Папа Марк был вне себя, ведь он подставился перед мусорами, которых поднял на ноги в поисках сына. Отец надавал очумелому отпрыску пощечин и вызвал скорую помощь, которая и отвезла наследника маленькой фотоимперии в психдиспансер.
Никакого особого лечения не было: ему кололи сибазон, пару раз какие-то непонятные «уколы откровения» и раз в день водили на беседу к молодому прогрессивному психиатру Левченко, который подавал большие надежды и не сегодня-завтра должен был отбыть на повышение в Москву. Левченко показывал Яше разные странные рисуночки, расспрашивал о детстве и о сексе. В этом плане поживиться молодому светилу было нечем — спер-мотоксикозом его пациент не страдал. Нет, девушки, конечно, интересовали Яшу, и не в последнюю очередь. Он практиковал вылазки с одноклассниками Сёмой Марченко и Вовой Колесником в Курзал, где на концерте Валерия Леонтьева или Лаймы Вайкуле на раз-два можно было выцепить податливых курортниц без мужа и с дитём (с такими на море проще всего), но его разумом владела другая идея. Главная, генеральная, идея-фикс — свалить отсюда, свалить навсегда.
Враждебный микроб сработал, когда Яше было четырнадцать лет. Он сидел в шахматном кружке и листал подшивку специализированной прессы. В газете «64» (примечание переводчика: шахматное приложение к «Советскому спорту») он случайно увидел старую черно-белую фотографию Рауля Капабланки. Чемпиона мира сфотографировали в шикарном ночном клубе, он сидел за огромным столом в окружении десятка красавиц в вечерних платьях и толстенького мужичка, который, судя по взгляду, мог быть только антрепренером. Рауль победно улыбался своими ослепительными зубами, а его руки лежали на плечах приближенных красоток. Яша вырвал эту страницу и пошел домой. На каждом перекрестке он останавливался, доставал фотку и смотрел в глаза чемпиону. Тогда-то он и понял, что должен стать таким же богатым, знаменитым на весь мир чемпионом мира по шахматам.
Убежать из совка, как Корчной (примечание переводчика: Виктор Корчной, советский шахматист, отказавшийся возвращаться с турнира в Амстердаме в 1976 году). Убежать, пока не поздно, раз уж эмигрировать нельзя. Но делать это предстояло в гордом одиночестве и в глубокой тайне — о том, чтобы пойти официальным путём, даже думать было страшно. Папа Марк тогда его не то что в психушку, он его в тюрьму посадит, но не допустит, чтобы родной сын эмигрировал из страны.
Отец следил за всеми съездами и партконференциями, но при этом каждую ночь слушал вражеские голоса по приёмнику «Океан». Там говорили, что всех еврейских беженцев из СССР принимают и назад не отдают. За последние годы многие знакомые уехали кто в Израиль, кто в Америку, но Марк Ефимович полагал, что от добра добра не ищут, и, как уже говорилось выше, верил, что дело Ленина победит, а то, что сам он при этом чуть-чуть зарабатывает по дороге к коммунизму, так это его личное дело. Возможно, именно папа в данном случае страдал раздвоением личности, и это ему следовало бы пройти курс лечения у доктора Левченко.
E5-E6
Во второй раз Яша попал в психдиспансер через полгода после скандала на первенстве Крыма. Окончив курс лечения, он получил отсрочку от призыва на год, а источники Марка Ефимовича в днепропетровском инфизе рекомендовали немного погодить с поступлением: пусть Яшина выходка забудется, выиграет пару-тройку турниров по юношам, перебесится и поступит.
Папа Марк был по-прежнему зол на сына, они почти не разговаривали. Через месяц после освобождения — по-другому выход из дурки не назовешь — он обвинил Яшу в краже денег. Накануне Марк Ефимович изволили кирять со старым дру-гом, заслуженным карманником Леонид Иосипычем, и парой залетных ялтинских бикс. Рейд по ресторанам закончился дома, гудели до утра и пели громко что-то из старого Розика (примечание переводчика: очевидно, имеется в виду блатной цикл песен крепкого иностранного государственника А.Я. Розенбаума).
Под вечер, когда папа Марк проснулся, он обнаружил, что потрачено слишком много денег. Стопроцентной уверенности у него не было, но этот бок (примечание переводчика: «запороть бок» — сделать что-то не так) он повесил на сына — типа стырил у пьяного отца. Назавтра они декларативно помирились, но шрамы остались у обоих — папа разговаривал сквозь зубы и только если нельзя было промолчать, а Яша или закрывался у себя в комнате и слушал «Modern Talking», или гулял допоздна.
Во время одной из «душевных» и «содержательных» бесед обоих Демирских старший сказал, что пора Яше работать, и добавил, что завтра с шести утра его ждут на Детском Лечебном, в массажной. Папа договорился, что Яша будет учеником у самого Меликяна, и заметил, что хороший массажист на море всегда при хлебе, а запасная профессия ещё никому не помешала.
