И тут некстати – снова беременность. Ирина не хочет другого ребенка, она целиком посвятила себя Елене. Илья Евгеньич строго сказал: «Аборт делать – портить здоровье». Но втайне надеется: будет наконец сын. А родилась Татьяна. Мать ее будто не видит, спихнула на няньку. Такою вот нежеланной Татьяна вступила в мир. В деревне Ржавки стояли летом цыгане, Ирина беременеи всё глядела на них, и девочка вышла смугленькая. Только пошла ходить – и началась война. Дед с бабушкой умерли в Костроме, не увидавши внучки. Бомбежки… какая уж тут прислуга. Старшей дочери Ане одиннадцать лет, по-деревенски будет няня. Таскает в бомбоубежище маленькую Танюшу. Непризывной отец сбрасывает с крыши зажигалки. Как немец близко – того гляди досягнет. Но бог миловал.
Нестиранное белье, собранное в бак перед уходом прислуги, простояло не менее пятнадцати лет. Встроенный кухонный стол был забит неописуемо грязной довоенной посудой, пока Татьяна не выросла и не взялась за него. Ирина отключилась от реальности надолго и прочно. Революция, война – всё, что случилось на ее веку – лишь отдаляло Ирину от временной земной жизни. Она помнила, откуда пришла, и знала, куда уйдет. А там нет ни печали, ни воздыхания. Пока что Ирина получала иждивенческую карточку. Кончилась война. Какое-то время катались на деревянных тележках безногие, отталкиваясь от тротуара деревянными кастетами. Потом пропали. Ирина догадывалась – не добром они исчезли. В клубе «Коммуна» показывали цветной фильм «Падение Берлина». Люди стояли в очереди за билетам. И звучала музыка Шостаковича:
Весенним прекрасным днем
О счастье давай споем,
О счастье, о весне
В нашей солнечной стране.
Страна была солнечной по определению, но неласковой к Ирине. У Ирины были богатые родственники с щегляевской стороны – со стороны покойной матери Анны Сергевны. Двоюродные братья Ирины Андрей Владимирович и Федор Владимирович оба были профессора, и с опустившейся после войны семьей Виноградовых отношений не поддерживали. Разве что продали единожды какие-то детские вещи. Татьяна, уже взрослая, увидала дядьев на четверть часа в день похорон отца. А так – нет.
Ирина Алексевна, исхудавшая, усохшая, очнулась матерью трех дочерей. Летний день, бульвар, ведущий от Даниловского рынка к Калужской заставе. Цветут, одуряюще пахнут липы. Все скамейки заняты. Вон, вон, встают! Таня, беги. Худенькая Таня со всех ног бежит занимать скамью. Села посередине, раскинула руки. Подходит мать с белым кружевным воротничком вокруг загорелого треугольника шеи. Семнадцатилетняя Аня в пестро-синем платье. Девятилетняя Елена в прозрачном сарафанчике из щегляевского дома. Таня опускает тонкие руки на голубую сатиновую юбочку и сажает своих. Генералы с лампасами тянут ровно вальдшнепы в академию. Аня провожает их зачарованным взглядом. Жизнь дочерей волей-неволей возвращает Ирину к реальности.
Маленькая обезьянка Таня, нежеланная и неухоженная, вышла не из роду, а в род. Смуглая, но не в цыган, а в щегляевскую родню. На групповых фотографиях получается с серым лицом. Умница в деда Зёрнова. Пишет стишки по-русски и по-французски. Ирина Алексевна гордо ходит к учительнице французского языка Лидии Даниловне Негри, разговаривает с ней по-французски. А Танюшка за их спиною дразнится:
Notre institutrice madam Negri
Nۥaime pas de plésenterie.
Elle est toujours très sévère
Et gronde les pauvres écolières.
Ирина с Таней даже приглашены в гости к однокласснице Варе Леоновой. Идут при параде в Духовской переулок. Лето, пух летит с тополей, сбивается у тротуара в белые перинки. Рядом кладбище, вороны перебраниваются друг с дружкой. Ирина с Таней лезут на второй этаж старого-престарого деревянного дома. Александрина Леонова встречает гостей на пороге, говорит с Ириной по-французски. Сажает на старый-престарый бархатный диван, над которым висит в золоченой раме портрет юной итальяночки. Видно, здесь жили и до революции, никуда не уезжали. Муж Александрины – инженер (аналогия). Александрина потчует гостей пересоленными котлетами. «Леоновские котлеты» еще долго будут поминаться в семье Виноградовых. У цыганюшки Тани голос, это уже известно. Александрина просит ее спеть. Таня поет со всей серьезностью:
В терему своем высоком
Вдаль глаза ты проглядела.
Друга ждешь ты дни и ночи,
Горько слезы льешь.
