Она встала и ушла, а я посмотрел на него и улыбнулся. Он тоже улыбнулся.
- Нет, - сказал я. - Напрасно вы улыбаетесь. Вам кажется, что женщины любят мужчин, которые моложе их, но это вовсе не обязательно. Вы судите по себе, поскольку вам нравятся молоденькие проститутки. Как, например, эта.
Я вытащил из кармана карточку и дал ему.
- Вот почему я не мог показать эту фотографию при вашей жене, - сказал я. - Ничего я не перепутал. Просто боялся, что вы с собой не совладаете и побледнеете или вас бросит в пот. Я вас не знаю. И предпочел не рисковать.
Он тяжело вздохнул.
- Теперь я вижу, дело у нас пойдет, - сказал он и протянул мне руку; я ее пожал, а потом то же самое сделал Роберт. - Вы знаете, где она сейчас? - спросил он шепотом.
Я не успел ответить: его супруга уже вернулась с подносом, на котором стояли четыре стакана виски с содовой.
- Один стаканчик ему не повредит, правда? - спросила она у Роберта.
- Ладно уж, - сказал Роберт. - На прощанье: мы ведь уже обо всем договорились.
Мы выпили виски и поставили стаканы на поднос. Хозяин дома долго сидел не шевелясь, только потирал темя.
- Видите ли, - сказал наконец он. - Все, что у нас есть, принадлежит нам обоим. Мне и моей жене, поровну. Дом, машина, деньги.
- Зачем вы об этом говорите? - спросил я. - Я не собираюсь разводить вас с вашей женой.
- Не в том дело. Я хочу сказать, что деньги, которые мы вложим, наши общие, и решение мы должны принять сообща. Понимаете?
- Да.
- Будьте любезны, спустите на секундочку брюки.
- Вы же знаете, что я не еврей. На этом все и строится. Разные языки, разные ментальности - нет такой идиотки, которой бы не захотелось преодолеть этот барьер.
- Я другое имел в виду. Ради бога, поймите меня правильно.
Я снял штаны и встал. В стакане у меня оставалось еще немного виски; придерживая спущенные до колен брюки, я не спеша взял другой рукой стакан и выпил виски до дна.
- Скажете, когда можно будет одеться, - сказал я. - Но если это затянется, я попрошу еще стаканчик.
Хозяин дома посмотрел на жену.
- Ну что? - спросил он.
- Откуда я могу знать?
- А кто может знать?
- Заранее никогда не угадаешь.
- Но глаза-то у тебя есть.
- Это еще ни о чем не говорит.
- Откуда ты знаешь?
- В том-то и дело, что не знаю.
- Как не знаешь? Откуда тебе известно, что ты не знаешь?
- Ну откуда же мне знать?
- Нет, погоди. Ты уже сказала, что не знаешь. Как ты можешь знать, да или нет?
- Попрошу еще виски, - сказал я. Но они меня даже не услышали.
- Не знал, что у тебя такой богатый опыт, - сказал он. - Раньше ты ничего подобного не говорила. А тебе всего двадцать один год.
- Я тебе сказала, что не знаю.
- Нет. Ты сказала, что этого нельзя знать. Откуда ты можешь знать наперед?
- Я тебе сказала именно, что не знаю, - крикнула она.
- Иногда, когда человек говорит «не знаю», это означает больше, чем если б он сказал, что знает все.
- Перестань на меня кричать.
- А ты почему кричишь? Коли уж у тебя такой большой опыт в обращении с мужчинами, следовало бы знать, что я не из тех, от которых можно криком чего- то добиться, - заорал он.
- Дайте мне, пожалуйста, виски, - сказал я.
- Заткнись, - прикрикнул он на меня. - Я хочу, чтоб она сказала, тратить мне мои деньги или нет?
- Твои деньги? - удивилась она. - А когда они у тебя были? Если б не мой отец с его денежками, ты бы сейчас вкалывал на стройке за триста фунтов в месяц.
- Твой отец не дал мне и половины того, что обещал.
- Вот, значит, как?
- Что как?
- Ты женился на мне ради денег, - сказала она. - Я всегда это подозревала, но не хотела подымать разговор, Что ж, благодарю за откровенность. Спасибо.
- И тебе спасибо.
- Еще бы. Столько денег, сколько дал тебе мой отец…
- Я тебя не за деньги благодарю. Я тебя благодарю за откровенность. Сегодня я много чего про тебя узнал. Жаль, ты мне раньше всего этого не сказала. Сколько у тебя до меня было мужчин?
- Уж конечно, не столько, сколько ты получил от моего отца денег, - сказала она.
Он ударил ее по лицу; я застегнул брюки и, взяв поднос, пошел на кухню. Бутылка виски стояла в холодильнике; я налил не скупясь во все четыре стакана и вернулся в комнату.
- Только не нервничайте, и все будет хорошо, - сказал я. - Выпейте по стаканчику. - Я подал им стаканы и сказал хозяину дома. - К сожалению, вы не правы.
- Заткнись, - сказал он. - И не вмешивайся в чужие дела.
