Преодолевая последний лестничный пролет, Пиф уже издалека почуяла густой аромат благовоний. Из-за неплотно закрытой тяжелой двери, обитой медью, выплескивалась музыка — то взрыдывая, то шепча, то истерично визжа, то вдруг разливаясь нежнейшими трелями.
Пиф потянула на себя дверь и, замирая, ступила в Покои.
Она увидела круглый зал. Ротонду. Посреди ротонды стояло низенькое ложе. Оно покоилось на львиных лапах, искусно вырезанных из черного дерева и инкрустированных перламутром и слоновой костью. Ложе было застелено пурпурными покрывалами. Пиф хватило мгновения, чтобы понять, что пурпур настоящий, не синтетический.
Кроме ложа, в комнате имелся столик, на котором помаргивал красным огоньком музыкальный центр, исторгающий из четырех колонок сразу ту самую дивную музыку, что так поразила непосвященную жрицу.
Повсюду были разбросаны фрукты, мраморный пол был скользким от давленого винограда. В изголовье ложа на специальной подставке имелись бесчисленные кубки и стаканы, полные вина. Кубки в виде напряженного мужского члена, чаши в виде женских грудей, стаканы в форме смеющихся рогатых сатировских голов, сосуды в форме пляшущих исступленных менад...
По стенам, истекая кровавыми слезами, горели в подсвечниках красные ароматические свечи.
Пиф едва не задохнулась. Она остановилась посреди комнаты, недоумевая.
— Сними обувь, потаскуха! — резко приказал женский голос. Пиф быстро наклонилась, расстегивая босоножки. Липкий давленый виноград тут же неприятно дал себя знать под босой ступней.
Верховная Жрица сидела у самой темной стены ротонды на низеньком сиденье, вроде табуреточки. Пиф только сейчас разглядела ее. Темные одежды скрадывали фигуру Верховной, почти растворяя ее в полумраке.
— Ну, — проговорила Верховная Жрица, обращаясь явно не к Пиф, — ЭТУ ты, надеюсь, трахнуть в состоянии?
Рядом, на такой же скамеечке, зашевелился Верховный Жрец.
— Гм... — протянул он неопределенно. Видно было, что он всматривается в ту, которая только что вошла.
От растерянности Пиф потеряла дар речи.
А Верховная сказала ей:
— Разденься.
Пиф сняла с волос жреческое покрывало. Расстегнула пряжки на плечах. Одеяние упало к ее ногам, безнадежно пачкаясь в виноградном соке.
— Ну!.. — настойчиво подгоняла ее из темноты Верховная Жрица.
Пиф расстегнула бюстгальтер, вылезла из трусиков, оставшись только в очках.
Верховная Жрица снова повернулась к Верховному Жрецу:
— Ну так что? ЭТУ будешь? Или у тебя вообще уже не встает?
Верховный Жрец разглядывал голую женщину и молчал. Пиф медленно покрывалась потом в душном помещении, пропитанном винными парами и сладким дымом благовоний. Ее тело залоснилось и начало тускло поблескивать в свете факелов и свечей.
Верховная Жрица резко поднялась со своего сиденья, прошумев длинным одеянием.
— Сукин сын! — отчеканила она. — Оргию срываешь!..
— Я не могу... — негромко сказал Верховный Жрец.
— А что ты вообще можешь?
Верховный Жрец отмолчался. Верховная наседала все напористей:
— Ты знаешь, что нарушаешь устав, импотент паршивый?
— Знаю... — сказал Верховный Жрец. И почти взмолился: — Ну, не могу я!
— Конечно, — язвительно проговорила Верховная, — ты только приписками заниматься можешь. Для этого хуй не надобен.
— Сука! — рявкнул вдруг Верховный Жрец. — Ты сама!..
Они вступили в перебранку, поминая друг другу различные приписки и неудавшиеся интриги. Голая Пиф, чувствуя себя очень неловко, переступила с ноги на ногу. Виноград чавкнул под ее ступнями.
Верховные замолчали. Жрица сказала:
— Надлежащую оргиастичность необходимо поддерживать. Решай этот вопрос сам, как хочешь.
Тут Пиф наконец опомнилась и сказала:
— А мой обет безбрачия?..
Верховная Жрица поглядела на нее с усмешкой.
— Так с тебя же сняли безбрачные?
— Но я его не нарушала...
— А, теперь уже все равно... Ляжешь под этого импотента...
Верховный тихо зашипел.
Пиф поморщилась.
— Ляжешь, — повторила Верховная. Злорадно и уверенно. И пообещала: — Премиальные выпишем. И гляди, оргазмируй на всю катушку, иначе смысла нет и трусы снимать...
— Можно, я выпью? — спросила Пиф. Ей немедленно захотелось нажраться до положения риз.
— Разумеется. Это поддерживает оргиастичность, — сказала Верховная. Подошла, взяла ее за потную руку, сама отвела на ложе и помогла улечься. — Какой тебе?
— В виде члена, — сказала Пиф.
