— Да, играем, — сказал я, и это было совсем не то, что я собирался сказать.
Утром на теннисном корте я стер ее в порошок, не проявив ни малейшего сострадания. Я хранил безмолвие (кроме: «Вы готовы?») и был чрезвычайно жесток. К этому нужно добавить, что Марси играла несколько ниже своих возможностей. Она выглядела бледной. Неужели на Бермудах шел дождь? Или она провела слишком много времени в помещении? Ладно, это меня не касается.
— Ничего себе! — с трудом произнесла она, когда быстрый разгром закончился. — Сеньор Панчо Гонзалес не шутил со мной сегодня.
— У меня была неделя, чтобы потерять всякое желание шутить, Марси.
— Почему?
— Я подумал, что с кливлендским розыгрышем вы немного переборщили.
— Что вы хотите сказать? — спросила она, как мне показалось, совершенно искренне.
— Послушайте, я слишком разозлен, чтобы даже говорить на эту тему.
Марси выглядела смущенной: она вела себя так, словно не представляла, за что я на нее обиделся.
— Послушайте, разве мы не взрослые люди? — сказала она. — Почему мы не можем поговорить о том, что вас смущает?
— Не стоит это обсуждать, Марси.
— О’кей, — сказала она разочарованно. — Вы, вероятно, не хотите вечером пообедать.
— Я не знал, что будет обед.
— Разве в качестве приза не полагается обед? — спросила она. На минуту я задумался. Не сказать ли ей сейчас? Или, быть может, насладиться обильной едой за ее счет, а уж потом послать ко всем чертям?
— Ну что ж, угостите меня обедом, — резковато ответил я.
— Когда и где? — спросила она, ничуть не смущаясь моей грубости.
— Я просто заеду за вами домой, — сказал я едко.
— Меня дома не будет, — ответила она. Да, история повторяется.
— Марси, я заеду за вами, даже если вы будете у черта на рогах.
— Ладно, Оливер. Я позвоню вам домой около полседьмого и скажу, где я.
— А если меня не будет дома? — Весьма дерзкий ответный удар, подумал я. И добавил: — Иногда мои клиенты приглашают меня к себе в офис в космосе.
— Хорошо, я буду звонить, пока ваша ракета не приземлится. — Она направилась в дамскую раздевалку, но повернулась и сказала: — Знаете, Оливер, я начинаю думать, что вы и в самом деле сумасшедший.
— Послушайте, я одержал большую победу.
Доктор Лондон не расщедрился на поздравления, хотя и знал, что это дело очень важное, я ему во время прошлых сеансов о нем упоминал. Итак, дело «Чаннинг против „Ривербэнк“». «Ривербэнк» — это роскошный кондоминиум на Ист-енд авеню, а Чарльз Ф. Чаннинг-младший — президент фирмы «Магнитекс» и бывший член Всеамериканской сборной от Университета штата Пенсильвания, выдающийся республиканец… с необычайно черной кожей. По какой-то непонятной причине ему не разрешили купить пентхаус в «Ривербэнке». По этой же причине он обратился за юридическим советом, выбрал «Джонас и Марш», потому, что это престижная фирма. Старика Джонас передал дело мне.
Я легко выиграл его, обратившись не к последним законам по жилью (запрещение расовой и религиозной дискриминации при продаже домов и сдаче квартир), в которых есть некоторые неясности, а просто сославшись на дело «Джонс против Майера», которое рассматривалось в прошлом году в Верховном суде. В нем судьи подтвердили, что акт о гражданских правах 1866 года гарантирует каждому свободу покупать собственность. Этот акт основан на Первой поправке. «Ривербэнк» вполне обоснованно проиграл дело. А мой клиент въезжает в свой пентхаус тридцатого.
— Наконец-то я заработал неплохие деньги для фирмы, — добавил я. — Чаннинг — миллионер.
Лондон, однако, все еще воздерживался от комментариев.
— Старина Джонас пригласил меня на ланч. Марш, это другая половина фирмы, пришел выпить со мной кофе. Они намекали на партнерство…
Опять без комментариев. Что же в самом деле может произвести впечатление на этого человека?
— Сегодня я соблазню Марси Нэш!
Ага. Он кашлянул.
— Не хотите узнать, почему? — спросил я тоном, требующим ответа.
Он спокойно ответил:
— Она вам нравится.
Я засмеялся. Он не понял. И тогда я объяснил, что это единственный способ получить ответы. Как бы грубо (и цинично) это ни звучало, обольщение — мощный способ добиться правды. И когда я узнаю, что Марси утаивает, я просто пошлю ее подальше, уйду и буду прекрасно себя чувствовать.
А сейчас, если Лондон осмелится сказать, что это у меня фантазия, я сразу же уйду.
