Думали - будет носить молодую жену на руках. Этого не случилось. Вскоре супруги уехали в Харьков, Илья Евгеньич работал на паровозостроительном заводе. Город был, вообще говоря, русский, но Ирина пела дома хорошо поставленным сопрано:
Вiють вiтри, вiють буйнi,
Аж дерева гнуться.
Ой, як болить мое серце,
А сльозы не льються.
А потом и вовсе:
Там, в высоких теремах,
На железных на замках
Взаперти сидит одна
Мужа старого жена.
Караульщики кругом,
Сторожами полон дом.
Брови соболиные,
Речи соловьиные.
Брови были соболиные, это точно. А речи вести было не с кем. И, как это часто бывает с началом взрослой жизни., счастливой или несчастливой, дар прозренья оставил Ирину. Как потом выяснилось, не навсегда. Сейчас впереди темно. Стерпелось, но не слюбилось. А терпеть Татьяниной матери еще долго, целых восемь лет до рождения первого ребенка. Мягкие харьковские зимы, грустные украинские песни:
Ой ты дiвчина заручена,
Чого ти ходиш закручена?
Ой, знаю, знаю, за ким страдаю,
Тiльки не знаю, с ким жити маю.
Через рiченьку, через биструю
Подай рученьку, подай другую...
Переехали в Москву в двадцать девятом году. Купили кооператив – две смежные комнаты без ванной, арка вместо двери. Третий этаж пятиэтажки на Малой Тульской улице. Илья Евгеньич сам припер на горбу плохонький деревянный стол. Тут и родилась первая дочь Анна. Первое радостное событие в браке. Вернулся, вернулся дар прозрения к Ирине. Но что увидала – никому не рассказала. Илья Евгеньич нанял вечно в себя погруженной жене сразу двух помощниц: кухарку Домну Иванну и няньку Васёну. Деревня нищала, прислуга стоила дешево. Обе деревенские женщины любили маленькую Аню. Весною Илья Евгеньич нанимал грузовик и перевозил всех четверых в деревню Ржавки. Там семья Башковых сдавала семье Виноградовых половину избы. Деревенский мальчик Коля Башков говорил мечтательно: «Чеснок пахнет колбасой». Привозимая Ильею Евгеньичем колбаса была городским гостинцем. Инженеры в цене. Индустриализация.
Что ж ты, Иринушка, увидала? скажи мне, Татьяне, своей еще не явившейся дочери. – Я увидала себя другую, словно рождение первенца сняло печать, коей была запечатлена. Увидала себя ждущей любви. Всё вокруг озарено ожиданьем. Светлы июньские ночи, рано подает голос первая утренняя птица. Еще. еще одна- и вот уж целый хор славит чудо жизни. Ветер летит с Балтики, там ночи еще короче. Краткие ночи любви, я вижу вас впереди. Но кто же придет и откуда?
Ветреный день, Ирина идет краем поля. Она свободна, муж приедет лишь в воскресенье. Дома две женщины смотрят за Аней, да и та сейчас спит. На ногах у Ирины белые парусиновые тапочки, выбеленные мелом. На ней полотняное платье с мережкой. Ветер лепит его к ногам. Задумалась, опустила глаза и пришла прямо в чьи-то объятья. Юноша лет двадцати, высокий, светлые волосы ежиком, загорелый. В парусиновых мелом выбеленных туфлях, широких хлопающих полотняных брюках и полотняной косоворотке с коротким рукавом. Держит Ирину за плечи, не отпускает, и ветер лепит его широкие брюки к ее ногам. «О чем вы задумались? вы меня не видели? а я давно иду вам навстречу. Должно быть, уж несколько лет».
На самом деле ему. Борису, уже двадцать три. Окончил лесной институт, назначен сюда лесничим. Живет здесь, в Малине, у местной старухи Дарьи. Теперь они вместе, Ирина и он. А что будет осенью? может, ее и не будет вовсе, осени. Время вернется вспять, и наступит весна. Пока короткой ночью Ирина крадется в башковскую баньку. Ты любишь меня? – Люблю и буду любить. Женщины. Домна Иванна и Васёна, подозревают, однако не выдадут. Женщины всегда на стороне влюбленных. Старый муж, грозный муж им чужд. Ирина открывшимся взором видит много беды впереди, но отгораживается от плохого. Детство было безоблачным, после горе и голод. Черная полоса несчастливого брака, и вот – сиянье любви. Могла бы и не узнать, что это такое. Теперь узнала и светится потаенным светом.
Осень всё же пришла. Муж погрузил пожитки на грузовик. Где же любовники будут видеться? Негде. Нет квадратных метров для счастья. Всюду натыканы люди, как семечки в спелом подсолнухе. Ирина ходит с ним, ненадолго приехавшим, по дворам, подняв воротник пальто. Целуются в подворотне. Дождемся лета. Не дождались. Командировочный муж уехал зимой в Конотоп. Обезумевшая Ирина ночью впускает Бориса и скрывает в супружеской постели. Просыпается девочка – входит нянька Васёна. Ирина молчит, отвернувшись к стене. Воровская любовь. Один срам. Весною Ирина рожает еще одну дочь, Оленьку. Но проклятье падает на ребенка. Живет лишь год, умирает от дифтерита. Сурово молчат Домна Иванна и Васёна. Ирина прячет глаза. Каково любить в этом скудном мире? То-то же.
