- Нет. Зачем тебе соль?
- Гамбургер несоленый, - сказал я. - Вообще-то у меня нет аппетита. А до завтра он засохнет.
- Если хочешь, я спущусь за солью к Гарри.
- Нет. Ты должен лежать спокойно. Я ведь тебе сказал, что при каждом движении человек теряет калорию. Сколько дней ты не ел?
- Три.
- Это еще пустяки. Увидишь, что с тобой будет через неделю. Начнутся галлюцинации, а потом поллюции, во что даже трудно поверить. Я спрашивал у разных врачей, почему у человека, который подыхает с голоду, бывают поллюции, но ни один не смог мне ответить. Просто твой организм, как порядочный, избавляется от всего, чему надлежит остаться здесь, на земле.
Я покончил со вторым гамбургером и опять отхлебнул из бутылки пива'. Те двое на углу теперь держали негра за руки, и один из них бил его по лицу, а я видел, как Ибрагим, который был на голову выше бьющего, изворачивается всем телом, но тот всякий раз попадает в цель, хотя меньше ростом и легче.
- Н-да, - сказал я. - Турист, стало быть, пошел дальше, а я поплелся на пляж, чтоб немного поспать. Там кантовался один псих, который днем караулил шезлонги и тут же ночевал все лето, а я к нему ходил, и он разрешал спать на шезлонге до самой зари. Я потащился к нему, и он дал мне шезлонг, но меня быстро разбудили. Малый, которого я зацепил, привел с собой двух дружков, и они поинтересовались, что я предпочитаю: пойти в полицию и признаться в нападении с целью грабежа или прокатиться с ними за город. У них, понимаешь ли, имелся джип.
Я подошел к окну и открыл его. Те двое, на углу, уже угомонились, а негр стоял, повернувшись к стене. Я часто видел его ночью стоящим неподвижно лицом к стене; не знаю, что на него нападало.
- Ты зачем открыл окно? - спросил Роберт. - Здесь ведь хороший воздух.
- Я разве говорил, что собираюсь проветривать?
- Тогда почему тебе понадобилось открывать?
- Потому что дождь перестал, - сказал я и высунулся наружу. - Может, высмотрю какую собаку.
- Собаку? Сейчас? Собака нам понадобится дай бог через месяц.
- Мне она понадобится сейчас, - сказал я. И продолжал, повернувшись к нему спиной, глядеть в темноту; но видел только негра, который стоял лицом к стене, неподвижный, как дерево в глубокой долине, где не бывает ветров и бурь; никакой собаки я не увидел. - Нет ни одной, - сказал я. - Все спят. Я бы тоже спал, если б мог.
- И я тоже.
- Спи. Погасить свет?
- Все равно не засну. Не жрал три дня.
- Н-да. Давай я тебе доскажу. Значит, когда они прикатили за мной на этом джипе и спросили, что я предпочитаю: прогулку с ними или визит к прокурору, который пришьет мне попытку нападения с целью грабежа, я сказал, что поеду с ними. Тогда они вывезли меня за город и привязали к раме джипа, а один достал тряпку и сказал, что тот, обиженный, сам со мною поговорит. Я сказал, что самосуды запрещены. А он мне сказал, что они все обдумали еще до того, как я их проинформировал, и обработают меня так, что ни малейшего следа не останется. И сказали, что в таких случаях надо бить через мокрую тряпку, а я им сказал, что у них нету воды. Тогда они по очереди помочились на эту тряпку, обмотали мне рожу, а потом тот, на которого я напал, час лупил меня по щекам. Но они были правы.
- Нет, - сказал Роберт. - Не были они правы. Им следовало тебя простить. Ведь ты был голоден.
- Я не это имел в виду, когда сказал, что они были правы. Мне пообещали, что не оставят следов, и следов не осталось. - Я высунулся и увидел собаку, бегущую посреди улицы с поджатым хвостом. - Есть, - сказал я.
- Кто?
- Пес.
- Зачем тебе пес? Хочешь убить пса задаром?
Я повернулся к нему и показал гамбургер, который держал в руке.
- Ты, видать, спятил, - сказал я. - Вспомни, как я болею, когда приходится в них стрелять! Я уже полчаса высматриваю собаку, чтобы бросить ей гамбургер. С тремя враз мне не справиться.
Я высунулся из окна, свистнул, и пес остановился. Я бросил ему гамбургер; пес обнюхал его и, не тронув, потрусил дальше, а я рассмеялся.
- Забыл, что собаки не любят кетчуп, - сказал я Роберту. - А я туда всадил черт-те сколько. Без кетчупа гамбургеры - преснятина. Да и три подряд никому не съесть. Спокойной ночи.
Я взял свои бутылки с пивом и пошел к двери. Увидел, что Роберт натягивает штаны.
- Ничего не выйдет, - сказал я. - Дверь я запру на ключ с той стороны. Знаю, о чем ты думаешь. Теперь небось начнешь еще сильней ненавидеть собак. Она этот гамбургер даже не лизнула. Спокойного сна.
