– Это ей? Слушай, ну тебя глючит.
Чепель молчит.
Макс хихикнул.
– Или мне? Я еще не менял ориентацию.
– Да, ей. Поставь на стол. Как ни грустно, это пока моя самая лучшая женщина…
Через десять минут самая лучшая женщина, принимая в себя сзади ритмичные движения мужчины, слышит сбивчивый жаркий голос Чепеля:
– Так-так, молодец… А теперь пошла ураганом… Ураганом! Ну какая у тебя попка, Зизи! Это сказка, а не попка, радость моя!
Чепель слышит ответные женские стоны, что-то типа: ааа… ах… ооо…
Они несколько странные, так вполне могла бы стонать глухонемая девушка.
– Ага, понимаю – сделай мне еще горячее! Ты ждала этого адского огня четыре дня!
Слышны стоны…
– Жалко, что ты глухонемая, крошка….
После пауза:
– А может это и к лучшему, Зизи? Зато у тебя нет тараканов в голове. Ты просто мечта!
…Макс лежит на диване и дремлет, под беззвучное мерцание телевизора.
На экране ползет окровавленный солдат, сладострастно всхлипывая:
– Мама… Бля… Мамочка, бля, кончаю…
Макс с удивлением открывает один глаз, потом второй, а когда всхлипы достигают пика, ошарашенный вскакивает.
Солдат умирает. Ясно, что это опять завершил любовь его лучший друг Виктор в доме терпимости размером с ванную комнату.
Виктор моет руки. Очертания за шторкой: сидит женщина, на нее падает струя душа.
– Ну что, Зизи, может поженимся, а?
Заглядывает полусонный Макс.
– С облегчением, брат!
Чепель отодвигает штору. Открывается соперница Вики – надувная Зизи. Чепель легко поворачивает подругу задницей кверху и заботливо вытирает отверстие платочком, потом нежно прихлопывает Зизи по попе.
– Держи себя в чистоте, малышка!
Он поворачивает Зизи лицом вверх, смотрит какое-то время на яркое отверстие-рот и в порыве необъяснимой мужской нежности крепко целует красотку в губы. Потом вытер губы, сплюнул.
– Вот наваждение, вот прицепилась!
Звонок Вики, Чепель лезет в карман за трубкой. Вика плачет.
– Как ты ее брал? Ты опять ее брал сзади? Ты опять брал сзади эту грязную шлюшку… эту дрянь подзаборную…
– Она нормальная, понимаешь, нормальная. Она просто с пониманием, понимаешь?
– Это все равно измена. Ведь ты думал о ней.
– Это не измена, Вика! Это просто дополнительный интим, понимаешь? В дополнение к нашему интиму…
Он торопливо покидает квартиру Макса. Макс вслед крутит пальцем у виска.
Чепель виновато вползает в машину, садится рядом с Викой. Тут же пальцы Вики с ненавистью теребят его чуб – широко, размашисто, того гляди Чепель треснется калганом о лобовое стекло.
– Я уже не могу терпеть эту пошлость отношений! Не могу!
Чепель ждет когда любимая проплачется.
Вот начала сморкается, значит затихает.
Вика задумчиво, как бы невзначай, роняет:
– Значит, ты меня тоже хочешь так…
– Это нельзя. Ты сама сказала.
– «Нельзя» – еще не обозначает нельзя.
– Тогда – можно?
Он воодушевлен – и сразу тупеет от счастья:
– Скотч на рот, скотч на глаза…
– Однако… Однако… – произносит Вика.
И снова пальцы Вики с ненавистью впиваются в чуб Чепеля!
– Я не такая шваль, как она, чтобы меня брать сзади, поймешь ты когда-нибудь или нет? Я не дрянь! Я никогда себе такого не позволю, никогда!
Любит Петр Иванович Зубок маленькие неприметные кафе, любит. Это его большой стиль, так сказать. И столы любит скромные, сталинско-лагерное воспитание. Чтоб минералочка стояла – и ничего больше, здоровый образ жизни.
Темик объясняет причину, почему потревожил старика:
– Получается именно так… Григорий не так нас хочет построить. Уже намек дал.
– Что за намек?
– Да было дело в баньке, стыдно рассказывать. Такое не прощается… Запидарасить нас хотел Амфитамин.
– Вот оно как! – оживляется Петр Иванович.
– Что ты там про любимцев богов частенько говорил, напомни-ка…
– Уходят молодыми?
– Уходят не женившись, так правильно будет. Получишь хороший кусок, не обижу. Потом свалишь куда-нибудь в Австрию. А если женюсь на Мариночке – до конца жизни никто тебя не тронет.
Зубок кивает:
– Ладно, располовиним…
Делает глоток воды и потирает руки.
– Ух, кураж опять нашел… Страшный я человек, если разобраться, страшный. Если сказал располовиню – значит, полтрупа и будет. Ни больше, ни меньше.
Так могут говорить только профи высокого класса. Знает себе цену старик, не вякнешь против.
