— О! — воскликнула она с восхищением и засияла.
Максим сел за ней вплотную, обхватив ее ногами, так же как делал в свое время, сидя на багажнике ее велосипеда, и когда увидел, как у Галы закатываются широко раскрытые глаза и начался эпилептический припадок, он обхватил ее уже изо всех сил.
Гала, успокойся, я здесь, солнышко, я же здесь? Гала, милая, дорогая Гала, Гала, голубушка, все будет хорошо.
Это могло напоминать борьбу в пылу страсти, — попытки поймать друг друга и снова ускользнуть, так же как по очереди поднимают друг друга и снова придавливают тела новоиспеченных любовников. Ее плечи, ступни, локти и лодыжки ударялись о доски лодки. Струился пот, и в ночи раздавалось шумное дыхание. Если бы в этот час по набережной еще кто-то ходил, то он бы мог с улыбкой или легкой ревностью вспомнить те часы, когда он в свое время так же откровенно предавался любви. Толчки молодых тел распространяли круги по воде, которые потом разбивались о борт лодки.
Сидя на дне лодки, Максим соразмерял свою силу с силой Галы. Он был сильнее, но в течение нескольких минут у нее было преимущество безумия, не останавливающегося ни перед чем. Но даже самые яростные ее удары казались непроизвольными, словно они направлялись извне. Снова и снова он поражался причудливости, с которой ее мышцы сводились судорогой, ударяли, пинали. Непредсказуемо. Опасно. По-видимому, стремясь пораниться. Раз за разом билась голова Галы о шпангоуты, и хотя он пытался поймать удары, все равно рука, грудь или нога вырывались и ударялись с силой, расщепляющей дерево лодки.
Но наконец ее тело успокоилось. Скрюченные мышцы расправились и подрагивали, расслабляясь. Максим с облегчением лег на спину и позволил ее ослабевшему телу тихонько упасть на себя, где она продолжала лежать, вздымаясь в такт его дыханию. Прядь за прядью он отвел назад ее черные волосы, прилипшие ко лбу. Он погладил ее по щеке и смахнул пальцем капельки крови в уголке губ, стер слюной размазанную тушь под ресницами. Потом обнял, ощутил ее дыхание и на несколько мгновений почувствовал себя настолько интимно связанным с этой женщиной, как будто еще секунда и он растворится в ней.
Почувствовав жжение ран и свои ссадины, Максим положил голову на дно лодки. Так он лежал долгое время с Галой на груди, глядя на лунный свет, преломляемый по-разному гранями бриллиантов, сверкающий и падающий на них с Галой бесчисленными лучами.
Лодочка уже некоторое время была неподвижна. Максим открыл стеклянную дверь, вынес Галу на воздух и осторожно положил на песок. Лодка ткнулась носом недалеко от города в большую песчаную отмель — может быть, это был амстердамский пляж, увеличившийся во время отлива. Максим снял рубашку и намочил ее в воде. Затем тщательно протер Гале все участки тела, которые запачкались во время припадка, даже самые интимные. До сих пор он никогда так не прикасался к женщине. Он делал это медленно и нежно, но без смущения и без задней мысли, ибо хотел лишь одного: чтобы Гала, придя в себя, ничего не стыдилась и ощущала чистоту и прохладу.
Когда она открыла глаза, он сидел рядом с ней на земле и прикладывал рубашку ей ко лбу. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла сказать что-то вразумительное. Максим пытался ей в этом помочь, непрерывно задавая вопросы: как дела? как меня зовут? что произошло? видишь, как красиво отражается луна в воде? ты хочешь пить? у тебя что-то болит? ты хочешь плакать? давай я тогда тебе спою, где ты сейчас? — не для того, чтобы получить от нее ответ, но от страха, что ее внимание снова рассеется и она опять ускользнет от него. Он то и дело смачивал ей водой губы, которые в двух местах все еще продолжали кровоточить.
Мило, — наконец сказала она распухшим языком, прикушенным во время припадка.
— Может быть, тебе нужно принять таблетку?
Она кивнула, но пожала плечами.
— Забыла.
— Как можно такое забыть?
— Я от них тупею. Не хочу, чтобы ты думал, что я заторможенная.
— Тупеешь? Максим поцеловал ее в лоб, так же естественно, как когда она была без сознания.
Она легла на бок и подтянула ноги, это вызвало боль. Он смахнул песок с ее спины, мокрой от пота, повернулся и прижался к ней.
— Ну, тогда я могу тебя успокоить… — сказал он.
Максим чувствовал, как пытается дышать в такт с Галой.
— Что-что, а заторможенной ты точно не была.
