— Не жаль? — спросил Мака.
— Жаль. Но ты же говорил, что вдова Баташвили дала ориентировки на вещи! Так? Значит, могут всплыть... Нет, опасно. Зачем? Вывезем куда-нибудь, в Москву или в Киев, там сдадим не торопясь, по одной-две вещи. — Пилия налил, выпил, закурил. — В общем, сперва узнать, все ли настоящее и какая у них цена, а потом решим. Будь другом, выключи это пиликанье, на мозги капает! — указал он на проигрыватель.
Моцарт пристыжено смолк.
— Можно, я одну вещицу для дамы возьму? — попросил Мака.
— О чем речь... Бери. И я одну возьму, — вспомнил Пилия вначале о любовнице, а потом о жене. — Нет, две. И ты две прихвати, одну маме отдашь...
Они порылись в драгоценностях. Мака выбрал браслет с остроугольным смарагдом и золотую цепь с кулоном-сердечком. Пилия — бриллиантовую брошь и кольцо с топазом.
— Наверняка во время войны скупал, тогда эти вещи на хлеб меняли... — вертя перед глазами кольцо, предположил Пилия.
Мака вперил один глаз в браслет:
— А этот на индийский похож... Такие в сувенирных есть, по двадцать рублей.
— Да ну, не может быть. Посмотри на свет!
Камень отливал достойным глубоким зеленым, остроугольные грани блистали. Поковырявшись в куче, коллеги решили разложить вещи: цепочка — к цепочкам, кольцо — к кольцам. Получилось несколько горок.
— У тебя есть пакеты?
— Где-то были для вещдоков...
Мака пошарил в коридоре и вернулся с пакетами. Каждую горку они поместили в отдельный.
— Вот, сами на себя вещдоки собираем, — развеселился Пилия, насвистывая «Сулико». — Давай еще какую-нибудь сумку, в портфель это все не полезет. Да и не надо с деньгами вместе держать. Мешок давай!
— Бумажный, с Дезертирки, подойдет?
— Все равно. Было бы что класть, а куда — найдем. Как говорит майор, была бы вагина, а пенис найдется.
Они сложили пакеты в сумку и поставили ее рядом с портфелем.
— Так. Это что еще там?
В ящике оставалась книга. На обложке стояло «Стефан Цвейг».
— Цвейг под Моцарта хорошо идет.
— Я в детстве читал, сплошь про баб, — сказал Мака.
— Про кого же еще? Все вокруг них крутится.
Но это оказалась не книга, а макет, набитый ломкими от старости купюрами. Крошившимися, как табачный лист.
— Вот сука-гинеколог, пиздовый мастер! Столько бабок имел, что они гнили у него. Знаешь что? Дай-ка хлебный нож!
— Зачем?
— Надо.
Пилия взял принесенный нож, закрыл макет, примерился и разрезал плотный картон надвое. Одну половину протянул Маке, другую взял себе.
— На память. От них уже пользы нет. Никакой банк не примет.
— Еще как примет! — Мака осторожно открыл свой обрубок, извлек купюру, на которой можно было прочесть номер и серию.
— Как хочешь. Я с этим возиться не хочу. На, и это возьми, мне не надо! — в порыве доброты отдал Пилия свой обрубок Маке, вспомнив опять, что Мака недавно спас ему жизнь. Полез в портфель, взял, сколько смог захватить рукой, и кинул деньги на стол. — Это тоже тебе... квартальная премия...
— За что? — удивленно посмотрел на него Мака.
— За все, — не стал Пилия вдаваться в подробности. — У тебя же долг был карточный?
— Да, есть, — сник Мака. — Но я с тех пор не играю.
— Вот, отдай и не играй больше! Брось все! Бог дал деньги. Откроем дело, будем сидеть тихо-спокойно, жить и давать жить другим. Пусть каждый за своей блядью-теткой следит, как любит повторять майор! — воодушевился Пилия.
— Я игру брошу, а ты — морфий.
— А я и хочу бросить! — признался Пилия. — Мне надоело. Честно. Я ведь раньше ничего не делал, до двадцати лет даже не курил, боксом занимался. Начал только, чтобы узнать, что это такое. Ну и узнал... Да... Сейчас заход не помешал бы... А зачем этот урод Кукусик приходил? Не для того же, чтобы мой кодеин сожрать?
— Приходил сказать, что умер Художник. И он, Кукусик, думает, что все, кто там еще в списке остался, придут на похороны, где их можно будет всех оптом взять.
Пусть мой враг на похоронах людей ловит! Плевать на список и на всю ментовку! Я уйду в отставку. А то дождемся, что пристрелят где-нибудь как собак — и все. Как тогда в Кахетии, где ты мне жизнь спас... У меня уже и так кое-что прикоплено, а этого, — Пилия кивнул на портфель и сумку, — хватит с лихвой, чтобы открыть пару кооперативов или дом купить, переделать под ресторан и гостиницу. А, Мака? Станем мы богаты?
— Станем, Гела, — преданно посмотрел на партнера Мака, крутя на пальце цепь с кулоном и любуясь деньгами, которые отвалил ему Пилия из общей суммы. Да, можно теперь с долгом рассчитаться и о женитьбе подумать. Нана...
