Меня обуяло большое искушение вылить ей на голову кувшин воды, но желание поговорить с ней пересилило. Мне хотелось узнать, как она провела день с Эдвиной. Хотелось узнать про интрижку с Ревиссоном Ланни и что она может сказать о своей новой службе у сэра Квентина. Ко всему еще мне не терпелось выяснить, обнаружила ли она, что я вернула моего «Уоррендера Ловита».
Я ее впустила.
— Я вчера приходила, — заявила она, — но тебя не было.
В ее голосе прозвучал упрек, и это меня рассмешило.
— Не вижу тут ничего смешного, — заметила Дотти, снимая пальто и усаживаясь в мое плетеное кресло. Рукопись «Уоррендера Ловита» лежала на виду на письменном столе, а отпечатанные страницы, текстом вниз, образовывали стопку по другую сторону машинки. Я не собиралась прятать от нее рукопись, но в ту минуту она ее просто не заметила.
— Ну и задала же мне жару эта мерзкая старуха, — пожаловалась Дотти.
— Что ж, придется тебе к этому привыкать, — сказала я. — В каком-то смысле Эдвина тоже часть твоих служебных обязанностей.
Я видела, что Дотти возбуждена и встревожена. Ее била дрожь. Мне даже стало ее немножечко жалко.
— Я не об обязанностях пришла разговаривать, — ответила Дотти. — Я еще вчера вечером приходила. Приходила сказать, что сэр Квентин требует вернуть биографии. Мне предстоит с ними работать. Отдай мне их, будь добра.
— И ты явилась сюда среди ночи, чтобы их получить? Ты что, не видишь, что я занята?
— Налей мне выпить, — попросила Дотти. — Я пришла попросить писчей бумаги. У меня кончилась, а я перепечатываю роман Лесли. Готова поклясться, что была непочатая стопа, но найти не могу. Должно быть, оставила в магазине. А с перепечаткой нельзя тянуть — Лесли завтра вечером возвращается из Ирландии. Он собирался пробыть там три недели, но ты же его знаешь. Завтра мне будет недосуг покупать бумагу — я с утра приступаю к работе. Да, книгу Лесли, вероятно, будут печатать «Парк и Ревиссон Ланни».
Я дала ей виски с водой и сказала:
— Ты уверена, что тебе следует пить? Ты не заболела?
Она не ответила — ее взгляд был прикован к «Уоррендеру Ловиту».
— Что это? — спросила Дотти.
— Распечатываю свой роман: от старых экземпляров ничего не осталось.
— Какой роман?
— Да все тот же — «Уоррендер Ловит».
— Откуда он у тебя? — спросила Дотти.
— Дотти, — сказала я, — не сходи с ума. Как то есть — откуда у меня мой роман?
— Ты сколько сделала рукописных копий?
— Умоляю, — сказала я, — не будь занудой. Лучше расскажи о своих делишках с Ревиссоном Ланни.
Она поставила стакан на пол, расплескав виски.
— Ты не понимаешь, — сказала она, — чем порой приходится жертвовать женщине ради мужчины. Ты жестокая. Злая. Сходила бы ты к священнику.
Что ж, сходить к священнику — хорошее дело, когда на душе грех. Но в жизни писателя очень редко бывают такие положения, о которых хоть с какой-то пользой можно поведать священнику. К священнику обращаешься, когда страшишься за собственную бессмертную душу, а не тогда, когда тебе угрожают чужие грехи. Я заявила Дотти:
— Мне идти к священнику из-за тебя или, к примеру, из-за сэра Квентина — то же самое, что обращаться к врачу по поводу твоих легких или его почек. Тебе бы самой сходить к священнику.
— И схожу, когда все это кончится, — ответила Дотти. — Лесли нужен издатель.
Ее здорово трясло.
— К врачу бы тебе сходить, — сказала я.
Она выплеснула остатки виски на мои отпечатанные страницы. Я промокнула их тряпкой, как смогла, и сказала:
— Это сэр Квентин присоветовал тебе спутаться со стариком, правда?
— Сэр Квентин, — возразила она, — гений и прирожденный вождь. А теперь отдай биографии, и я пойду.
— Ты-то пойдешь, — сказала я, — но биографии останутся, пока я не выберу времени основательно их изучить. Мой «Уоррендер Ловит» перекочевал в эти биографии целыми кусками. Сперва я извлеку из них то, что мое, а уж потом верну остальное.
— Ну и стерва же ты, — заявила Дотти.
Тут меня что-то подтолкнуло спросить:
— Ты принимаешь пилюли?
— Какие пилюли? — переспросила Дотти.
— Наркотические.
— Только чтобы согнать вес, — ответила Дотти.
— По назначению врача?
— Нет, знакомые снабжают.
