На следующий день после глубокого сна, когда настало новое, светлое утро, проблема озеpa отошла от меня на множество световых лет. Сейчас, упоминая слово «свет», я не могу не сказать о превосходной лекции, которую тем же вечером прочитал Эйлиен в Культурном центре. Лекция называлась «Изобретенный свет», и Эдуардо не захотел ее слушать.
– То, что свет звезд служит нам мерой времени, подчеркивает поэтическую сущность человека как вида в целом, хотя стоит нам познать себя в индивидуальном плане, как уже ничто не заставляет нас думать подобным образом. Ничто не может быть менее поэтичным, чем повседневная жизнь каждого из нас, включая людей искусства. Поэтичными могут оказаться картина, книга, скульптура, но не индивид, создавший эти вещи. Да, поэтичен образ жизни приматов, которые целыми днями играют в ветвях деревьев. Сейчас их пытаются очеловечить, хотят, чтобы они поняли, что они ниже нас и что они кончат тем, что будут таскать к телевизору домашние туфли по квартире площадью пятьдесят квадратных метров. Свет солнца, свет огня, свет, который излучают замысловатые хрустальные люстры, невидимые корпускулы, пронизывающие космос, таинственные световые волны. Выходит так, что поэтичен наш ум, но не способ выживания. И только любовь возвышает, спасает нас, несмотря на ее великое несовершенство. Наша способность любить также несовершенна, как несовершенны мы сами. В любви нет чистоты. Любви нужны блеск, украшения, побрякушки, ослепительные отражения лживых зеркал. И все же я прошу задуматься на минутку. Давайте нарисуем мысленную картину самого любимого человека, бывшего или ныне существующего. И не важно, отвечал нам взаимностью этот человек или нет. Будем думать без страха, ибо никто не может проникать в чужое сознание. Каким бы рельефным ни был образ этого человека, никто не сможет его увидеть. Возможно, найдется кто-нибудь без воображения, без любви, кто-то, кто не способен закрыть глаза, чтобы подумать о другом, призвав на помощь все свои мыслительные способности. У такого человека нет того, что переполняет грудь, горло, уста, очи, слух. Но тех, у кого все это есть, нельзя порицать за то, что они преисполнены того, чего прочим видеть не дано.
Я проводил его до сосновой рощи. Было очень приятно шагать по опавшей листве. Я сказал, что мне очень понравилась его лекция, в которой над многим следовало задуматься. Но он не испытывал удовлетворения, потому что некоторые люди в первом и пятом рядах слушали невнимательно, разговаривали друг с другом и смеялись. Я хотел успокоить его и сказал, что люди так ведут себя всегда – будь то в школе, в высшем учебном заведении или на мессах, которые я посещал. Внимание никогда не бывало всеобщим. Тем не менее Эйлиен шел рядом со мной с озабоченным видом. Мы направлялись вверх по широкой улице, которую с обеих сторон окружали миндальные деревья и красные дома. Из них выскакивали злющие черные псы и бросались на решетки ограды, служившие нам защитой. Эйлиен зашел внутрь одной из них и пошел вдоль ограды, потому что собаки его не раздражали, раздражали только невнимательные слушатели его лекций. Эйлиен был довольно высок и на свои лекции приходил хорошо одетым, с очень чистыми блестящими волосами, собранными сзади. Лоснились у него и брови, и волосы на руках и груди. Зубы у него были белые, а язык розовый. Это позволяло ему, не стесняясь, широко открывать рот. Не смущала его и расстегнувшаяся сорочка. Уши всегда были чистыми. Идти рядом с таким опрятным человеком было одно удовольствие. В списке самых изысканных людей я ставил его перед мистером Ноги.
– Ты что, собираешься идти со мной до самого дома? – спросил он.
– Мне хотелось сказать тебе кое-что, посоветоваться с тобой. Вопрос этот довольно деликатный и требует хорошего умения хранить тайну.
– Я тебя слушаю, – сказал он, думая о чем-то другом. – Помню, когда ты был еще совсем маленьким и подходил к моему столику в «Ипере», чтобы затеять со мной нудный разговор.
– Хорошо, раз ты меня слушаешь, то я скажу. Один мой друг вчера во второй половине дня случайно забрел к озеру. Ну ты знаешь.
Эйлиен согласно кивнул.
– Так вот, он увидел на воде нечто необычное и подошел поближе. И ты представляешь, что он увидел?
– Мертвую женщину?
Я остолбенел. Собаки сопровождали нас яростным лаем. Эйлиен начинал потеть, а разговаривая, задыхаться. Он на какой-то момент остановился. Его лицо было мокрым от пота. Если бы он продолжал так потеть, то быстро превратился бы из самого опрятного человека в самую настоящую свинью.
– Мертвую женщину! – повторил он.
– Да, – ответил я.
– И что в этом особенного?
– Я тебя не понимаю. Что, разве тут то и дело находят трупы?
– Нет, но он нашел. Иногда, время от времени, скажем, примерно раз в год, кто-то обнаруживает в озере мертвую женщину.