Верховная подала ей кубок, звонко щелкнула младшую жрицу по лбу, будто ребенка, и еще раз повторила:
— Премиальные выпишу, не обижу. Гляди, не подведи, подруга. Вопи и содрогайся. Иначе все бесполезно, поняла?
И вышла.
Наступила неловкая пауза. Пиф развалилась на ложе, как последняя блядь, и присосалась к вину. От духоты она почти сразу разомлела и ей захотелось спать. Верховный сидел у стены и не шевелился. И молчал.
Ну не хотел он сегодня трахаться. Ни с этой бабой, ни с какой иной.
Встал, походил по ротонде. Не обращая на него внимания, младшая жрица со вкусом пьянствовала. И персиками, сучка, чавкала. А музыка продолжала безумствовать из подмигивающего музыкального центра, свечи потрескивали вкрадчиво, благовония наполняли комнату, сгущая воздух — хоть топор вешай.
Подумав, Верховный подошел к стене и снял телефонную трубку.
— Беренгарий? — сказал он.
Пиф не слушала. Ну его совсем, этого Верховного. А винцо прили-ичное... Даже очень.
— ...Нет? А кто сегодня дежурит? Ну, хрен с ним, зови... Нет, скажи, чтобы поднялся на третий этаж... Сам знаю, что Покои Тайных Мистерий... Не найдет, так проводишь... Слушай, ты, умник!.. Поговори мне!.. На каменоломни продам...
И с треском шмякнул трубку.
Из этого разговора Пиф не поняла ровным счетом ничего. Да и понимать ей ничего не хотелось. А Верховный снова затих, и она о нем опять забыла.
Потом дверь Покоев отворилась. Пиф поняла это по струе свежего воздуха, хлынувшей в комнату. Кто-то неловко затоптался на пороге. Потом, охнув, стал разуваться. Звякнула пряжка брючного ремня. Чав-чав-чав — подошел по винограду к ложу. Присел рядом. Голый, теплый, потный.
— Привет, — произнес он неприятно знакомым голосом.
Пиф повернулась на ложе. Прищурилась (без очков плохо видела, а очки положила на столик рядом с бокалами, чтобы не мешали).
— Иди сюда, — сказала она. И протянула наугад руку, сразу коснувшись чужого покрытого мурашками бока с выпирающими ребрами.
Этот, с ребрами, осторожненько улегся рядом. Ему было неловко. Пиф поняла это. Ничего, сейчас они оба напьются, и все будет ловко.
Верховный Жрец подошел к ним поближе, поглядел, нависая из темноты над низким ложем и проговорил, явно цитируя кого-то из древних:
— "Любите друг друга, сволочи".
И бесшумно удалился.
Пиф на секунду нацепила очки, чтобы разглядеть, кого это ей подсунули. Даже привзвизгнула от изумления.
— Ты?
Бэда покаянно кивнул.
— Слушай, — спросил он младшую жрицу, — что здесь происходит?
— Оргиастическое совокупление здесь происходит, — мрачно сказала Пиф, снимая очки, чтобы только не видеть эту постную морду с белыми ресницами.
— Что?..
— Да ты совсем дурак! — разозлилась Пиф. — Руководству положено совокупляться. Это в Уставе записано... От этого в Оракуле надлежащая атмосфера, понятно?
Бэде ничего не было понятно. Он так и сказал.
— А при чем тут ты и я? Мы с тобой еще пока не руководим этим бесовским кабаком...
— А вот при том. Верховная Верховного терпеть не может. Она под него ложиться, видишь ли, не захотела. Откуда я знаю, какая ей вожжа попала? Позвонила мне, вызвала с дежурства... Ну да, все равно безбрачные с меня сняли... По твоей милости...
— Я помочь хотел... — начал Бэда.
— Да молчи ты! Помочь... Я и должна быть такой сумасшедшей, как ты не понимаешь... Вот менады... Возьми со столика стаканчик в виде бабы танцующей, а то я не вижу...
Бэда приподнялся на локте, нашел пустой стакан, повертел в пальцах.
— Девка пьяная... — сказал он. — Ну и что?
— Вот именно! «Девка пьяная»! Это менада — служительница Диониса. Неистовые менады растерзали Орфея, ясно тебе? Кровь и вино! Вино и кровь! Он с ними трахаться не хотел, вот они его и... в клочья... А голову в реку бросили, голова еще долго плыла и пела, пела... «Так плыли — голова и лира...» А ты — «девка пьяная»...
Бэда поставил стаканчик на место. Улегся, заложил руки за голову, тоскливо уставился в высокий, скрывающийся за клубами дыма потолок.
— И что теперь нам с тобой делать? — спросил он.
— Трахаться! — сердито сказала Пиф. Она тоже улеглась, вытянулась и уставилась в потолок. — Давай, трахай.
— Что?
— Ну да. Трахай меня.
— Я не хочу... — растерянно проговорил он.
— Я больно хочу! — озлилась вконец Пиф. — Оргиастичность в учреждении кто будет поддерживать? Гомер с Еврипидом?
