разчик патологического литерат.
чинения, каковое по ее («Дотти»)
нию следует изъять из печати.
Я прочитал сей продукт
оспаленного и пустого воображе-
я мисс Тэлбот. Только подумать,
она просочилась в мой круг!!
Ее книга — попытка roman
a clef {53}, это яснее ясного!
Вопрос: она читает чужие мысли?
а медиум?
? Зло
Я перевернула страничку:
28 апреля 1950 г.
«Дотти» мне сообщила, что д
литераторов, Теодор Клермонт
его жена Одри (NB. не значат
в «Кто есть кто») прочли этот так
наз. роман и решительно та
вой осудили. Мне также сообщи
что указанное сочинение уж
готово к печати и будет в
щено в свет фирмой «Парк
Ревиссон Ланни», небольшим,
солидным издательством.
В результате договорился
rendez-vous {54} с директором ф
мы самим м-ром Ревиссоном Лан
(NB. Отсутствует в «Кни
пэров Бёрка», у Хэйдена и т. д.
и т. п. Невыразительная заметка
в «Кто есть кто».)
Следующая страница:
1 мая 1950 г.
Во время посещения издатель-
ва «Парк и Ревиссон Ланни» встре-
ся сегодня с самим мистером
виссоном Ланни у него в кабине-
объяснил ему всю серьезность
еветнической стороны так наз.
мана мисс Флёр Тэлбот vis-a-vis {55}
ему «Обществу автобиографов».
Он незамедлительно согласил-
ся изъять роман. (Угроза обви-
ть в клевете неизменно оказы-
ет на таких людей требуемое воз-
действие.) На мой взгляд, мистер
нни — надежный бизнесмен, но его
роисхождение не заслуживает вни-
ания.
Он упомянул, что «Дотти» пока-
зала ему несколько глав из рома-
, что пишет ее муж, — настоящий
tour de force {56}, где говорится о его
былых отношениях с молодой честолюби-
женщиной: те, кто «в курсе», уз-
ют в этом описание его связи с во-
тительной Флёр Тэлбот!!
1 мая (продолж.)
Он заметил, что «Дотти» —
«весьма хорошенькая». Он такж
заметил, что говорит мне это
«как мужчина мужчине», что бы
мною оценено. Я ответил, что постар
сделать все возможное, чтобы угл
бить его интерес к «Дотти», и м
рассмеялись без задних мыслей. Я
разил благодарность за его любезн
сотрудничество и заверил, что
может на меня рассчитывать.
На прощанье мистер Ланни предло
«подтвердить письмом» свое решен
расторгнуть заключенный договор на
дание упомянутого «Уоррендера Ловит
Я попросил его не фиксировать н
tete-a-tete {57}, заверив, что для ме
любой письменный документ не бол
чем материал, которому пред
стоит семьдесят лет пролежать по
замком. Я проинформировал его об
этом в соответствии со своим при
ципом полной откровенности.
2 мая 1950 г.
Приятные ощущения: прогуливаясь
годня рано утром в Парке, я заме-
ил в кустарнике полосатую кошку,
торая дивно вписывалась в бледный
тренний свет и тени от мокрой лист-
ы. Как органична природа! Я был
арован, заключен в магический круг,
зволен, восприимчив, несведущ.
В эту минуту подумал: как сладост-
но умереть. Мое сокровище, о, если бы мы
смогли умереть вместе. Когда б не мое
Призвание, которое мне, и только мне,
толь таинственно предначертано испо-
ить. Но кто твои друзья? И где же
ни?
Не отступайтесь от задуманного. Я
т. д. и т. п.
Это письмо — «Гвардейцу»?
Да, я это сделал. Я его отправил!!
Но...
Эта последняя запись от второго мая разозлила меня больше всех остальных выдержек из дневника Квентина Оливера. Она была дословным повторением отрывка из «Уоррендера Ловита», где, по моей воле, выдуманный мною Прауди обнаруживает это нелепое письмо, отправленное гречанке, которая нашла его совсем не нелепым.
Когда злость, вызванная столь бандитским налетом на моего «Уоррендера Ловита», поутихла, я вложила странички дневника в тот же конверт, а конверт упрятала на самое дно сумочки, решив никогда с ним не расставаться. Как бы ни пришлось мне потом использовать содержание этих отрывков, я почувствовала облегчение, твердо убедившись в том, о чем смутно подозревала. К тому же меня очень забавляла мысль, как сэр Квентин обнаружит в своем дневнике недостающие страницы. Я была уверена, что он решит, будто я наняла профессионального взломщика. От души над этим посмеявшись, я, столь счастливая, погрузилась в сон.
