Я ткнул туда, где говорилось «мужчины от 18 лет»:
— А нам с тобой по семнадцать.
— Двадцать пять долларов в неделю. — В качестве довода Мо вникал в текст объявления: — И выше.
— А как насчет Северо-Запада Тихоокеанского побережья? Это же… — Я и сам точно не знал, где это, но мое невежество доказывало лишь, что это дальше, чем я мог себе представить. — Это же у черта на рогах, — продолжал я. — Ты что — думаешь, мы этак быстренько соберемся и отправимся в такую несусветную даль?
— Ну да, этот самый лагерь, конечно, далековато от нас, и нам придется наврать, будто нам уже исполнилось восемнадцать, и все такое. Но почему бы не попытаться поехать? У тебя на лето имеются планы получше, да?
Планы-то у меня были, но нельзя сказать, чтобы намного лучше.
Мо понял, что я вступил на шаткий путь от «нет» до «да», и перешел в решительную атаку:
— Сколько у нас остается до школы? Три месяца? Двенадцать недель. Это будет… — Мо понадобилось некоторое усилие, чтобы произвести вычисления. Мо никогда не был в особых ладах с математикой. Я и рад был бы помочь ему, да только с числами и сам обращался не лучше, чем Мо.
— Ну, это около трехсот долларов. Так вот: я слишком долго был твоим другом, чтобы не понимать, что значат эти триста долларов для Джеки Манна.
Деньги много значили для Джеки Манна. Только…
— Да, но нам же нет восемнадцати…
— А мы скажем им, что есть. Этим заготовщикам плевать, сколько нам лет, — лишь бы мы деревья валить могли.
— Да какие же из нас лесорубы?
Малыш Мо замахал на меня руками:
— В объявлении сказано: требуются мужчины. Здесь же ничего не говорится о том, что им нужны специалисты по заготовке леса.
— Ты хочешь сказать, что твои так тебя запросто и отпустят?
— Моим тоже могла бы пригодиться часть этих трехсот долларов. — Малыш Мо начинал злиться. Он устал от моих возражений, ему надоело подбивать меня на столь беспроигрышное, как ему казалось, дело. — Моя родня знает, что я уже не маленький мальчик.
— Я тоже не маленький мальчик.
— А я разве говорю это? Но у меня есть сестра и братишка, о которых нужно заботиться. Я не боюсь работы, мне надо помогать им.
— Думаешь, я по дому не помогаю?
— Это чем же? Помогаешь отцу бухло покупать, помогаешь ему очухаться, когда он нажрется? — Этот выпад Мо сделал метко, с боксерской ловкостью, быстро и резко. Удар пришелся по больному месту.
— Очень даже помогаю, — ответил я. — Я у себя в доме за хозяина.
— Тогда почему бы тебе не стать хозяином самому себе и не заработать деньжат? Лично я собираюсь наняться на эту работу. Ну, так ты едешь или не едешь?
Еду или не еду?
Я решил ехать. Не потому, что мне хотелось куда-то поехать, чтобы рубить лес, и даже не потому, что мне требовались деньги, которые так приятно будет потом потратить. Я решил поехать, потому что захотел доказать Малышу Мо, что я уже взрослый.
Контора по найму на работу находилась в Мидтауне. Объявление появилось в газетах утром, а уже несколько часов спустя, в середине дня, к двери рекрутской конторы тянулась длинная очередь. Там были мальчишки явно моложе нас с Мо. И старики, чей возраст был немал, но отчаянное желание найти работу — еще больше. Мы пристроились к этой многоножке из человеческих тел, медленно продвигавшейся к двери, и не очень рассчитывали, что на нашу долю что-нибудь останется, когда подойдет наша очередь. Если, конечно, нам только не дадут пинка под наши черные задницы за вранье про восемнадцать лет. И вот мы двигались… двигались… Люди выходили из конторы с улыбками на лицах. Люди выходили из конторы со слезами на глазах. Так мы топтались часа полтора. Мы топтались, как толпа олухов, жаждущих попасть к волшебнику, который совершит великое и благое чудо — дарует нам работу. Когда же мы очутились внутри, нас просто оглядел с ног до головы какой-то белый парень, сидевший там за одним из столов. И спросил, когда мы сможем приступить к работе.
Мо ответил за нас обоих:
— Немедленно.
Белый парень заполнил пару листков, вручил по одному мне и Мо и сообщил, что через два дня мы должны явиться на станцию Пенн ровно в девять утра.
— Эти бумажки заменяют билеты, — сказал он, — так что смотрите не потеряйте их.
Вот так — будто мы с Мо и в самом деле дровосеки.
Вот так… да, но ведь мне еще нужно сообщить отцу.
