой раз. – Он приобнял на прощанье Виктора. - Я шучу. Сам спешу. Еще увидимся, пока!
И исчез за углом палатки.
….. В самолете Виктор стеснялся снять свою полотняную кепку и утереть со лба пот – голова была в пятнах зеленки, правда, ежик уже чуточку отрос, под комполка двадцатых годов. «Нет, скорее я на пожилого узбека теперь похож», решил Виктор, глянув на себя в зеркало туалета: «Бритый, и морда вся дублено-коричневая от зноя… Светка меня не узнает».
Прямо из аэровокзала он позвонил в отдел, Свете.
- Какую Свету? – резануло незнакомым голоском. – А… помню, да она тут больше не работает.
- Как не работает? – он возмутился. «Может, не туда попал?», мелькнуло в мыслях.
- Погодите, сейчас узнаю.
«Очевидно, новая сотрудница, или из другого отдела, подменяет Зинаиду», догадался Виктор.
Он стоял в плаще нараспашку возле телефона около выхода, сжимал вспотевшей ладонью трубку.
«Что же со Светкой-то? Давно он ничего не знал о ней. И сам ведь ей не звонил, о себе не сообщал. С того самого дня… Сначала – больница, а потом закрутился… А теперь и ее на месте нет. Что за черт!»
В трубке, наконец, ответили:
- Позвоните позже. Говорят, уехала.
- То есть, как уехала? Куда?.. Стойте, это Векшин говорит, с кем я разговариваю?! Да постойте же!
- Но сотрудница, видимо, не желала продолжать.
- Товарищ, я тут человек временный… Или больна. Сейчас узнать не могу, звоните позже, - отчеканила, и – щелк! – звякнула трубкой.
- Все! Как холодом обдало Виктора. С досадой, в предчувствии какой-то беды: пришлось ехать домой. «А может, сразу в министерство махнуть?.. Нет. Все же сначала домой надо, маму увидеть, переодеться, дух перевести, оттуда позвоню снова», - решил он.
Дома матери не было. О рейсе он заранее не сообщил, вот мама и ушла куда-то, может в магазин. Снова позвонил в отдел – безуспешно, никого нет на месте. Оставив матери записку, вышел, поймал такси, через четверть часа уже входил в помещение отдела.
Сотрудница за столом, пожилая, сухонькая, с блеклым лицом и в вязаной кофточке, вроде даже оробела, когда он вошел, резко представился, и снова спросил о Свете, и вообще – что тут происходит, почему никого нет на месте?
- Вы же знаете, все руководство выехало туда, в те края… А я из патентной группы, и тут лишь до обеда, попросили посидеть. Скоро придут сотрудники…
- А сейчас где?
- Вызваны за документацией какой-то, и на связи… А эта девушка, я выяснила, больна.
- Больна?
- Да, уже с месяц… Да обождите, вот придет Юля, скажет.
Юлю ждать Виктор не стал, пошел сам ее искать, по всем этажам. Ни в своем отделе на третьем этаже, ни в другом крыле здания в канцелярии – куда он позвонил, ни в одном из буфетов Юльки не было. Вот когда всерьез он разозлился на отсутствие рабочей дисциплины: «Нет, хватит, этому надо класть конец!» - в сердцах решил Виктор. «Бегает, небось, по промтоварным за какой-нибудь импортной губной помадой или колготками»…
Позвонил домой – мама уже пришла, была, оказывается, в поликлинике, высидев длиннющую очередь к врачу. И голос какой-то незнакомый, новый ее голос – вялый, слабенький, - не понравился Виктору. Нет, о Свете она ничего не знает, звонков не было. «Скоро приду, мам», - успокоил он ее и снова вышел на улицу. Бесцельно, в полной, еще даже неосознанной, растерянности… Что теперь делать, где Светку искать? Ждать спокойненько, когда соберутся люди в отделе и все выяснится – он не мог. Прежде бы он, наверно, терпеливо обождал, занялся бы другими делами… Но теперь, после всего, что было в Газли, не мог ждать. Он себе и представить не мог, что Света так ему нужна! Душу переворачивала тревога. Тревога за нее, и чувство вины перед ней…
Тут он заметил, что едет уже к студенческой общаге, куда не раз провожал ее вечерами. И лишь у дверей понял бесцельность визита: днем все на занятьях, у кого спросишь? Светина комната и впрямь оказалась заперта.
Долго сидел он в соседнем скверике на скамейке. Скинул свою ташкентскую кепку, подставил апрельскому припеку шишковатую голову с отросшим ежиком волос, расстегнул воротник, впервые чувствуя, что под рубахой, слева, нервно колотится и зудит этот самый комочек, сердце.