А Пилия продолжал:
— Все. У нас есть деньги. Можем уйти из ментовки.
Уйти в бизнес. Да, там тоже грязь, но не такая, как у нас.
После нашей работы ничего не страшно, и всякая кровь покажется водой... И не нужен нам никакой Сатана. Его лучше всего нам выпустить — пусть бежит, побег. Зачем он нужен? Вдруг бандюга о банках проболтается? Майор кого хочешь расколет. Нужно нам на свои задницы приключений искать? И что у бандюги на уме? А если решит в сговор с майором войти? «Они все наворованное взяли, а вы меня выпустите за эту информацию»... Вряд ли, конечно, а вдруг? Надо нам это?
Мака согласно кивнул, убирая деньги со стола и складывая их в стопку на телевизоре:
— Да, пусть лучше бежит... Но знаешь, майор нас просто так может не отпустить. У него папки на нас лежат. Давай сделаем это проклятое дело, которое он задумал, а то он не отвяжется. Да и денег там будет много, обещает. Богача ограбить — не большой грех. Он еще себе наживет. А нам жить дальше. Так он оставит нас в покое.
— Нет, — отрезал Пилия. — Я ничего делать не буду. Мне этого хватит. И тебе не советую в Робин Гуда играть.
Тут опять появилась мысль о чемодане: а что, если рассказать о нем майору?.. Раскрутить с ним вместе это дело, а потом уйти в отставку?.. Вдвоем будет куда легче сделать, у майора связи во всех концах...
Но что-то больно дернуло его за кадык: нет, решено. Не потерять бы того, что есть: с неба упало, из земли вылезло, прямо в руки. Кто же, если не Бог, дал это? Черт?.. Сатана?.. Называй как хочешь, но знак есть знак, и не надо хамить ни Богу, ни черту, знать свое место и держать слово. Хотя бы то, которое даешь сам себе. Другим ври сколько угодно, но себе — не смей, только так будешь жив и здоров. Себе врать — могилу рыть. Где начала и концы лжи — не уловить...
Мака, видя, что Пилия задремывает, сказал:
— Я тебе тут постелю.
— Ага, — зевая, ответил Пилия. — Я с боровом поговорю серьезно. Ты, в принципе, можешь и не уходить. Служи ему дальше, а мне не под силу. Да и времена меняются, куда эта перестройка заедет — неизвестно. А для кого ты подарок взял?
— Для той, что в деле Бати. Пилия удивился:
— Изнасилованная, что ли? Ты даешь... Мало ей было?
— Нравится. Жениться хочу.
— Надо ли? — с сомнением покачал головой Пилия, на что Мака ответил:
— С каждой может случиться...
— Не скажи... Ну да ладно. Когда свадьба?
— Какая там свадьба!.. Мы с ней и не встречались даже... Хочу ей помочь, из дела Бати вытащить. Красивая!
— Как же ты изнасилованную вытащишь из дела об изнасиловании? — опять удивился Пилия. — Тогда и дела никакого не будет... Что за Бати числится реально? Накол на грабеж? Больше трех не дадут. А за изнасилование — до пятнадцати тянет. Значит, надо майору сказать, чтобы вообще дело Бати закрыл.
— А я о чем говорю? — посветлел Мака. — Он и так хотел с Бати деньги взять. Пусть берет и закрывает. Скажи борову, прошу! Ты его лучше знаешь!
— А сколько открытых дел у майора? — спросил Пилия.
— Список морфинистов. Дело Бати. Дело гинеколога... Еще что-то... Ну, и разрабатывает этого цеховика, Элизбара Кукушвили, отца Кукусика...
— Да майор — главный бандит! — закипятился Пилия. — На нас компромат собирает! Пусть на себя соберет!
Мака пошатался вокруг стола:
— А вдруг, если поможем ему украсть цеховика, он оставит нас в покое?
— Нет, — отрезал Пилия. — Ты помогай, если хочешь, я не намерен. Все, ложусь, плохо мне.
Едва передвигая ноги, он добрел до дивана и рухнул на него. Стягивая ботинки и проверяя, рядом ли пистолет, он громко сказал Маке, уходившему в ванную:
— Пусть все дела закрывает! И катится к чертовой матери.
— А как Сатану выпустим? — спросил Мака из ванной.
— Просто, — вытягивая гудевшие ноги, пробормотал Пилия. — Он в одиночке? В камере браслеты откроем, скажем ему, чтоб бежал, когда вести его через приемную будем — и все.
— Там же дежурный!
Да, за стеклом. Пока он оттуда вылезет, Сатаны и след простынет. Пусть он нас прямо в приемной открытыми наручниками ебнет, а сам бежит. Там улица в десяти метрах... Или при перевозке... Мы ведь повезем его на экспертизу. .. В общем, кто его знает... кто кого когда повезет. .. довезет... завезет... — стал задремывать Пилия, Мака выключил свет и пошел на кухню — варить для матери куриный суп, который рано утром надо отвезти в больницу. Мать умирала долго и трудно, то оживая, то увядая, словно замирая. Сестра замужем в Кутаиси и могла приезжать только изредка. Все надо делать самому. Была бы Нана — стало бы лучше, легче.