На другое утро у меня состоялось собеседование на Би-Би-Си относительно места, которого я не получила. Меня усадили за длинный стол в комнате правления, и масса людей принялись задавать мне массу вопросов. Но у меня не оказалось необходимого опыта, и, как сформулировал самый старый из присутствовавших на собеседовании мужчин, я вряд ли отдавала себе отчет в том, что запрошенные мною шесть фунтов в неделю соответствовали тремстам фунтам в год. Я сказала, что, по моим подсчетам, это соответствует тремстам двенадцати фунтам. Как бы то ни было, меня не приняли на работу. Конечно, я тогда выглядела не лучшим образом. Несколько лет спустя, когда моя судьба переменилась и я писала для Би-Би-Си, мои новые друзья из постановочного отдела наткнулись на папку с делами, где это собеседование было должным образом зафиксировано, и оно всех нас развеселило.
Я перепечатала странички из дневника сэра Квентина и около пяти вечера отправилась с ними на Халлам-стрит.
Он, несомненно, был сумасшедшим. Именно это, я уверена, и хотела сообщить мне Эдвина, отдавая вырванные листки.
— Леди Эдвина почивает, — сказала Берил Тимс. — Но можете больше не утруждать себя визитами, вам от них никакого проку не выйдет. Мы тут кое-что выяснили — знаете что? Мы обнаружили, что у нее совсем нету денег, ей нечего никому завещать. Она купила себе ренту и, когда умрет, денежки умрут вместе с ней. Она такая хитрюга, право слово. Сэр Квентин только что это выяснил. Ее состояние — одни сказки.
Я давно уже знала об этом; однажды в воскресенье, когда мы с Солли катили ее в кресле, она мне сообщила:
— Я вышла замуж из-за денег.
— Считаю, Эдвина, что с вашей стороны это было очень безнравственно, — сказал Солли.
— Не понимаю почему. Муж тоже женился на мне из-за денег. Мы были нежной супружеской парой. У нас было кое-что общее: во-первых, вкус к дорогим вещам, во-вторых, отсутствие денег.
Затем она между делом сболтнула, что Квентин «для всех оказался неожиданностью» и что «его отец, настоящий понятно», обеспечил сына и немного — Эдвину. Так что у нас имелись кое-какие представления о родословной Квентина. Эдвину мы ни о чем не расспрашивали, чтобы не испортить объяснениями очаровательную недосказанность этой истории.
— Ни пенса, — продолжала Английская Роза, — помимо ренты, которой ей едва хватает на содержание и на сиделку.
Именно в эту минуту из кухни появилась мисс Фишер:
— Здравствуйте, Флёр. Леди Эдвина вам очень обрадуется. Она сейчас встает к чаю.
Я сказала, что приду, как только поговорю с сэром Квентином.
Мисс Тимс заявила:
— Вам нужен сэр Квентин? Знаете...
Я открыла дверь в кабинет — он сидел за письменным столом, уставясь в пространство.
— Где же ваша новая секретарша? — сказала я.
— А, мисс Тэлбот. Я... Ей пришлось рано уйти домой.
Он жестом указал мне на стул. Я не стала садиться.
— Прочтите, — сказала я, положив перед ним перепечатанные странички из дневника.
Он взглянул на верхний листок и спросил:
— Откуда это у вас?
— Из вашего дневника. Страницы у меня.
— Как вы добрались до моего дневника?
— С профессиональной помощью. Оригиналы заперты в банковском сейфе. Может быть, на семьдесят лет, а может, и нет.
Он встал и принялся расхаживать по комнате, что-то там приводя в порядок. Остановился и посмотрел на другие перепечатанные странички. Рассмеялся:
— Ну, этот дневник не более чем шутка. В нем нет ничего серьезного.
Я сказала:
— Вам придется обратиться к психиатру. Это во-первых. Во-вторых, вы должны распустить «Общество автобиографов». Если до конца месяца вы не сделаете того и другого, будет скандал.
— Ну, по этому вопросу нужно послушать, что скажут сами члены «Общества».
Я оставила его в кабинете и пошла в гостиную к Эдвине — она сидела, обложенная подушками и закутанная в индийскую шаль, дожидаясь чая. Вошел сэр Квентин, держа в руках книжку в кожаном переплете — его дневник. Берил Тимс следовала за ним.
— Матушка, — произнес он, — я хочу, чтобы вы знали: ваша приятельница мисс Флёр Тэлбот — не наша приятельница. Она принадлежит к преступному миру. Она наняла вора-профессионала, чтобы он проник в этот дом и извлек несколько страниц из моего личного дневника. Она сама призналась. Мисс Фишер, у вас ничего не пропало? Целы ли драгоценности леди Эдвины?