Наведывались родители из Костромы. Ирина крестила и Аню, и Олечку. Тогда еще было не страшно, потом уж нельзя. Полегонечку начинались репрессии. Муж сменил работу и спрятал свой немецкий диплом. Притворяется самоучкой. Бориса перевели куда-то в Воронежскую губернию сажать лесозащитные полосы. Расставались легко. После смерти Олечки как отрезало. Домна Иванна и Васёна ушли работать на фабрику. Ирина взяла дочь Аню и с нею поехала погостить в Кострому. Здесь, в нищете родительской, к ней и вернулись прежние провидческие способности. Незаметно, не обременительно. Сначала она увидала все обстоятельства смерти Юрия Скурского и рассказала его дочерям. Указала на человека, который мог подтвердить догадки. Вдова белогвардейского офицера достала сохранившееся письмо, тайком полученное от мужа. – там всё сходилось. К Ирине начали обращаться. Она не спешила в Москву. За нею приезжал муж и отбыл ни с чем.
Романовская Кострома. Алексей Федорыч помнит празднование трехсотлетия дома Романовых. Ирина описала всё, что произошло с великой княжной Анастасией и подтвердила подлинность основной претендентки на ее имя - той, что удостоилась доверия вдовствующей императрицы. И опять, как некогда отцу Ирины Алексею Федорычу, самой Ирине некому было поведать своего откровенья. А женщины шли и шли к Ирине. Всех заботили простые вещи: верность мужей, возможность их удержать.. Постепенно Ирине стала видна обратная, приземленая, мелочная сторона любви. Да, так обстоит дело. Но иным открывается тайна, и почиет на них тишина. Волга текла мимо белого костромского кремля, омывая душу Ирины и вселяя в нее покой. Я узнала любовь, я расплатилась за любовь. Теперь я свободна. Оставляю свою неуемную паству и возвращаюсь в Москву.
Удивительно! но дар, презренный и сразу же утерянный Ириною, вернулся к отцу ее, постаревшему Алексею Федорычу. Пугливый это дар, обретается и теряется непредсказуемо. И пошли к старику Зёрнову вереницы костромских женщин с нехитрыми приношеньями, обеспечившими родителям Ирины в ее отсутствие столь же безбедную жизнь, как и при ней. Ирина же водворилась в мужниной квартирке. Инженер-«самучка» взял строптивой жене приходящую домработницу. Ирина читала французские книжки, привезенные от родителей, и жила в вымышленном мире.
По Москве гулял террор. Пожалуй, французские книги девятнадцатого века издания были самыми безопасными. Советские могли стать крамольными в любую минуту, если автор арестован. Люди избавлялись от книг – на всякий случай. В разгар террора несовременная Ирина родила угрюмому мужу еще одну дочь – Елену. И вдруг Ирину постигло небывалое счастье. Узнав со смертью Оленьки горечь потери, боготворит дарованное дитя. Всё до Ирины доходит с опозданьем – восторг любви и сумасшедшая радость материнства. Спи, обласканное дитя. Проклятье на тебя не распространится, тебя не коснется дыханье запредельных миров. Ты чудо, зло не тронет тебя, бессильное перед чудесным. Тебе улыбнется завтрашний день, и облака полетят точно ангелы. Ты жизни моей неудачной не повторишь, я брошусь наперерез. Я не отдам тебя холодному лысому мужу, как выдали меня против воли в тяжелый год. Ты будешь любима. Недополученное мною я всё передам тебе.
И тут некстати – снова беременность. Ирина не хочет другого ребенка, она целиком посвятила себя Елене. Илья Евгеньич строго сказал: «Аборт делать – портить здоровье». Но втайне надеется: будет наконец сын. А родилась Татьяна. Мать ее будто не видит, спихнула на няньку. Такою вот нежеланной Татьяна вступила в мир. В деревне Ржавки стояли летом цыгане, Ирина беременеи всё глядела на них, и девочка вышла смугленькая. Только пошла ходить – и началась война. Дед с бабушкой умерли в Костроме, не увидавши внучки. Бомбежки… какая уж тут прислуга. Старшей дочери Ане одиннадцать лет, по-деревенски будет няня. Таскает в бомбоубежище маленькую Танюшу. Непризывной отец сбрасывает с крыши зажигалки. Как немец близко – того гляди досягнет. Но бог миловал.
Нестиранное белье, собранное в бак перед уходом прислуги, простояло не менее пятнадцати лет. Встроенный кухонный стол был забит неописуемо грязной довоенной посудой, пока Татьяна не выросла и не взялась за него. Ирина отключилась от реальности надолго и прочно. Революция, война – всё, что случилось на ее веку – лишь отдаляло Ирину от временной земной жизни. Она помнила, откуда пришла, и знала, куда уйдет. А там нет ни печали, ни воздыхания. Пока что Ирина получала иждивенческую карточку. Кончилась война. Какое-то время катались на деревянных тележках безногие, отталкиваясь от тротуара деревянными кастетами. Потом пропали. Ирина догадывалась – не добром они исчезли. В клубе «Коммуна» показывали цветной фильм «Падение Берлина». Люди стояли в очереди за билетам. И звучала музыка Шостаковича:
