Как-то раз утро наслало на город анестезию безветренной майской жары, что деревья под окнами Карлика скрючились.
Искусственные деревья — деревья живые, но вялые, как искусственные, — старчески скрючились.
У Карлика на такой жаре вес его тела тоже достиг уровня старческой неуправляемой тяжести, когда горожане, вполглаза лениво галлюцинируя, ругали вполголоса климат удушья за происки вящего сна.
Все горожане в удушье подвержены злости, но Карлику в этом аспекте сегодня везло, потому что сегодня какой-то мальчишка навстречу смышлено тащил интересную кладь.
Язык у мальчишки, что было не менее дерзко, чем интересная кладь, оказался не робок — язык информацию на люди не выдавал и не трясся паскудно слюнявой свечой.
Не трясся, не трясся паскудно снаружи на роже.
Надо же так осмелело настроиться!..
Мальчишка не тратил усилий на внешние трудности. Шагом авгура, несмотря на такую погоду, мальчишка тащил аккуратно в авоське, наверное, лунные камни камину. Сразу втемяшилось их обаяние, вспыхнуло чувство своей сопричастности.
Карлик отверг эмиграцию собственной совести, спрятал язык и разразился пронзительно свистом.
27
Среди суматохи насыщенного и напыщенного мордобоя Карлик умел упадать из окна непоруганным экклесиастишкой.
Среди провокаций липовых истин и ложных или сверхложных идей.
Среди торжества дисциплины товарищей по топору.
Среди всенародного вопля товарищей в очередях у прилавка на торжище.
Среди помрачительной гонки наперегонки в обустройстве нашего быта, где, сколько туда ни тащи добра, сколько ни вкладывай по каталогу, сколько ни вкалывай, чтобы жилье наконец у тебя засверкало не хуже, чем у соседа, все тебе кажется мало стяжательства для перевеса тщеславных утопий.
Среди беспощадной потравы толпой твоего персонального времени.
Среди миражей любил он упадать из окна в обстановку на перекур.
У некурящего Карлика существовала манера блюсти перекуры на дереве.
На дереве можно донельзя вальяжно расслабиться. Карлик, инкрустированный сетками светотеней, поощрял естество на здоровье дышать атмосферой, блюдя перекуры бездымные. Внизу, по земле, что-то дружески бегало.
Там или грибник, или дачник-алкаш, или кто перемещался по лесу ретивой рысцой вдоль овражка пружинисто на четвереньках — он исполнял это перемещение, не мельтеша, напрягая четыре конечности поровну, как ягуар, у которого хитрое тело всегда начеку для прыжка. Завидев его со своей высоты, Карлик искренне хмыкнул. Опознанный, тот огрызнулся на Карлика нехотя. Шельма, дабы не создать обострения, далее мускулатурил уже вертикально по выбранной ранее трассе, задействовав обе ноги человечески поровну, как у возможного стайера, фрайера. Карлик отметил обидную разницу между спортсменом и четвероногим. Утративший прежнюю горизонтальную спесь, ягуар оказался довольно пузастым, обрюзглым опарышем из активистов-опарышей. Праведный бегу него выходил изнурительной драмой на лоне природы. Земля, не пуская, хватала за почки, за тапочки. Было неясно, на что полагаться. Ну, скажем, опушка недалеко, — ну, скажем, опушки леса достигнет он или падет у ближайшего пня.
Будто в ярме подневолья, толстяк истязал избыточно грузное тело на выбранной ранее трассе по грязной раскисшей тропинке, петлявшей назло, как извилистый шрам у планеты, которую мы бичевали, загадили щепками, стружками, струпьями леса.
— Ты что сюда припылил? — Он оправлялся напротив убежища Карлика. — Гнездышко-перышко на зиму вьешь? У тебя на дубу какой титул?
— А вы что за фрукт?
— О себе скажу всуе. Монарх.
— И не самозванец?
— Иные, по мягкости крови, давно самозванцы. Пренебрегают они, по мягкости крови, пренебрегают инстинктом, удобством инстинкта. Касательно лично меня, чувствую почвенность антропофагии только на гривенник, если не бегаю на четвереньках. Если не бегаю, мне возвращаться домой неохота. Давай полюбовно полижемся…
— Как это полижемся? — Карлик уже догадался, что собеседник очередной маньяк.
— Ну, полюбовно-простецки, на пользу мне, понял?
— Отпадает. У меня вирусный грипп.
— А ты, вижу, бодлив. Этого гриппа тебе никогда не прощу…
Пятно полинявшей спины маньяка снова поплыло по мелколесью.
Карлик от ярости негодовал — иноходец испортил ему настроение.