Я аккуратно сложила полстопы писчей бумаги и отдала Дотти. И сказала ей, что она дура.
— Ты бесишься, потому что я заняла твое место, — ответила она.
Я сказала, что это только справедливо, все, что она сделала, только справедливо, потому что я в свое время заняла у нее мужа. Но она дура, если не развяжется с «Обществом автобиографов».
— А кто первый меня к ним привел? — спросила Дотти.
— Я, и очень об этом жалею. Но я порвала твою биографию, как только поняла, что дело нечисто.
— Мне нравится спать с Ревиссоном Ланни, — сообщила Дотти.
— Уходи, мне еще много нужно сделать. Время позднее.
— У тебя не найдется чашки какао?
Я приготовила ей какао. Я отдала ей вышитый футляр для носовых платков, который не пришлось оставлять у нее в квартире.
— Ну почему тебя так и тянет в писательницы? — спросила Английская Роза. — Мы же прекрасно ладили, и Лесли тоже был твоим другом. Но из-за этого твоего бредового романа — сэр Квентин утверждает...
— Вон! — сказала я шепотом, чтобы не будить весь дом. На этот раз она ушла.
Дотти очень скоро обнаружила, что рукопись «Уоррендера Ловита», которую она видела у меня в эту ночь, и рукопись, что она у меня украла, одна и та же; в сумке под вязанием она нашла стопу писчей бумаги. Дотти позвонила, на другой день ближе к вечеру.
— Как ты проникла ко мне в квартиру? — спросила она.
Я уже вернула ключи Сержу Леммингу. На ее вопрос я отвечать не стала, я даже не спросила, каким образом мой роман очутился в ее квартире. Я просто повесила трубку.
Через час она снова позвонила.
— Послушай, Флёр, сэр Квентин очень хочет с тобой побеседовать.
— Откуда ты говоришь?
— Из дома. Боюсь, мне оказалось не под силу справляться со службой.
— Ты вышла из доверия у сэра Квентина.
— Ну, не совсем так, но...
— Он взбешен, что ты не уничтожила моей рукописи.
— Ну, рукопись того заслуживала.
В этот вечер я завершила перепечатку «Уоррендера Ловита». Я просидела, не разгибаясь, весь день; у меня ломило плечи, когда я лежа вычитывала опечатки. От меня не укрылись его недостатки как романа, но устранить их можно было, только устранив само существо произведения. С романами и рассказами такое не редкость. Замечаешь ошибку или недочет, допустим, в портрете какого-нибудь персонажа, но косметикой тут не поможешь; если же менять обстановку места действия, то это нарушит гармонию всего художественного целого. Так что я ничего не стала менять в «Уоррендере Ловите».
По дороге на свою ночную смену ко мне зашел Солли — пропустил рюмочку и забрал два машинописных экземпляра книги: один для издателя, а другой — чтобы запереть в сейф на службе. Он сказал:
— Ты на всех их могла бы подать в суд, даже потребовать предварительного заключения.
— А это пойдет на пользу книге? — сказала я.
— Нет, — ответил Солли, — вокруг нее всего лишь раздуют шумиху. Твой роман должен опираться на собственные достоинства, тем более что он у тебя первый.
— Как быть с биографиями?
— Уничтожь куски, что он позаимствовал из книги, и верни все остальное.
Я сказала Солли, что так и собираюсь поступить. Но сперва мне любопытно посмотреть, как сэр Квентин использовал мою работу.
— Мне сдается, он нашел «Уоррендеру Ловиту» практическое применение — пытается воплотить мой сюжет в жизнь. У меня не было времени как следует изучить досье, но впечатление именно такое.
— Ты не можешь отвечать за его действия, — сказал Солли. — Не давай им портить тебе нервы. Верни то, что его, и пусть себе упрячет полученное на семьдесят лет. Нам-то что за дело! Ты найдешь новое место, напишешь новый роман и всех их забудешь.
Когда в тот же вечер, но несколько позже, я выволокла сумку с досье «Общества автобиографов» и открыла ее, я почувствовала, что близка к истерике. Эти папки, казалось, даже на ощупь излучают незримое зло. Перебирая их, я наткнулась на досье леди Бернис Гилберт.
Тут зазвонил телефон. Что за инстинкт подсказал мне не отвечать? Было всего двадцать пять минут девятого. Телефон продолжал настырно дребезжать. Должно быть, привратник знал, что я у себя, и, видимо, решил, что я пошла в туалет и вернусь через минуту-другую. Пронзительные однотонные вызовы с домашнего коммутатора из подвала следовали без перерыва. Я сняла трубку, услышала голос привратника: «Ответили, соединяю», щелчок переключения и:
— Ох, Флёр, — произнесла миссис Тимc, — как я рада, что застала вас. У нас беда. Это связано с леди Эдвиной, она хочет вас видеть.
