— Ну да. Трахай меня.
— Я не хочу... — растерянно проговорил он.
— Я больно хочу! — озлилась вконец Пиф. — Оргиастичность в учреждении кто будет поддерживать? Гомер с Еврипидом?
— А Верховный — он почему с тобой не стал? Не захотел?
— Импотент он! — взвизгнула Пиф. — Он ни с кем не хочет! Он только со своим серебристым «Сарданапалом» хочет!
— А... — сказал Бэда.
Они помолчали. В безмолвии пьяная Пиф начала засыпать. Бэда осторожно укрыл ее шелковым покрывалом, и она тотчас же открыла глаза.
— Ты чего? — спросила она шепотом.
— Ничего... Расскажи что-нибудь, если не спишь.
— Про что тебе рассказать?
— Как ты стала жрицей?
— Ну... — Пиф улеглась поудобнее. «Поудобнее» означало, что она прижалась к Бэде всем боком и положила голову ему на руку. — Просто нанялась. Прошла тестирование, медицинское обследование — и стала работать. Жрица — это ведь должность такая... в табеле... У меня даже посвящений нет. Кроме одного, самого низшего. Так оно у всех вольнонаемных в Оракуле есть.
— Понятно, — сказал Бэда.
— А ты? — строго спросила его Пиф.
— Что я... Меня не очень-то спросили, хочу я здесь работать или нет.
— Откупись, — предложила Пиф. — Пятьдесят сиклей не такие большие деньги.
— И что я буду делать, если откуплюсь? Здесь хоть кормят как на убой и за квартиру платить не надо...
— Получишь посвящение, сделаешь карьеру... В Оракуле очень хорошую карьеру сделать можно...
— Мне религия не позволяет, — сказал Бэда.
И обнял ее покрепче.
— Ну и дурак, — сказала Пиф. — А ты ничего, ласковый. Если очки снять и рожи твоей не видеть.
— А как ты видишь без очков?
— Пятна вижу. Белое пятно — лицо, темное — одежда.
Бэда погладил ее по лицу.
— А у тебя бабы были? — спросила Пиф, сомлев.
— Были...
— А какие тебе нравятся?..
— Которые в постели болтают, — сказал он.
Пиф хихикнула.
Завывающая музыка наконец иссякла. Только свечи трещали, но и они догорали. Постепенно становилось все тише и темнее.
— Иди ко мне, — шепотом сказала Пиф.
Он тихонько засмеялся.
— А я, по-твоему, где?
Пиф получила свои премиальные (в полтора раза больше безбрачных), дала подписку о неразглашении и честно постаралась обо всем забыть. Правда, часть премиальных ушла на покупку нового облачения — прежнее было не отстирать от пятен виноградного сока.
— Что самое удивительное, — говорила Пиф своей подруге Гедде, которой немедленно разгласила свое приключение, — так это ощущение, будто я нахожусь в эпицентре грандиозного любовного романа.
Гедда глядела на нее ласково и помалкивала, потягивая коктейль. Они сидели в маленьком кафе на углу проспекта Айбур Шабум и улицы Китинну (Хлопковой). Это было их любимое кафе, еще со школьных времен. Только тогда они заказывали здесь мороженое и сок, а теперь...
— Ты слишком много пьешь, моя дорогая, — заметила Гедда.
— Да? — Пиф нервно отодвинула от себя пальцем пустой стакан. — Я закажу еще, можно?
— Дело твое, — сказала Гедда.
Пиф заказала еще.
— И как будто ничего не случилось, — продолжала она, плюхаясь обратно в плюшевое кресло с новым стаканом в руке. — Верховная молчит, даже намеков не делает. Верховный — слишком большая шишка, он к нам и не заходит. Беренгарий только рожи корчит, но намекать не решается...
— А этот? — деликатно поинтересовалась Гедда, водя соломинкой по краю стакана.
— Этот? — Пиф вскинула глаза. — Вообще ни слуху ни духу. Может, его сразу после этого повесили, почем мне знать.
— А ты не спрашивала?
— У кого?
— У того же Беренгария, к примеру.
— Да? У Беренгария? Дать ему такой козырь в руки... Пиф интересуется каким-то безродным программистом, которому цена грош в базарный день... Очень надо!
Она сердито присосалась к своей соломинке. Содержимое стакана резко пошло на убыль.
Гедда помолчала, а после очень ласково произнесла:
— Да ты, мать, влюблена по уши...
— Я?!
— Не сверкай очками. Тут не жертвенник с коноплей, так что не впадай в буйство.
— Я влюбилась?
— Ага.
— В эту белобрысую образину?
— Вот-вот.
Гедда наслаждалась.
Побушевав, Пиф затихла.
— Кстати, не вздумай никому рассказывать. Я дала подписку. Так что учти, Гедда...
— Учту, — совсем уж нежно сказала Гедда. — Идем, горе мое.