Я оттолкнул его и спустился вниз, заперев предварительно дверь на ключ. Гарри спал; книжку он держал в руке, но это была уже другая история - про то, как Майк Хаммер выстрелил своей беременной любовнице в живот, из всех рассказов о Майке именно этот Гарри любил больше всего, а ведь у него было пятеро ребятишек, которых он обожал. Человек, сидевший у стола раньше, сидел и теперь, так же неподвижно, только стоящая перед ним бутылка была пуста.
- Хочешь пива? - спросил я у него по-английски. Он вылупился на меня. Так говорят по-нашему, но мне следовало бы сказать: поднял на меня взор.
- Я только завтра получу деньги, - сказал он.
- Я не о том. Пивка глотнуть хочешь?
- Спасибо.
- Как к тебе обращаться? Отец?
- Нет, - сказал он. - Меня зовут Шон.
- Забавно, - сказал я. - Прямо как того малого, который играет Джеймса Бонда. Сейчас все с ума по нему посходили. Один только Гарри без конца читает Майка Хаммера.
Я откупорил бутылку и протянул ему.
- Пей прямо из горла, - сказал я. - Оно еще холодное. У израильтян хорошее пиво. Но эти фильмы с Бондом ни хрена не стоят.
- Почему?
- Потому что там каждую минуту взрываются автомобили. Человек налетает на дерево и мгновенно сгорает. Прости, я сейчас. Мне нужно позвонить.
Я подошел к телефону и набрал номер Исаака. Через секунду послышался его голос.
- Ночью для меня не существует друзей, - сказал Исаак. - Я хочу спать.
- Я только хотел тебе сказать, что фильмы с Джеймсом Бондом ни хрена не стоят, - сказал я. - Минуту назад мы как раз говорили об этом с одним миссионером.
- Ты пьян, - сказал он и повесил трубку. Я подождал немного и снова набрал его номер.
- Это правда никудышные фильмы, - сказал я. - Я потому и звоню, что знаю: ты без ума от этого шпиона. А там в каждой катастрофе автомобили взрываются. Мне очень жаль, но это не так. Я сегодня видел машину, которая свалилась с высоты в тридцать метров, и никакого взрыва не произошло.
Он ответил не сразу; я услышал, как чиркнула спичка.
- А что случилось с человеком, который был в машине? - спросил он.
- Он в лучшей иерусалимской больнице. А потом ему еще придется черт-те сколько торчать в реабилитационном центре, пока его не научат ходить и ворочать головой. Спокойной ночи.
Я повесил трубку, и в этот момент проснулся Гарри.
- Шестьдесят пиастров, - сказал он.
Я вынул из кармана фунт, он дал мне сдачу и тут же заснул.
- Ты здесь давно? - спросил я миссионера.
- Год.
- И долго еще пробудешь?
- Месяц. Я жду парохода и возвращаюсь в Канаду.
- Не понравился Израиль?
- Не поэтому. Мне не удалось обратить ни одного человека. Просто мое начальство меня отзывает. - Он глотнул пива, а потом сказал: - За профессиональную непригодность.
- Не горюй, - сказал я. - Здесь был Билли Грэм [4] и тоже уехал ни с чем.
Какая-то женщина вошла в гостиницу и задержалась в дверях.
- Боже мой, - сказал я. - Это опять ты?
- Поверни лампу, - сказала она.
На столе у Гарри стояла конторская лампа; я повернул ее так, чтобы свет падал на стену.
- Теперь нормально? - спросил я.
Она подошла к нам, но остановилась в двух шагах, так что мы не видели ее лица. Показала пальцем на миссионера, сидящего рядом со мной с бутылкой пива в руке.
- Кто это?
- Миссионер.
Она вынула из сумки фотокарточку и дала мне.
- Не хватай за середину, - сказала. - Держи за край. Это моя единственная фотография. Покажи ему и скажи, что когда-то я была такой.
Я взял карточку у нее из рук и показал миссионеру.
- Когда-то она была такой, - сказал я. - Пока не попала в автомобильную катастрофу. Ее зовут Луиза. Ты лучше на нее не смотри. Я не настолько знаю английский, чтобы описать, как она выглядит. Да и на своем родном языке тоже бы не сумел. Посмотри на фото и скажи ей, что она была красивая.
- Очень красивая, - сказал он.
Я вернул ей карточку.
- Почему ты ее не переснимешь? - спросил я. - Ведь в один прекрасный день от нее ничего не останется.
- А если фотограф испортит?
- Заплатишь - не испортит. Сделай себе по крайней мере дюжину копий.
- Боюсь, - сказала она. - Он может залить ее какой-нибудь кислотой. Это мой единственный снимок.
- Тем более, - сказал я. - А ты вдобавок пьешь. Что будет, если однажды ее потеряешь? Здесь, на Бен-Иегуда, есть хороший фотограф. Дай мне карточку, я пойду к нему и послежу, пока он будет переснимать.
Она молчала, а я смотрел в пол. Как-то я видел ее днем, и еще раз такое увидеть мне б не хотелось. Тогда это было мое единственное желание.