— Чудесно, — сказала Гала и, помолчав, добавила: — Всегда боюсь что-то пропустить.
— Я тоже, — сказал Максим жадно.
Внезапно ему показалось невыносимым осознание того, что он упускал так много всего в жизни. Словно он прошел мимо, не обращая внимания. Теперь, когда Гала лежала спокойно и напряжение спало, он едва сдерживал слезы. Аежа на песке, он слышал шум волн. Откатываясь по песку назад, волны издавали шипящий звук. Постепенно он стал понимать, что все это время совсем не вспоминал о себе. Так же, как во время сцен, которые они играли вместе с Галой, он делал все, что надо, сам того не замечая. Такое поведение он считал взрослостью: действовать самостоятельно, не раздумывая ни о чем. Потребность держать себя в руках и всегда думать о последствиях ему показалась детской — напряженность, которая когда-нибудь пройдет. Он попробовал вспомнить, случалось ли с ним раньше, что он забывал так о себе, думая о ком-то другом. «Я должен быть поблизости от Галы, — подумал он, — и учиться смотреть на вещи ее глазами».
— Ну что, ты ее наконец лишил девственности? — через всю аудиторию крикнула полька Максиму со свойственным ей обаянием.
Все заметили, что последние остатки напряженности между Соланж и месье Арно разом исчезли. Сцена соблазнения приобрела совершенную естественность. Это уже не было дерзкой демонстрацией интимности. Несмотря на то, что руки Максима, как всегда, играли с грудью Галы, а сама она извивалась, как требовалось по сценарию, провокация в их игре уступила место сдержанной нежности, которая польке была совершенно ни к чему.
— Хорошо, уж я-то знаю, что голландским мужчинам нужно немного помочь, милочка, — сказала она Гале, — но неужели вы не могли подождать до премьеры? Теперь вы похожи на супружескую пару со стажем!
После той ночи на амстердамском пляже Максим и Гала стали встречаться каждый день. По окончании лекций они забегали в чайную съесть по пирожному, вечером иногда шли в кино, а в среду днем лежали, вытянувшись, на покрытых красным плюшем ступенях в «Концертгебау», слушая бесплатное выступление знаменитого Королевского оркестра. После концерта им захотелось выпить по бокалу вина, и Гала предложила пойти в кафе Музея современного искусства, расположенного на противоположной стороне площади и окруженного большим прудом. Она не пошла через главный вход, а сняв туфли, заправив подол своей длинной юбки под ремень, шагнула в воду, испугав стайку карпов.
— Давай и ты! — сказала она, шлепая по дну бассейна в сторону террасы, — если знаешь, куда хочешь попасть, то зачем идти в обход?
Максим, никогда не ходивший даже по газону, если на нем была запрещающая табличка, решил не отставать от Галы. Подбадриваемый криками публики на террасе, он сбросил свои ботинки и подвернул брюки. С Галой он не боялся показаться смешным.
Сидя в кафе где-нибудь в городе, они вели долгие неторопливые разговоры. Кто-нибудь другой мог бы сократить их беседы до получаса, но Максим и Гала были так поглощены друг другом, что порой подолгу молчали. Пока было достаточно мыслей, слова казались ненужными. Паузы в беседах состояли на три четверти из удовольствия от совместного молчания и на четверть из неловкости, вызванной взаимным непониманием. Каждый считал речи другого ярче и не хотел мешать словесному оформлению сокровенных мыслей собеседника. Впрочем, было не совсем так. Оба наслаждались паузами, и когда один из них снова начинал говорить, это было ценно прежде всего потому, что влюбленные чувствовали искренность друг друга.
Лишь после нескольких недель таких совместных размышлений они заговорили об эпилептическом припадке Галы. В тот вечер они лежали под деревом перед пивоварней посередине площади с оживленным трамвайным движением. Солнце отражалось от огромных медных котлов и сквозь ветки бросало на двух молодых людей теплые золотые отблески, так что Гале пришлось прикрыть глаза рукой. Она рассказывала о своей обостренной чувствительности к свету и о кровозлиянии в мозг, произошедшем в детстве. Из-за этого у Галы появилось черное пятно перед глазами и начались эпилептические припадки.
Я нерегулярно принимаю таблетки, — сказала она так, словно гордилась этим. — А если и принимаю, то не очень-то придерживаюсь предписаний. Вернее, совсем не придерживаюсь. Не пить, не курить, рано ложиться спать. Мне что, теперь жить, как старушке?
— Значит, эти приступы не опасны?
— Конечно, тут кое-что всегда может треснуть. — Она рассмеялась и постучала пальцами по виску.