Когда Таня уже в пятом классе, у них в школе объявился необычайно певческий десятый класс. Из дома пионеров ездит руководитель хора заниматься с ними. Заглядывает в Танин класс и забирает ее с урока на репетицию. Шутит: «Поем-то мы из пятого в десятое».Той порой приехал из Костромы дальний-дальний родственник семьи Островцовых. Переночевал одну ночь на полу в тесной виноградовской квртире и… посватался к Ане, только что окончившей пединститут. Расписались по-советски, и добрый молодец увез молодую жену в Кострому. Чего на свете не бывает. Умер Сталин. Народ давился проститься с тираном, и тяжелые черные тучи неслись поверху над коллективно рехнувшимися людскими толпами.
Один умер, другой родится. Ещк красивая Ирина стала бабушкой – Аня постаралась. А что ж Елена, любимица материна? непонятно с чего лютует и бьет Танюшку. Елена окончила школу с золотой медалью, так же как и Аня. Танюшке учиться в школе было почти нечему: Аня на ней оттачивала свое педагогическое мастерство. Елена поступила в энергетический институт и очень скоро вышла за русского приезжего из Молдавии. Прописала мужа в виноградовскую квартиру и разменяла ее по суду. Илья Евгеньич Виноградов – пенсионер, иждивенка Ирина Алексевна и студентка мехмата МГУ Татьяна попали в коммуналку. Три пьющих рабочих семьи, ихняя интеллигентская – четвертая. Ад кромешный. И в этом аду, не благодаря, а вопреки, к Ирине вернулся прежний провидческий дар. За окном завывал оголтелый февраль. Танюша мыла пол – у нее были такие вот каникулы. В коридоре дрались. Угрюмая соседка Вера по прозвищу Грейс Пул обвиняла соседку Галю в краже. Пропала шерстяная кофта. Не иначе как Галя снесла ее к своей сестре за три квартала. «Поди обыщи», - оправдывалась Галя, более слабая и потому уже вся в синяках. В тесную прихожую вышла Ирина и сказала в перерыве между криками: «Кофту Вера забыла на работе. Висит в шкафчике под номером тридцать четыре в большой раздевалке со стенами, окрашенными месяц назад». Женщины стояли в изумленье. Молчанье длилось несколько минут. Потом разошлись по комнатам. На следующий день Вера принесла кофту. Вечером двери комнат распахнулись. Грейс Пул, держа кофту на вытянутых руках, повторяла только: «Нет, вы подумайте…»
Опять потянулись к Ирине женщины из соседних домов и с фабрик, где работали жилички этих домов. Где вчера был мой муж? Куда пропало мое обручальное кольцо? Ирина на всё давала ответ. Муж вопрошающей выпивал с зятем Олегом на Олеговой кухне, пока дочь вопрошающей ходила в парикмахерскую делать перманент. Кольцо провалилось в раковину, лежит в коленце. Надо призвать слесаря и аккуратно достать. Не забыть почистить зубным порошком- кольцо пролежало там год. Женщины считали, что Ирине надо обязательно носить мелкие деньги, не то дар исчезнет. Правы они были или не правы, но у Ирины кой-что скопилось. Тут умерла старая вузовская преподавательница Нюта Экеблат. Ее фамилия в переводе со шведского означала «дубовый лист». Давным-давно, когда отец Нюты погиб на русско-японской войне, ее, сироту, поддерживал Алексей Федорыч Зёрнов. Нюта оставила Ирине по завещанию кой-какие деньги. Собравшись с силами, семья Виноградовых купила двухкомнатный кооператив в Отрадном на улице Санникова, первый этаж.
Жаждущие ответа на житейские вопросы добрались и туда. Образовалась новая клиентура, и семья худо-бедно жила. А Илье Евгеньичу уж было восемьдесят. Ирина видела, как растет у него опухоль, но оперироваться он напрочь отказывался. Пришла и смерть, не преминула. Как нежен он стал перед смертью к Татьяне - к той что была пущена на свет по его настоянию. Татьяна тихонько пела ему. С тем и ушел. Пусть ему там поют ангелы.
Татьяна окончила университет, пошла работать в институт гражданской авиации. Вышла замуж за летчика. Родила сыновей-близнецов. Жила возле речного вокзала. Ирина осталась одна. Ходила пешком в ботанический сад, гуляла по задворкам, где течет ручей и цветут желтые ирисы. Видела, как дорожку перебегает из канавки в канавку мокрая нутрия. Как тяжело взлетает лебедь, долго разбегаясь, будто самолет, стуча по асфальту широкими лапами.
Летчик Татьянин погиб. Похоже, не написано ей на роду быть счастливой. Ирина в воспитании внуков участия не приняла. Жила в другом измерении. Ей уж было за шестьдесят. Блуждала вещей мыслью там, куда уходят, откуда черпала и черпала. Но практиковала всё меньше и вскоре прекратила вовсе. Дар, пронизывающий наш мир нечувствительно для большинства людей, опустился на Татьяну. Так просто это не дается: Татьяна стала небрежной матерью. Чувство вины не покидало ее до конца дней. Зато к матери Татьяна ходила и ходила. Там. на Санникова, в воздухе пахло волхованьем. Прощались – седая мать глядела в окно, Татьяна ее крестила. Всё вперемешку.