Он легко вскидывается и протягивает руку для прощания. Она холодная как лед, жил-то совсем не видно, такая беломраморная вся, мертвяцкая.
Темик, поежившись вслед старику, думает:
«Пора и тебя убирать, Иваныч, чует сердце, пора. Слишком много чего ты знаешь, страшный человек».
Между тем, все исполнил Зубок точь-в-точь…
Господин Вонялкин в ночь перед прощанием с Амфитамином прихворнул чего-то, так что друзья сидели до утра втроем.
Вернее, сидели вдвоем – Темик и Семик. Амфитамин, понятно, лежал. Ну, положено покойнику лежать, все дела.
Набрались друзья, конечно, изрядно – горе-то великое.
…Семик смахивает слезу, вглядываясь в лицо покойного:
– Катанул, значит, Григорий.
– Да, все под Богом ходим…
Семик поежился:
– Ну да. А у Бога в руках – калашник.
– Не попал в Кремль Григорий… Все-таки гнида он был, чего говорить…
– Так может правильно его… располовинили?
Поднимают стаканы.
– Ну, ладно, давай…
– Может и правильно. А ты как думаешь?
– Выходит правильно… – отмахивается Семик. – Какая-то муха летает! Что у него за дом такой!
– Точно, не дом, а козлятник! Одной ногой в Кремле – а мухи по дому летают.
Они пытаются поймать муху, не получается.
– Ну, это они на навоз слетаются, – догадался Темик. – Против закона природы не попрешь.
Семик снова поежился:
– Не пойму, как он без задницы тут лежит…
Темик держится веселее, хихикнул:
– Да уж. Задницу покойного искали на телеграфных проводах. Вместе с ногами. Мож заметочку такую дать в газету? В журнал этот… как его…
– «Форбс». Не, лучше про то как сэкономили ботинки и трусы на похоронах…Зато рожа цела осталась.
Темик вглядывается в лицо покойного.
– Да, подонок был еще тот. Четыре раза грохали – и вот свершилось. Ну, Сема, теперь мне придется продолжить начатое дело.
– Какое дело?
– Предложение было мне, Сема от Мариночки от Сергеевны. Как раз за две недели до того.
Семик поражен:
– Да ты че, Тема?! А почему не мне?
– Любовь такая штука – сердцу не прикажешь. Спросила: вы меня Артем Федорович, надеюсь, не оставите без мужского внимания, если чего?
– Теперь ты кремлевский житель, значит?
Темик отмахивается:
– Мух-то налетело!
– Примета такая – значит, говно был человек при жизни. Мухи, они все чуют, вот и летят…
Вдруг поменял тон:
– Слышь, Тема, а ты как Сергеевну будешь того… ну, типа эротика… Она – молодая… Ей же требуется…
– И чего?
– Мне Буренкова говорила… И эта говорила, как ее… Элеонора… И девки с Таганки говорили… Особенно эта, косенькая…
– Чего говорили?
Семик показывает пальцем вниз:
– Ну, что это…
– Да ладно, не тот базар ты слушаешь! – Разлил. – Давай лучше за Григория…
Выпили мирно, но Семик опять тупо гнет свою линию, не угомонится никак:
– Слышь, Темик… Мне Буренкова говорила, что у тебя того… Ну, не фурычит у тебя там… А если у тя на пол-шестого, так может мне поджениться? Чего девку зря упускать? Мы ж одна команда.
– У меня там в порядке. С чего ты взял?
– Ну, Буренкова говорила… И девки с Таганки болтали… Особенно эта, косенькая… Как ее…
– Не могла Буренкова такое сказать. Она баба, что надо. Не говорливая.
Семик долгим взглядом смотрит на друга.
– Сказала же. Позавчера сказала.
– Слышь, друган. Помолчал бы, а? Тут такое дело, Григорий катанул, а ты?
– Скажи как мужик мужику: как тебе жениться, если у тя на пол-шестого, а? Давай, лучше я подженюсь.
– Че ты заладил: пол-шестого, пол-седьмого! У тя самого как?
Холодок прошел по спине Семика.
– Спроси у Буренковой! У косенькой этой спроси тоже…
– А я уже спрашивал. Да говорить не хотел. Вслух-то.
Семик занервничал:
– Чего ты спрашивал? Чего она сказала?
– Плохая новость, брат, – трезво и холодно сказал Темик. – Не фурычит у тя.
– Брось, друг. Не могла она такое сказать.
– Ну, извини…
– Врешь! А у тя точно не пашет!
Темик крепко сует обнаглевшему товарищу в рожу кулак, Семик отлетает.
– У кого не пашет?
– Да у тя! Давай я подженюсь, друган! Я – профпригодный!
От следующего удара по фейсу он отбегает по другую сторону гроба.
Темик надвигается.
– Вот оно чего! – Достает нож. – Вальс Мендельсона, значит, слышишь? Кремлевским небожителем хочешь стать, как говорят…
– Темик, не подходи! Ща гроб катану! Стой на месте!
– Катай! Но я тебя ща к Амфитамину отправлю. Ты меня знаешь.