– Неужели такое возможно? Почему я об этом ничего не слышал?
– Полиция рекомендует тем, кто обнаруживает труп, не рассказывать об этом никому, если не хотят, чтобы их приняли за сумасшедших, хотя по сути это делается для того, чтобы не вызывать паники и чтобы озеро не превратилось в проклятое место, к которому запретят приближаться детям. Это могло бы обесценить наш район, жилища, земельные участки и затруднить торговлю ими. В этом никто не заинтересован.
– А объяснение? Или никакого объяснения не существует?
– Всеобщее убеждение. Это место идеально для происшествий подобного рода. Лучше не искушать себя видениями, – сказал Эйлиен. – Посоветуй своему другу вернуться на озеро и убедиться, что там ничего нет.
Я никогда не думал, что мистер Ноги способен поддаваться внушению какого бы то ни было рода или иметь настолько непредсказуемую психику. Субъект, который не пьет и не курит, бегает по десять километров в день и как сыр в масле катается, который набросился на мою мать, потому что та оказалась у него под рукой в гимнастическом зале. Честно говоря, меня просто удивило, что именно ему довелось увидеть мертвую женщину.
– Она всегда выглядит одинаково? – спросил я у Эйлиена.
– Нет, по-разному. Блондинки, брюнетки, старые, молодые, белые, негритянки, азиатки. Это зависит от фантазии каждого.
– А каким образом полиция убеждается, что они ирреальны?
– Потому что тело никогда не обнаруживают и потому что женщину встретил всего один человек.
– Ты называешь это встречей?
– Да, это самое подходящее слово.
– И их всегда видят только мужчины?
– В большинстве случаев, хотя, может быть, это объясняется тем, что по статистике мужчины ходят туда чаще, чем женщины.
Я оставил Эйлиена на подходе к сосновой роще и шале с высокими каменными трубами, довольно импозантными с виду, из которых зимой выходили огромные клубы дыма, сливавшиеся над поселком в сероватое облако. На прощание я пожал его большую влажную руку и проделал обратный путь, размышляя над тем, что узнал, и о том, насколько удобно или неудобно будет сообщить об этом мистеру Ноги. Я даже подумал о том, чтобы пойти прямо к нему домой, но меня удержало опасение встретить там мать в тапочках, которые она оставила ради собственного удобства в этом курятнике. Поэтому я направился прямо домой. За Ипером, за Соко-Минервой, за строящимся торговым центром «Аполлон» и «Мультикино», за парком, в котором собирались мои сверстники от тринадцати лет и старше, прихватив с собой огромное количество бутылок с освежающим напитком из кока-колы и вина, за шумом, который устраивали дети и птицы, за пиццерией «Антонио» с ее картофелем, начиненным беконом, за муниципальным бассейном для плавания, переполненным полуголыми телами, за раскрытыми багажниками машин, из которых сотни рук вынимали тысячи сумок с покупками на неделю, – за всем этим находились озеро и смерть.
Мать оказалась очень взволнованной. Я поцеловал ее и назвал мамой, потому что знал – это слово ее растрогает и отвлечет на какой-то момент от переживаний по поводу мистера Ноги.
– Какая лекция, мама! Тебе понравилось бы. Эйлиен говорил о любви.
– Ты слышал что-нибудь?
Я отрицательно покачал головой.
– Бедняжка в отчаянии. Сегодня он весь день просидел дома. Боится, как бы кто-нибудь что-нибудь не сказал.
– Тебе не следовало слишком беспокоиться, он всего лишь твой тренер.
– Это человек, который попал в сложную ситуацию, это – друг. Мне не нравится, когда люди страдают.
– Он страдает, потому что круглый дурак. Ты разве не замечала, что у него совершенно нет мозгов? Ему надо было вытащить тело.
Тем не менее она продолжала:
– Иногда он говорит, что пойдет в полицию, чтобы покончить со всем этим, но мне кажется, сейчас он может только еще больше запутать дело. Почти наверняка труп видел еще кто-нибудь.
– Скажи ему, пусть он забудет обо всем. Только он видел тело, только он один знает, что видел. Бог мой, мама, готовь ужин.
Я решил прекратить на этом разговор, поскольку мне казалось, что как он, так и моя мать должны немного пострадать. Дни неуверенности, страха, пропуска премьер в «Мультикино», отказа от демонстрации красивых спортивных доспехов, дни, когда человек заводит двигатель своей машины, не замечая, что в нем возникает какой-то странный шум. Мои мысли вновь вернулись к Тане, возникло желание вновь очутиться перед дверьми Ветеринара, сквозь которые будет видно небо – такое, каким я представлял себе небо, то есть небо с Таней, и звуки поблизости, но не очень близко, издаваемые кошками, собаками и птицами. На небе всем есть место в таком порядке: Ветеринар в своей консультации, Марина в глубине дома, подобно рыбе в морских глубинах, Таня рядом со мной в зале или в саду и Эдуардо в одиночестве за компьютером или за настольным футболом. Я надел свою лучшую одежду и побежал к холму.