Карлик от ярости, не находя себе места, вскипел и расхлябанно дернулся вбок. Это лютое бешенство повлекло за собой наказание. Но, падая с дерева в тартарары, писарь услышал обрывки добротного женского смеха — ласковый смех, если верить ушам, отражал изъявление радости женщины, что верхолюб и курильщик ухватился руками за гриву какой-то спасательной ветки, повис и не грохнулся наземь, и мозг у него не разбит.
28
О женщинах — откровенно.
Прячут они под одеждой свою голографию хрупкости, которая свойственна слабому полу, как ощущение хрупкости внешнего мира. Благодаря нашей взаимосвязи с этой своей половинкой, предоставляется нам осветляющий шанс. Это когда подстрекаем ее на потомство.
Когда мы подстрекаем ее на потомство, мы подстрекаем ее передать ему навыки нашего зла, когда мы подстрекаем ее передать ему навыки нашего зла, мы подстрекаем ее передать ему внутриутробно вселенское зло, когда мы подстрекаем ее передать это зло, неизбежное будто бы по своему фатализму, необходимое будто бы для долголетия, мы — полновесные жлобы природы — вульгарно застенчивы, не признаемся, что всякое зло на земле как-никак изначально мужское.
Но, благодаря нашей взаимопривязи, предоставляется шанс искупления нашей вины дикарей за минувшие войны, за причиненные тяжкие беды, за надругательства, за надувательства, за разгильдяйства, за членовредительства, за краснобайства, за сквернословия, за малодушья, за пьянки, за пенки, за карты, за фомки, за недостачу таланта мужчин у мужчин. Единственный предоставляется шанс. Угомонить у себя сто страстей можно только дозволенной женщиной.
Карлик интуитивно выбрал однажды себе недурную невесту, придумал ее себе среди невидимок, общается с этой красавицей на расстоянии внутренним оком, а встретиться по-натуральному покудова не доводилось.
Эта заочница целенаправленно где-то все прошлые годы жила для него.
Ждали случая.
Наконец она вот — она приближается.
Новые кофточка с юбкой, чулки, голубое, зеленое, желтое, синее, красное — все фиолетово.
29
Карлик узнал ее, — приближаясь, она постаралась. Она для него танцевала круги по траве на поляне. Гордо красивая без оговорок, она была мастерски неповторимой, подвижной, точно такой же подвижной, как он ее мастерски выдумал.
И все-таки нет, она, превзойдя себя первоначальную, самостоятельно переросла результат его замысла.
Будучи нежной, послушной, как он ее некогда выдумал, она для него себя сделала нынче намного нежнее, нужнее, важнее, чем он ее ранее выдумал, она постаралась, а на поляне волчком она полностью переиграла своими кругами, своими ногами вертлявую позу висящего мужа.
Зеленое, желтое, синее, светлое.
Свой фиолет антуражу спектакля.
Свое напряжение.
Главное женское новшество — что фантазийная женщина, как оказалось, имела себе два лица, подкрепленные челками, — не потрясло неожиданно Карлика. Тот осознал ее степень отличия как уязвимость инакости. Затылок отсутствовал. Ибо мутантка вписала строптиво туда второй лоб, а заместо спины завела себе — тоже вторые, но — тоже нормальные грудь и брюшко. Правда, вторыми по счету назвать их уверенно Карлик остерегался. При двух одинаковых органах это понятие счета слишком условно. Где, например, ее зад? И перед — оба переда?
Без инструкции не разобраться, чего тебе надо, кого тебе слушать, ежели заговорят оба рта, но без инструкции видно, какое тебе подвалило сокровище.
Черт его знает, откуда взялось оно.
Что делать, умище, тебе с этой женщиной?
Попробуй, пожалуйста, не возвопить.
Попробуй-ка не возвопи…
Разумнее было бы с этой двуликой великой модерншей расстаться везуче-висяче, пока ты фруктово на дереве.
Но разум одно говорит, а душа не согласна расстаться — распасться.
Подобная женщина разве сама виновата в излишке своих ипостасей? Кто сотворил ее, помнишь? Она же старалась.
И — перестаралась.
Она помогала тебе, не забыл?
У Карлика скорбные мысли.
Все то, что хорошее, мол, это вечно приманка разбою породе завистников и ненавистниц, и каждому шибздику тоже приманка.
Шибздику вечно дурацки неймется шпынять элементы хорошего лапой.
Дерьмо сообща для того существует.
Оно существует избить ее ночью, забить ее ночью цепями.
Либо двойную напялить узду на нее.
Либо, конечно, корыстно, — конечно же, патриотически подобострастно доставить инопланетянку на поругание в известную башню.