Пиф уже вставила ключ в замочную скважину, когда на лестнице, пролетом выше, кто-то зашевелился и направился прямиком к ней. Пиф быстро заскочила в квартиру, однако захлопнуть за собой дверь не успела — грабитель (разбойник, убийца, маньяк, вымогатель, насильник) подставил ногу в грубом башмаке. Стиснув зубы, Пиф с маху вонзила в эту ногу каблучок, однако цели своей не достигла. Грубый башмак остался на месте.
— Пиф!
Только тут она подняла глаза и в полумраке разглядела грабителя (разбойника, убийцу, маньяка, вымогателя, насильника).
— Проклятье на тебя, Бэда, — проворчала она, отпуская дверь. — Входи.
— Я не один, — предупредил он.
— Начинается, — засопела Пиф. Она была разочарована и откровенно злобилась.
Бэда непонимающе посмотрел на нее.
— Я по делу, — пояснил он. — Если тебе сейчас неудобно, то скажи. Просто трудно выбраться из барака. А отпрашиваться у Беренгария неохота, хотя он, кажется, мужик хороший.
— Хороший, — согласилась Пиф. — Предаст, продаст и вместе пообедает, а так — душа человек.
Бэда вошел и сразу же, нагнувшись, принялся снимать ботинки. Следом за Бэдой в квартиру втиснулся второй — мальчик лет десяти в синей куртке с плеча взрослого мужчины, босой, с рожицей плутоватой, но хорошенькой.
— Это еще кто? — осведомилась Пиф. — Внебрачный сын твоей первой женщины, которая была тебе одновременно как мать?
Бэда растерялся. Он выпрямился, покраснев. А мальчик захихикал.
— Собственно, нет, — сказал Бэда. — Это... мой бывший надсмотрщик. Ну, еще там, в рабских кварталах, на рынке.
— Это? Надсмотрщик?
Такого феерического вранья Пиф никак не ожидала.
— Так вышло, — оправдываясь, сказал мальчик. — На самом деле меня Господь вот каким сотворил... а я уж потом напортил...
Пиф махнула рукой.
— Болтать глупости можно и на кухне, — сказала она. — Я поставлю чайник.
— А можно кофе? — спросил Бэда, нахальный, как все рабы, если их немного приласкать.
— Можно, — нелюбезно сказала Пиф, и Бэда опять испугался:
— Если тебе трудно, то вообще ничего не надо.
— Трудно смотреть, как ты жопой елозишь, — отрезала Пиф.
Все трое пошли на кухню. Пиф велела гостям сесть и не путаться под ногами, а сама принялась варить кофе и ворчать.
Наконец Бэда заговорил:
— Я к тебе пришел, потому что больше не к кому...
Польщенная, Пиф сразу же простила ему вторжение в компании с мальчишкой.
— Понимаешь ли, — продолжал он, — для него, и для меня тоже, это очень важно. А в Оракуле я только тебе доверяю...
Пиф слушала и упивалась.
— Говори, — подбодрила она его, когда он снова замолчал в явной нерешительности.
— Мне нужно денег, — сказал он. — Не очень много, но нужно. Своих-то пока что нет...
Кофе зашипел, убегая. Деньги. Вот и все, зачем он явился. Все сперва говорят, что она им позарез нужна, а потом с умильной мордой просят денег. И этот тоже... «В эпицентре любовного романа». Было уже, помним-с.
— Сколько тебе нужно? — спросила она сухо.
Он встал.
— Четыре сикля, — сказал он очень тихо. И настороженно уставился ей в затылок. Он видел, что с ней творится что-то странное. Неприятное.
— Четыре сикля? — Она обернулась, ковшик с черными потеками кофе в одной руке, тряпка в другой. — Четыре сикля?
— Ты не можешь? Это много? — спросил он.
Она разлила кофе по чашкам, вынула из холодильника сок — ребенку, уселась сама. Не сводя с Пиф тревожного взгляда, Бэда взял чашку и сел на краешек табуретки.
— Прости, если мы тебе помешали, — снова сказал он.
— Ты действительно вперся ко мне из-за четырех сиклей?
— Да.
— У тебя нет такой ерундовой суммы, ты хочешь сказать?
— Нет. У меня вообще никаких денег нет.
— Конечно, я дам тебе четыре сикля. Я могу и десять дать.
— Десять не надо. Четыре. Только... Пиф, это без отдачи. То есть, я отдам, если смогу, но не знаю, когда.
— Можешь не отдавать. — Она махнула рукой. — Мне за ту ночь столько заплатили, что я, наверное, Беренгария купить смогла бы.
Он помолчал немного, а после спросил:
— Тебе заплатили?
— Ну да. Премиальные, как и обещали. И подписку взяли о неразглашении, но я все равно Гедде разгласила... Я ей все разглашаю.
— С меня тоже взяли. Сказали, что кожу сдерут, если стану болтать. Верховный сказал.
Пиф призадумалась.
— А если я стану болтать?
— Не знаю, — сказал Бэда. — Мне кажется, они не очень-то будут разбираться, кто из двоих наболтал.
