— Чего он хочет?
Офицер спрашивает что-то, денщик переводит:
— Офицер спрашивать, почему вы не двигаться, почему молчать?
Мы говорим:
— Это было наше упражнение в неподвижности.
Денщик опять переводит:
— Офицер говорить, вы два делать много упражнений. Другие упражнения тоже. Он видеть, как вы бить друг друга ремнем.
— Это было упражнение в перенесении боли.
— Офицер спрашивать, зачем вы делать все это?
— Чтобы привыкнуть к боли.
— Он спрашивать, вам есть удовольствие от боли?
— Нет. Мы хотим только уметь преодолевать боль, жару, холод, голод — все, что причиняет страдания.
— Офицер восхищаться. Он думает, вы необыкновенные.
Офицер добавляет что-то. Денщик говорит:
— Хорошо, это все. Теперь я должен идти. Вы тоже идти, ловить рыбу.
Но офицер придерживает нас за руки, улыбаясь и знаком отсылая денщика. Денщик отходит, потом оборачивается:
— Вы уходить! Быстро! Идти гулять в Городок!
Офицер смотрит на него, и денщик идет к калитке. От калитки он кричит снова:
— Уходить прочь, вы! Не оставаться! Вы не понимать, дураки?!
Наконец он уходит. Офицер улыбается нам, потом ведет к себе в комнату. Там он садится на стул, притягивает нас к себе и сажает к себе на колени. Мы обнимаем его за шею, прижимаемся к его волосатой груди. Он качает нас на коленях.
Потом мы чувствуем, как под нами, между ног офицера, как будто что-то движется. Мы смотрим друг на друга, потом пристально глядим в глаза офицеру. Он мягко сталкивает нас с колен, ерошит нам волосы и встает. Затем он вручает нам две плетки и ложится лицом вниз. Он произносит одно слово — мы понимаем его, даже не зная его языка.
Мы бьем его, нанося по очереди удар за ударом.
На спине офицера появляются багровые полосы. Мы бьем все сильнее и сильнее. Офицер стонет и, не меняя позы, стягивает до щиколоток галифе и кальсоны. Мы хлещем его по ягодицам, по бедрам и икрам, по спине, по плечам и по шее, хлещем изо всех сил, и скоро его тело все становится красным.
Тело офицера, его волосы и одежда, простыни, половики, наши руки — все становится красным. Кровь брызжет нам даже в глаза, смешивается с нашим потом, но мы хлещем, пока офицер не издает последний, уже нечеловеческий крик, и тогда мы без сил валимся в ногах его кровати.
Офицер приносит нам словарь, по которому мы можем выучить его язык. Мы учим слова, денщик поправляет наше произношение. Через несколько недель мы уже бегло говорим на новом языке. Мы учимся, и вскоре денщику уже не надо переводить. Офицер очень доволен нами. Он дарит нам губную гармошку. Еще он дает нам ключ от его комнаты, чтобы мы могли заходить туда, когда захотим (мы и раньше заходили туда, открывая дверь своим ключом, но тайно). Теперь нам больше не надо прятаться и мы можем делать что хотим: есть печенье и шоколад, курить сигареты.
Мы часто ходим в комнату офицера, потому что там очень чисто и гораздо спокойнее, чем на кухне. Теперь мы обычно занимаемся в комнате офицера.
У офицера есть граммофон и пластинки. Мы слушаем музыку, валяясь на кровати. Однажды мы, чтобы сделать офицеру приятное, поставили пластинку с гимном его страны. Но он рассердился и вдребезги разбил пластинку кулаком.
Иногда мы спим на кровати — она очень широкая. Как-то утром денщик застает нас в кровати, и это ему не слишком нравится:
— Вы есть очень неосторожные! Вы больше не делайте такой глупый вещь. Что будет, если офицер прийти ночью?
— А что будет? Постель широкая, всем места хватит…
Денщик говорит:
— Вы есть очень глупый. Однажды вы будете платить за вашу глупость. Но если офицер вас обидеть, я его буду убить.
— Он нас не обидит, не беспокойтесь.
Однажды ночью офицер приходит домой и видит нас на своей кровати. Мы просыпаемся от света керосиновой лампы и спрашиваем:
— Нам в кухню уйти?
Офицер треплет нам волосы и говорит:
— Оставайтесь тут. Оставайтесь…
Он раздевается и ложится между нами. Он обнимает нас и шепчет нам на ухо:
— Спите. Я люблю вас. Добрых снов.
Мы засыпаем. Позже, уже под утро, мы хотим выйти, но офицер удерживает нас:
— Не вставайте. Спите.
— Но нам надо выйти. По нужде.
— Не ходите. Делайте это здесь.
Мы спрашиваем:
— Где — здесь?
Он говорит:
— На меня. Да. Не бойтесь. Писайте же! Мне на лицо!