Он не сказал. Вместо этого он заставил меня спросить самого себя, почему я в таком восторге от собственных поступков. Почему я занимаюсь самолюбованием? Может, я акцентирую свой триумф на юридическом поприще лишь для того, чтобы отвлечь внимание от гложащего меня чувства неуверенности, сомнений в себе?
Конечно, нет. С чего бы мне быть неуверенным?
Она ведь просто женщина.
Неужели вся проблема в ней?
— Марси, я голый.
— Что это должно означать?
— Ваш звонок застал меня в душе.
— Позвонить еще раз? Я бы не хотела прерывать ваш ежемесячный ритуал.
— Ничего, — проворчал я, игнорируя ее насмешку. — Только скажите мне, где вы, черт побери.
— В торговом центре Уайт Плейнз. В «Биннендейле».
— Тогда стойте у входа и через двадцать минут я за вами заеду.
— Оливер, — сказала она, — это на расстоянии пятнадцати миль от вас.
— Прекрасно, — небрежно ответил я, — я заеду за вами через пятнадцать минут.
— Только, Оливер, сделайте, пожалуйста, мне небольшое одолжение.
— Какое? — спросил я.
— Оденьтесь.
Благодаря техническому совершенству моей Тарги 911S и творческому подходу к вождению (я даже проезжаю по центральным полосам, и на полицейских это всегда производит такое сильное впечатление, что они меня не останавливают), я ворвался в торговый центр через двадцать семь минут.
Марси Наш ждала (позировала?) именно там, где я велел. В руках у нее был сверток. Вся она выглядела еще более совершенной (если это возможно), чем вчера.
— Привет, — сказала она, когда я выскочил из машины, подошла и поцеловала меня в щеку, и сунула в руки сверток.
— Вот маленький подарок, чтобы смягчить и умаслить вас. Между прочим, мне нравится ваш автомобиль.
— Вы ему нравитесь тоже, — сказал я.
— Тогда позвольте мне его вести.
О, только не мой маленький Порше. Это невозможно…
— В следующий раз, Марси, — сказал я.
— Да бросьте вы, я знаю дорогу, — сказала она.
— Куда?
— Туда, куда мы едем. Пожалуйста.
— Нет, Марси. Это слишком нежный аппарат.
— Не беспокойтесь, — сказала она, забираясь на водительское место. Ваш аппарат будет в опытных руках.
Признаюсь, так оно и было. Она вела машину, как Джеки Стюарт. Только он никогда бы не стал так быстро срезать крутые повороты, как Марси. Честно говоря, мне было страшно.
— Вам нравится? — спросила Марси.
— Что? — сказал я, притворяясь, будто не смотрю на спидометр.
— Подарок для вас, — сказала Марси.
Черт! Все эти слова насчет подмасливания совершенно вылетели у меня из головы. Дрожащими руками я еще сжимал ее неоткрытый подарок.
— Да разожмите же наконец свои пальцы, откройте и посмотрите.
В пакете лежал мягкий черный кашемировый свитер с надписью «Alfa Romeo» на груди. Ярко-красной.
— Это от Эмилио Аскарелли. Новый итальянский вундеркинд.
Совершенно очевидно, что у Марси есть деньги, чтобы позволить себе такую покупку. Но что заставило ее это купить? Наверно, чувство вины.
— Ох, Марси, какая шикарная вещь! Большое спасибо.
— Я довольна, что вы довольны, — сказала она. — Мой бизнес и состоит в том, чтобы угадывать вкусы публики.
— О, да вы обольстительница, — сказал я, слегка улыбнувшись, чтобы подчеркнуть свое остроумие.
— А разве другие нет? — спросила Марси.
И сделала это очаровательно. Изящно. И, может быть, искренне?
Естественно встает вопрос: почему я ничуть не сомневаюсь, что мне удастся обольстить мисс Марси Нэш, ведь еще недавно я был не очень уверен в себе.
Потому что это легче, когда отсутствуют эмоции. По определению мне известно, что физическая близость подразумевает наличие чувств. Однако в наше время этот акт зачастую представляет собой лишь некое состязательное мероприятие. В этом смысле я не испытывал никакого дискомфорта. Я был, так сказать, психологически готов справиться с Марси Нэш.
И все же, чем больше внимания я обращал на хорошенького шофера, отвлекаясь от стрелки спидометра, тем сильнее мною овладевали мысли, которые пробудил доктор Лондон. Несмотря на всю ее таинственность и мою враждебность, разве не может быть, чтобы эта женщина слегка мне нравилась? И может быть, я обманывал самого себя, чтобы меньше беспокоиться?
Ибо, возможно ли, что, испытав когда-то самую нежную близость с Дженни Кавиллери, я стану теперь жертвой раздвоения личности? Смогу ли я разделить акт любви, быть чувственным и все же лицемерить?
