— Это не из-за курения.
Гала внезапно осела, а потом легла во весь рост на досках. Максим огляделся, словно ждал чьих-то указаний. Низко над водой дул пронизывающий влажный ветер. На Гале была тонкая юбка и футболка без рукавов. Максим сел рядом с ней.
— Послушай, — сказал он тихо, — так же нельзя?
— Мне хорошо лежать.
Ее голос звучал отчетливо. Она знала, чего хочет.
— Только немножко отдохну, потом снова смогу идти.
Она зачерпнула ладошкой воды и протерла ею лицо.
Потом резко села.
— Хотя… голова еще болит, — сказала она, — надо всегда соблюдать осторожность, чтобы не пораниться.
Да, всегда, — сказал Максим еще более неуверенно, — и везде.
Теперь он уже по-настоящему хотел, чтобы им пришли на помощь. Он бы отправился за подмогой, если бы не боялся, что Гала без него может скатиться в канал. Гала смотрела по сторонам. Она пыталась увидеть, что скрыто за ее слепым пятном, и повернув голову достаточно далеко, заметила рекламную лодочку, стоявшую все время у причала.
— Смотри, — воскликнула она, сияя, как дитя, — бриллиант!
Это открытие, казалось, придало ей энергии.
— Да, бриллиант, как красиво!
Она хотела попасть на лодочку и попробовала встать, но у нее не получилось, и она поползла туда на четвереньках. Ее юбка зацепилась за гвоздь и порвалась. Максим вскочил и попытался ее удержать и поднять. Она реагировала как рассердившийся ребенок и колотила его обеими руками, словно ее в последний момент не пустили к сокровищу, которое она много лет искала.
— Мне надо туда. Мне же надо туда! — кричала она, и Максим, не зная, что делать, отпустил ее.
Это была всего лишь маленькая лодочка с конструкцией из стекла. Дешево смонтированные панели должны были изображать огранку алмаза, и на самой широкой грани сверкающими буквами было написано название фабрики. У панели, служащей дверью, были расшатаны шарниры. Гала без труда открыла ее и села на дне стеклянной клетки, защищавшей ее от ветра.
— Теперь поплыли! — крикнула она.
Хорошо, — ответил Максим, боясь возразить, — вот теперь мы как будто плывем.
Когда он ступил на борт, лодка под ним закачалась.
— Нет, — сказала Гала серьезно, словно ей надо было сосредоточиться прежде, чем пуститься в приключения, — не как будто. Мы отплываем по-настоящему.
— Это невозможно, — возразил Максим, а когда она продолжала настаивать, добавил: — Для этого нужен ключ от зажигания!
Нетерпеливо встав, Гала начала развязывать своими изящными руками толстый канат.
— Сейчас. Сейчас.
Он помог, и пока они распутывали трос, их руки соприкоснулись. Наконец он поставил ногу на причал и оттолкнулся. Сначала их вынесло на середину канала, где они попали в медленное течение, ведь на ночь на окраинах города открывают шлюзы. В чистой воде из польдеров, наполнявшей каналы, их несло все дальше и дальше под высоким каменным мостом в старый город.
— Мне всегда становится грустно среди этих домов.
Гала лежала на дне лодки, а Максим рядом с ней. Им были видны торжественные фасады домов на берегу только по частям, так как их искажали стеклянные грани рекламного бриллианта.
— Грустно?
— Какими они будут через триста лет, эти разбитые окна, эти рухнувшие стены. — Она зажмурилась. — Роспись на стенах отстала от влаги и все больше отрывается на ветру. Разрушенные комнаты, где сохранился лишь мраморный камин. Я не могу этого вынести.
— Почему они должны погибнуть? Они стоят уже столько веков.
Но ты же видишь это? — Гала с удивлением села и показала в небо. — Вон там остатки дымовой трубы. В лунном свете на фоне неба выделяются обломки разрушенных балок!
Максим все еще надеялся, что все это окажется игрой, чем-то вроде угадывания, на что похожи облака, или, в крайнем случае, фрагментом из монодрамы[28] Стриндберга,[29] но когда у нее задрожал голос и он заметил слезу в уголке ее глаза, тогда он понял, что дело обстоит серьезно.
— И набережные, разбитые, осыпавшиеся.
Да, теперь она, точно, плакала по-настоящему.
— Вода медленно несет песок в море.
Она снова посмотрела на него таким странным, пронизывающим взглядом, как иногда смотрят на детей старые люди, словно им хотелось бы высосать из них жизнь.
— Я думала, все это видят.
Максим осторожно покачал головой.