Страшно было даже подумать о том, какой вышел бы скандал, если бы Яша проспал. Он завел сразу два будильника — своего детского желтого утенка и часы, модные «Сейко» с семью мелодиями, купленные папой за 80 рублей у знакомого мо-ремана и подаренные на последний в докризисный период Яшкин день рождения.
Бог миловал (примечание переводчика: странно, что автор не использовал поговорку «Бог не Яшка, видит, кому тяжко», возможно, у него на неё другие планы) — не проспал. Вышел без десяти шесть и пошел на пляж. Оказалось, что в такой ранний час на улице полно людей. Огибая по широкой дуге поливальный «Газик», Яша шел и думал о том, насколько ужасна жизнь человека, который каждое утро встает так рано и чешет на работу. Несмотря на ясное утро, жить Яше не хотелось вообще, а такой жизнью, в частности, ни под каким видом. Капабланка, небось, раньше двух дня не вставал и валялся в постели со своей увеличенной доской (Примечание переводчика — Хосе Рауль Капабланка предлагал изменить правила шахмат, чтобы избежать большого количества «ничьих». По его правилам, доска была 10 на 10, а к шахматным фигурам добавлялись ещё две: Канцлер (помесь коня и ладьи) и Архиепископ (гибрид коня и слона)). И уж точно никто его не заставлял ходить на работу. Нужно валить отсюда, он чувствовал какой-то внутренней шкалой и стрелкой, что пора бежать, пока не вышло время, или пока что-то внутри оставалось в целости и сохранности.
Артур Арамович Меликян прибыл на рабочий топчан к девяти, Яша успел вдоволь натрещаться с симпатичными уборщицами — практикантками из медучилища. Артур Арамович были уставший после вчерашней мессы — черные дыры на месте глаз и синяя щетина говорили о том, что мероприятие было достойным. Первое поручение молодого ученика массажиста заключалось в культпоходе в шашлычную «Зодиак», которая, между прочим, каким-то социалистическим образом соотносилась с папой Марком. Тётя Алла из шашлычной сделала вид, что она не удивлена появлением Яши в качестве мальчика на побегушках, и быстренько соорудила пакет в составе: лаваш, соус, шашлык, две коньяка. Яша принёс их в павильон и приступил к работе.
Для начала вымыл пол и перестелил все топчаны, потом отнес вчерашние простыни в прачечную в грязелечебницу, по дороге купив Артуру Арамовичу свежие «Известия» и «Советский Спорт». Меликян уже ополовинил первые полкило, начал разговаривать и свободно вращать головой. В павильон подтянулись первые клиенты, все, как на подбор, крупнотелые и с золотыми цепями на шеях. Шеф неторопливо мял их, ведя разговор сразу со всеми и сразу обо всем.
В обед на помощь в освоении останков коньяка прибыла подмога — два армянина помладше, а Яша почапал в «Зодиак» за добавкой. На перерыв пожаловала заведующая пляжем, Раиса Ивановна, павильон закрыли и сели кушать. Повеселевший Артур Арамович поднял тост за нового ученика, и Яше пришлось выпить примерно четверть гранчака. Это был третий раз, когда Яша пил алкоголь и, забегая вперед, закончился он так же плохо, как и предыдущие два. Даже хуже. Возможно, у Яши в организме что-то не срасталось с алкоголем, какого-то фермента не хватало, как у китайцев. Если точнее, какого-то фермента конкретно не хватало в рыжей Яшкиной голове. Выпив, он одновременно все видел и понимал, но наблюдал за собой как бы со стороны, по любому поводу быстро обижался, конфликтовал и ничего не мог с этим поделать.
Под вечер Яша отправился в «Зодиак» в четвертый раз. На обратном пути бортовой пеленгатор дал сбой, и Демирский-младший, оступившись, грохнулся лицом вниз прямо у входа на пляж. Коньяк разбился, пришлось снова возвращаться в шашлычную. Тётя Алла протерла ему торец и колено перекисью и дала в помощь старого Семёна, который всю дорогу в массажный павильон противненько хихикал и косился на боевые раны.
По прибытии Яшей занялась Раиса Ивановна, из каптерки была вызвана молоденькая медсестра, которая сделала ему перевязку и была тут же усажена армянами за стол. Снова пили, кто-то притащил гитару, и Артур Арамович неожиданно неплохим голосом запел без акцента «Ваше благородие, госпожа Удача». Яше окончательно поплохело, он незаметно вышел на веранду и лег на топчанчик. Через некоторое время юные печень с желудком взбунтовались, и Яшу обильно вырвало, хорошо ещё, что под, а не на топчан. Он, дрожа, умылся в море и свернулся на топчанчике в позу эмбриона, пытаясь согреться. Темнело, в павильоне тем временем продолжалось гуляние, и какой-то женский голос фалыиивенько выводил куплет из «Миллиона алых роз».