Жена вышла, вся в слезах, в другую комнату. Он постепенно успокаивался.
- Хорошо, - сказал он. - Когда она приезжает?
- Через месяц, - сказал Роберт. - Самое позднее, через пять недель.
- Если приедет, мы это дело провернем. А сейчас извините. Мне надо идти к жене. Кажется, я и вправду переборщил.
- Все утрясется, - сказал Роберт. Мы вышли на улицу; дождь еще не зарядил, но, посмотрев на море, я понял, что он вскоре начнется и будет лить до рассвета. Мне не надо было, как другим, смотреть ни на небо, ни на солнце; море было единственной женщиной, которую я любил. И с которой не требовалось разговаривать. А оно уже утратило зеленый цвет и быстро темнело; и на белых гребнях волн, с шипеньем набегавших на пустой песчаный пляж, померкли светлые солнечные блики; ну в точности женщина, которую любишь и которая ушла в ночь с другим.
- Я дурак, - сказал я.
- Почему?
- Это моя последняя любовь.
- Море?
- Да.
Роберт остановился, задумавшись, и на лбу его, конечно же, выступил пот.
- До чего ж ты мерзкий, - сказал я. - Никто тебе этого не говорил?
- Говорили. Но мне все равно. Я думаю, хорошо ли это?
- Что?
- Что ты так любишь море. Пожалуй, и впрямь неплохо. Ты бы мог ей сказать: до встречи с тобой… и так далее. Но только если она сама не с побережья. Понимаешь: трагедия будет заключаться в том, что ты, нищий, любишь единственное, что тебе доступно, и не хочешь расставаться с морем. Да, это неплохо. К тому же у тебя зеленые глаза. Понимаешь? Люди, которые долго играют на бегах, становятся похожи на лошадей.
А твои глаза восприняли цвет моря. Только об этом ей скажу я.
- Ты ничего ей не скажешь, Роберт.
- Не беспокойся. Я ей скажу: ты заметила, что у него глаза цвета морской волны? И что они меняются в течение дня? В твое отсутствие, разумеется. И еще я ей скажу, что женщина должна, точно чистый источник… впрочем, ограничимся морем. Уж ты не беспокойся.
- Я никогда ни с одной из них про море говорить не стану.
- Это еще почему?
- Ни одна того не стоит. И у всех, сколько их ни есть на свете, вместе взятых, нет таких денег, чтобы я позволил себе подумать, будто они могут заменить мне море. Все, закрываем тему.
Мы поднялись на четвертый этаж дома по улице Алленби, и Гильдерстерн открыл нам дверь.
- Башмаки грязные? - спросил он.
- Нет. Дождя не было.
- Вон тряпка. Вытрите на всякий случай ноги. Ковер скорее истреплется, если башмак сухой. Цену знаете?
- Фунт в час, - сказал Роберт.
- Хорошо. И старайтесь ходить по середине ковра. Помните: в домах, где лежали персидские ковры, по углам всегда стояла мебель. Вытаптывайте ковер посередине.
- Но ты-то свои персидские производишь этажом ниже, - сказал я. - А потом продаешь толстосумам из северного района. Под видом имущества, которое евреи привезли из Восточной Европы, точно?
- Не теряйте времени, мальчики, - сказал Гильдерстерн. - Фунт в час - совсем не так плохо. Особенно в сезон дождей.
- На сколько времени работа? - спросил Роберт.
- Пока на пару дней. Потом я вам дам знать.
Мы вошли в комнату и расстелили один из ковров; их там несколько штук стояло в углу. А потом принялись ходить; сперва три больших шага, считая от края ковра к середине; сделав эти три шага, мы начинали топтаться на месте. В результате через день-другой ковер становился похож на старый персидский; шагая, мы слышали мерное постукиванье, доносящееся с первого этажа, где была мастерская; именно там ткали эти персидские ковры.
- Жаль, с нами нет президента Зискинда, - сказал я.
- Не надо об этом, прошу. Уж я до него доберусь.
- Я не о том. Он бы наверняка купил у Гильдерстерна один ковер. После того как вы заработаете миллион долларов на своем фильме…
- Боюсь, нам не дотянуть до конца месяца, - сказал Роберт. - У нас только двести фунтов и теперь три дня этой чечетки.
- С чего ты взял, что у нас двести фунтов?
Роберт остановился.
- Ты же сказал, что заработал?
- Сказал. Однако это вовсе не означает, что они наши. Они мои.
- Но ведь ты не кинешь старого друга в беде?
Теперь остановился я.
- У тебя же есть отличная должность, - сказал я. - Твой официальный титул звучит: «Личный консультант по художественной части президента Зискинда».
Кроме того, ты пайщик, сценарист и еще кто-то, точно не помню, но уж наверняка это подпадает под статью. Нет, я просто отказываюсь тебя понимать. Сколько живу на свете, никто мне такой должности не предлагал.
Дверь открылась. Вошел Гильдерстерн и замер на пороге с выражением отчаяния на лице - теперь он был похож на статую Командора из той байки про Дон Жуана.