— Нет, — продолжала она, — и как бы они могли? Девушки, там, на велосипедах… Они уже разложились. Скелеты людей сидят у окна. Рекламы сдувает с магазинов. Их неоновые трубки разбиваются о фасад. Они еще висят на нескольких толстых кабелях и качаются на ветру. Но могут упасть в любой момент. Боже мой, почему никто этого не видит? Я всегда думала, что все это видят.
— Да, — сказал Максим. — Да, конечно, теперь я вижу, — но он, естественно, не видел ничего.
Сердце отбивало барабанную дробь. Он очень жалел об этом приключении. Большая жизнь требовала от человека слишком много. Почему нельзя было войти в нее шажок за шажком, а не окунуться сразу с головой?
Он с облегчением обнаружил под сиденьем весло, Их несло по одному из самых широких каналов, недалеко от жилой баржи, куда он мог бы подгрести.
Но именно в тот момент, когда он хотел подняться, Гала повернулась и положила голову ему на грудь. Неожиданно успокоившись, она приподнялась, так что он смог ее обнять.
— Теперь уже это скоро пройдет, — сказала она. — Ты будешь заботиться обо мне. Обещаешь? Обещай, что ты будешь заботиться обо мне!
Он пообещал, и она улыбнулась — открыто, солнечно.
— Все идет хорошо, правда, ведь я еще говорю. Да-да. Я слышу себя. Может быть, пронесет.
Жилая баржа была уже позади них, когда рекламная лодочка чуть не застряла за одним из базальтовых титанов, поддерживающих быки[30] моста тридцатых годов. Гала с Максимом плыли посреди мусора, собравшегося когда-то в этой мертвой зоне. На них уставились чомги, сидевшие в гнезде. Но наконец они миновали высокие мрачные фигуры, опустившие головы под тяжелой ношей, и быстро поплыли прочь от центра.
— Я боюсь только, когда я одна, — проговорила Гала распухшим языком, — но я же не одна? Странно звучит: одна, одна, одна, одна.
Она улыбнулась.
— Слушай, какое странное слово, «одна», просто идиотское: одна, одна, одна…
— Да нет же, — возразил Максим, — я с тобой.
— Да.
Гала засияла, как ребенок, получивший подарок.
— Да.
Она показала на свой рот и сказала:
— Спри билиссити?
Поскольку он не понял ее, она сложила губы в трубочку и показала на них. Теперь она приклеилась взглядом к нему. Полуприкрыла ресницы. Но под ними смотрела настойчиво на него, хрупкая.
— Спри билиссити!
Она открыла рот и показала на свой язык. Максим понимал, что вот-вот стрясется беда. Он попробовал освободиться, чтобы грести, но Гала его не пустила. Вцепилась пальцами ему в грудь, словно боялась упасть. Вскрикнув, как испуганное животное, она хотела дать ему понять, что он не должен ее отпускать. Он почувствовал напряжение, но не панику. Может быть, потому что Гала мгновенно расслабилась, как только он снова лег. Больше всего он чувствовал себя польщенным, что она решилась уйти в его руках. Ибо она уходила. Она медленно ускользала, Максим ясно чувствовал это. И в то время как она ускользала от него, он воспарял над самим собой на крыльях ее доверия. Он успокоился. Именно в такие моменты, когда все может решиться в одну секунду, необходимо полное спокойствие.
Она показала на свой рот, настойчивей.
— Что ты хочешь, любимая? — спросил Максим, и впервые услышал себя, произносящим такие слова. Но кому он их сказал: женщине или ребенку?
— Успокойся, пожалуйста, что я должен сделать?
Его очень растрогало, что кто-то решился ему довериться.
— Ты хочешь пить?
Гала покачала головой. И показала на рот. Ему не пришло в голову ничего лучше, как поцеловать ее в лоб. Потом еще раз. Она покачала головой и опять показала на свой рот. Ее рот! Она не могла больше говорить, но издавала стонущие звуки, плача глубоко внутри из-за того, что ее невозможно понять. Тогда он ее поцеловал, не страстно и провоцируя, как на сцене, для других, а осторожно. Сначала их губы соприкоснулись легко, словно случайно, и только помедлили, но когда она открыла рот и он почувствовал у себя в горле ее дыхание, он непроизвольно пошел дальше.
Их первый поцелуй длился не больше полминуты. Затем мышцы ее тела напряглись, она резко села, как Ванька-встанька. И продолжала сидеть — неподвижно, с руками, вытянутыми вперед, кулаки сжаты, пока ее голова не дернулась влево, так далеко, как только возможно.
А потом все-таки еще дальше, словно она делала невозможное, чтобы увидеть, что находится позади нее.
— О! — воскликнула она с восхищением и засияла.