Потом вернулся в министерство.
Не заходя в отдел, снизу, от вахтера, взял и позвонил… Просто так, узнать, кто сейчас на месте…
- Алло! Да! – ответила Света. Она, это уж без ошибки.
- Свет, ты? Господи, а я-то уж думал…
- Вить, ты где?!.. – всплеснулся ее голос.
- Да я внизу. Сейчас буду. Нет, к чертям! – рявкнул вдруг он. – К черту! Уж сегодня я в отдел не пойду. Даже и подниматься не подумаю, мне отдых положен в день приезда. Все бросай, лети сюда! И пойдем…
- Я же на работе! – Ее голос захлебнулся нежностью. - Только пришла час назад! Срочно вызвана, тут все дела стоят.
- Я как начальник разрешаю наплевать на дела. Сегодня можно.
- Вить, ну ты что, так нельзя. Как ты себя чувствуешь, ты же был в смертельной зоне? – ее голос трепетал от счастья и тревоги. – Все нормально?
- Ну конечно! Как видишь!.. Свет, это смешно, - усмехнулся он. – Объясняемся по телефону, а сами рядом, в одном здании… Ну выходи, Светик! Жду, заяц, или я сам сейчас…
- Нет, через полтора часа в нашем кафе, – нежность, счастье, радость, все оттенки чувств слились в глубоком тембре ее голоса. - А ты отдохни пока, ты ж с дороги…
- Я отдохну. Хороший мой! Значит, ты поправилась?
- Как видишь.
- Совсем - совсем?
- Вечером расскажу. Я жутко рада!
- И я тоже!
- Сейчас бы все бросила и к тебе, но нельзя. Все, до встречи, пока!
« Немецкая пунктуальность, работа прежде всего», - вздохнул Виктор. – «Что поделаешь, отцовские гены. Сложный получился характер, восток и запад слились в одной крови»…
А она просто боялась, что ее разорвет от счастья. И еще, надо было привести себя в порядок – неважно выглядела после болезни, да к тому же без косметики примчалась, поднакраситься надо ведь, причем особо тщательно, и причесаться. Ну и дела хоть какие-то успеть доделать, конечно же…
Оранжевоглазый на миг прервался, вздохнул, и продолжал свой рассказ:
- Девчонка сидела в кафе. Одна, и ей было неловко и завидно, когда глядела на входившие пары, на застольные компании. А впрочем, вон и еще одиночки. Не одна она такая. Вон, в углу, у окна, сидит и парень один-одинешенек. Наверно, тоскует, бедняга… А симпатичный… И не парень даже, а молодой мужчина строгого вида, вроде спортивного тренера, нет, поинтеллигентнее, может – кинооператор? Лицо медноскулое, темное, короткая стрижка (отсюда, правда, не разобрать – стрижка это или обрит?) индеец прямо. Индейский вождь. И глядит на нее, хорошенькую, юную. «На меня смотрит, заметил», подумала она. «И чего это он так смотрит?» Смутилась, отвела глаза. «Может, с прической у меня что, или глаза потекли?» Достала из сумочки пудреницу, глянула в зеркальную крышку. Быстро припудрилась, и стала пить чай с маковой плюшкой. Потом снова глянула в тот угол, и огорчилась. Нет, индеец-кинооператор смотрел не на нее. Он глядел сквозь нее, теперь девушка поняла это. Видел, конечно, и ее, и весь этот зал, но видел – не видя, уйдя в свои думы. Ясное дело, он ждал кого-то. Или уже расстался, и сидел переживал. «А красивый. И лицо умное. Только грустный какой-то…» Тут на миг его заслонил официант: поставил на столик бутылку вина, и снова отошел. Кафе понемногу наполнялось народом. Свободных мест уже почти не было. К девушке за столик кто-то сел, потоптавшись несмело, но кто – разглядеть не успела: отвлекло необычное. В том углу с тем самым мужчиной вдруг произошла перемена. Глаза вспыхнули радостью, он встал, весь сияя улыбкой, двинулся было… А к нему шла удивительная красавица – и пол зала уже смотрело на нее – такая высокая, статная, за плечи отброшена черная волна волос, полногубая, алое с черным красило и сразу выделяло ее лицо. Такая, как девчонке показалось, какие глядят лишь с обложек подарочных изданий восточного эпоса, с иллюстраций книг, что теперь нигде не купишь, а видишь лишь на книжных выставках.