В первый день после того, как мы получили работу, я ничего не сказал отцу. Отпустит ли он меня? Или не отпустит? А если я просто возьму и уеду, заметит ли он вообще мое отсутствие? Взывая к логике, я убеждал самого себя, что, раз уж я достаточно взрослый, чтобы укатить черт знает куда рубить лес, значит, я достаточно взрослый, чтобы сообщить об этом отцу. Так я уламывал себя несколько часов подряд, но безуспешно.
Тогда я решил ничего пока не говорить отцу. Зато я решил рассказать о предстоящем отъезде Надин. Прощание с ней имело особый смысл. Мы встречались с Надин вот уже пару семестров. Она была моей девушкой: как свою девушку я водил ее в кино, как своей девушке я покупал ей сладости и мороженое. Как ее парень, я пользовался привилегией держать ее за руку на людях и целовать тайком. И все. Со временем эти держания за руку и поцелуи стали устраивать меня все меньше и меньше. Я взрослел, и мои желания росли вместе со мной. Когда я держал Надин за руку, то мечтал погладить ее бедра. Целуя ее, я представлял себе, что расстегиваю пуговицы на ее кофте домашней вязки, затем расстегиваю рубашку и обнажаю груди, которые у меня на глазах, с каждым учебным годом, росли и наливались все приметней. Она была моей девушкой. И я чувствовал, что имею право изучать свою девушку. Но мне никогда не хватало смелости прикоснуться к ним, а Надин никогда не предлагала мне это сделать. И мне оставалось лишь предаваться своим подростковым фантазиям, пытаясь представить ее голой. Неужели она похожа на ту старую бродяжку, которую мы с Мо видели в Центральном парке, когда она залезла в пруд? Вероятно; только кожа у нее гладкая и не такая серая. Не дряблая, а упругая. Я это понимал, но мне хотелось посмотреть самому. И вот теперь у меня был повод подкатиться к Надин: я же уезжал на заработки в другой конец страны. Вспомнив всякие фильмы про войну (солдат уходит на поле брани, не зная, вернется ли домой), я решился так попрощаться с Надин, чтобы она сама захотела предложить мне себя. Пусть я еще не был мужчиной по возрасту, пусть не отваживался по-мужски потолковать с отцом, — я хотел отправиться в этот лесозаготовочный лагерь, приобретя хотя бы любовный мужской опыт.
Два квартала на юг, один на восток. Я дошел до дома Надин. С улицы позвонил в ее квартиру. Общение городских жителей. Раньше я швырял камешки в ее окно. Один раз я его разбил. Вставить новое стекло стоило двадцать долларов, и отец Надин две недели не разрешал мне видеться с ней. Я подошел под ее окно и позвал ее. Она открыла окно и высунулась. Ее молодые груди вызывающе поглядели на меня. А через минуту мы уже удобно устроились на крыльце. Поговорили о том о сем, после чего я перешел к намеченному сценарию. Сказал ей, что уезжаю на Северо-Запад, на далекий Тихий океан, чтобы тяжелым трудом зарабатывать большие деньги. Я уезжал на двенадцать недель, но Надин сказал — «неизвестно, когда вернусь». Работа будет опасной. Возможно, меня… Я прервал себя на полуслове. Зачем стращать девчонку — мою девчонку, это уже лишнее. В конце концов пообещал ей, что вернусь домой, вернусь к ней, как только смогу, а там, в дальних краях, буду думать о ней каждый день.
Когда я замолчал, она спросила, сколько же я там заработаю.
Я сказал.
Надин вслух повторила сумму, глядя на здание напротив. Потом взяла меня за руку, сказала: она надеется, что со мной все будет в порядке там… где бы это ни было, и что я вернусь, как только смогу.
Я поцеловал ее.
Она меня поцеловала.
Я ее поцеловал.
Она меня поцеловала.
Я снова ее поцеловал, моя рука скользнула по ее талии к животу, а потом поползла вверх.
Надин, как бы ничего не заметив, высвободилась и встала. Глядя на меня сверху вниз, сказала, что будет очень по мне скучать и надеется, что я скоро приеду домой. Потом быстро поцеловала в щеку — на прощанье. И ушла в дом.
«Двадцать пять долларов», — задумчиво повторила она, когда я сообщил ей, сколько буду зарабатывать в неделю. И, после всех наших держаний за руку и поцелуев, это было единственное чувство, которое она выказала по отношению ко мне. И это была моя девушка! А я был ее парнем. Только тогда я впервые понял истинный характер наших отношений. Так благодаря Надин я действительно повзрослел — но не в том смысле, о каком мечтал.
Настал следующий день. Последний день школьных занятий. Вечером я ужинал вместе с отцом. Ну, во всяком случае, мы одновременно сидели за столом и ели. По тому, как бодро он глотал пищу, я догадался, что он под травкой. Раз уж он в состоянии есть, подумал я, значит, в состоянии будет поддержать разговор.