Мы делаем, как он просит, а потом выходим в сад, потому что постель совсем мокрая. Солнце уже встает, и мы принимаемся за свою утреннюю работу.
Иногда офицер приводит домой своего друга, тоже офицера, молодого. Они проводят весь вечер вдвоем, а потом друг остается на ночь. Мы наблюдаем иногда за ними через дырку в потолке.
Летний вечер. Денщик готовит что-то на керосинке. Он застилает стол скатертью и ставит на стол цветы. Потом офицер и его друг сидят за столом и пьют. Потом они едят. Денщик ужинает, сидя на табурете у дверей. Потом офицеры снова пьют. А мы в это время заводим музыку. Мы меняем пластинки и крутим ручку граммофона.
Друг офицера говорит:
— Эти дети раздражают меня. Отошли их.
Офицер спрашивает:
— Ты что, ревнуешь?
Его друг отвечает:
— К кому, к ним? Не говори глупостей! Это просто два маленьких варвара-туземца…
— А они красивые, разве нет?
— Возможно. Я не разглядывал.
— То-то и оно, что не разглядывал. Так взгляни!
Друг офицера краснеет:
— Что ты хочешь сказать? Они меня раздражают своей настороженностью. Будто они слушают нас и следят за нами.
— Они и правда нас слушают. Они великолепно говорят на нашем языке. И они все понимают.
Друг офицера бледнеет и встает из-за стола:
— Ну, знаешь, всему есть граница! Я ухожу немедленно!
Наш офицер говорит:
— Не дури. А вы, ребята, ступайте!
Мы выходим и поднимаемся на чердак. Мы смотрим в дырки и слушаем.
Друг офицера говорит:
— Ты выставил меня в идиотском виде перед этими маленькими дебилами!
Офицер отвечает:
— Эта парочка — самые умные дети, каких я когда-либо видел.
Друг говорит:
— Это ты нарочно так говоришь, чтобы задеть меня побольнее. Ты все делаешь, чтобы унижать и мучить меня. Однажды я убью тебя!
Наш офицер кидает ему свой револьвер:
— А пожалуйста. На, держи. Давай убей меня!
Друг хватает револьвер и целится в офицера:
— Я сделаю это. Вот увидишь, сделаю. Только заговори еще хоть раз про того, другого, — и я убью тебя.
Офицер прикрывает глаза и мечтательно улыбается:
— Да, он был красив… молод… силен… грациозен… строен… нежен… такой утонченный, такой мечтательный, смелый… дерзкий… Я любил его. Он погиб на Восточном фронте. Ему было всего девятнадцать! Я не могу жить без него…
Друг офицера швыряет револьвер на стол и кричит:
— Свинья!
Офицер открывает глаза и оглядывает своего друга:
— Ну и трус же ты. Слизняк.
Друг говорит:
— Раз ты такой смелый, сделал бы это сам. Раз ты так убит горем. Не можешь жить без него? Так иди за ним. Или ты хочешь, чтобы я помог тебе? Не выйдет, я еще с ума не сошел! Хочешь сдохнуть? Подыхай! Подыхай один!
Тогда офицер берет револьвер и приставляет себе к виску. Мы спускаемся с чердака. Денщик сидит возле распахнутой двери. Мы спрашиваем:
— Он что, правда хочет убить себя?
Денщик смеется:
— Вы не надо бояться! Они всегда так делать, когда выпивать слишком много. А я раньше того разряжать их револьверы.
Мы заходим в комнату и говорим офицеру:
— Если вы хотите, мы можем убить вас. Дайте нам ваш револьвер.
Друг офицера говорит:
— Вот маленькие ублюдки!…
Офицер улыбается и говорит:
— Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны, но мы просто шутили. Идите спать.
Он встает, чтобы закрыть за нами дверь, и видит денщика:
— Ты что, все еще здесь?
Денщик говорит:
— Вы меня не отпускали.
— Пошел вон! Я желаю, чтоб меня оставили в покое! Ясно?
Мы слышим через дверь, как он говорит своему другу:
— Это тебе урок, трус несчастный!
Мы слышим звуки драки, ударов, грохот перевернутых стульев, шум падения, тяжелое дыхание. Потом все стихает.
Наше первое представление
Экономка часто поет. Она поет старые популярные песни и новые, про войну. Мы слушаем эти песни и разучиваем их мелодии на нашей губной гармонике. Еще мы просим денщика научить нас песням его страны.
Однажды поздно вечером, когда бабушка уже легла спать, мы идем в Городок. Мы встаем напротив одноэтажного дома неподалеку от замка. За открытой дверью — лестница, ведущая вниз. Из-за двери слышны голоса и шум, валят клубы табачного дыма. Мы спускаемся вниз по каменным ступеням и оказываемся в подвале, где устроено кафе. Оно полно людей — кто стоит, кто сидит на лавках и бочонках, и все пьют вино. Большинство здесь — старики, но есть и люди помоложе, а также три женщины. На нас никто не обращает внимания.
