Он прокашлялся.
— Ну, насчет воина ты, по-моему, загнул. Хорошо хоть не сказал, что он был шахид.
— Шахид — это не тот, кто взрывает людей в людном месте, — совершенно невозмутимо ответствовал Али. — Шахид — это тот, кто умер за веру.
Час от часу не легче.
— А Христос не умер, — нашелся, хотя и не сразу, Иван. — В смысле, он воскрес.
— А, — сказал восточный мальчик.
Похоже, тут начинались какие-то религиозные тонкости.
— Ну ладно, а с чего ты решил, что он был воин?
— На нескольких иконах написано «Царь славы». И еще «Ника». Ника — это богиня победы?
Иван невольно потянулся рукой, чтобы почесать в затылке.
— Э-э, я думаю, — медленно произнес он, — что тут имеется ввиду победа в духовном смысле.
— Хороший воин всегда побеждает в духовном смысле. Сун-цзы в трактате о воинском искусстве писал: «Сто раз сразиться и сто раз победить — это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего — покорить чужую армию не сражаясь. Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию, не сражаясь; берет чужие крепости, не осаждая; сокрушает чужое государство, не держа свое войско долго. Он обязательно сохраняет все в целости и этим оспаривает власть в Поднебесной».
— Ни фига себе! А ты откуда все это знаешь?
— У меня папа — учитель.
— Не хило у вас поставлено образование.
— Ну, это не везде так, — скромно заметил Али.
— А как ты запоминаешь такие большие куски наизусть? Какая-то особая методика? Или национальная особенность? У вас, говорят, есть люди, которые весь Коран читают по памяти, это правда?
— Я читаю весь Коран по памяти.
— Атас! Это ж целый томище!
— Мы отвлеклись, — напомнил восточный мальчик.
— А, ну да. Ты еще что-нибудь увидел этакое?
— Какое?
— В смысле, необычное?
— Да. Вон там икона, где написано «Борис и Глеб». Имена мужской, а нарисованы мужчина и женщина.
— Чево?
— Иди сам смотри. Один с бородой, другой с длинными волосами.
— Подумаешь… У Христа, вон, на всех иконах тоже длинные волосы, но он точно мужчина.
— Я знаю, что иконы пишутся по канону.
— И что?
— Люди на иконе «Борис и Глеб» нарисованы лицом к лицу. По канону так изображали супругов. У них даже нимбы соединены в сердце.
Иван мгновение помедлил, тараща глаза, потом побежал и уставился на указанную икону. А-бал-деть! У него аж лоб вспотел.
Действительно, если приглядеться, то очень даже похоже, что изображены действительно мужчина и женщина. Что делается-то, православные!
И как же такое понимать? В истории, помнится, ясно сказано, что Борис и Глеб — младшие братья Ярослава Мудрого, тихие и кроткие, к которым Святополк Окаянный подослал убийц. Невинно убиенные отроки стали первыми русскими святыми. Никаких сомнений тут быть не может. Но изображение на иконе…
Иван тряхнул головой, отгоняя неудобные мысли и изрядно озадаченный вернулся к неподвижно сидящему Али.
Тот поднял голову и посмотрел вопросительно.
— Ну да, — промямлил мурманчанин, — что-то такое есть, но, честно скажу, я не понял. И если ты прав, и изображены действительно мужчина и женщина, то просто не представляю, что это может означать. В общем, надо перечитать историю.
— А ты сам что-нибудь нашел?
— Я? — Иван встрепенулся, — да, разумеется. В первую очередь хочется сказать о Рублевском Спасе, перед которым мы сейчас сидим. Я раньше много раз видел его в репродукциях и даже не подозревал, что он так огромен. Тут добрых полтора квадратных метра!
На репродукциях или в Интернет-картинках внимание фиксируют только на лик Христа. И там совершенно не видно, что в оригинале живопись сохранена лишь на одной десятой части общей площади. Все вокруг не то, чтобы истерлось, осыпалось по ветхости, а… — тут Иван перевел дух и закончил залпом: — Все остальное, по-моему, просто уничтожено. Вокруг лика Христа чисто выструганная доска без каких либо следов краски или хотя бы грунта.
— Я думаю, что обе крайние доски не строгали. Их заменили.
— Похоже. Правая вон даже по размеру не подходит — смотри, как она выступает внизу… Будто нарочно делали, чтобы бросалось в глаза.
— Угу. Еще что-нибудь?
— Заметил одну вещь, но тут я не уверен.
— Что?
— Обрати внимание, у Рублевского Христа на шее вроде бы звездочка. С одной стороны понятно, что крестик он носить не мог — крестик у христиан появился, как память о нем, после распятия. Но все же интересно — вдруг это некий символ Вифлеемской звезды, под которой он был рожден?
— Или просто случайные черточки.
— Может и случайные. Но в форме правильной звезды.
Иван помолчал.
— Как думаешь, зачем понадобилось уничтожать большую часть изображения?
— Когда мусульмане вошли в Мекку и стали рушить идолов в Каабе, один воин хотел смыть водой настенное изображение Богородицы с Христом. Мухаммад запретил ему делать это, прикрыв ладонями лики Богородицы и Младенца.
— Что ты этим хочешь сказать? — напрягся Ванька.
— То, что здесь тоже сохранили только лик.
Бог знает что отвечать на такие заявления. Иван угрюмо помялся, но так ничего и не придумав, сказал:
— А знаешь, я кое-что заметил, только не знаю, как это истолковать. Вот присмотрись к участку чуть ниже и левее звездочки. Тут на самом краю сохранившегося красочного слоя можно разглядеть остаток какого-то изображения. Видишь? Что-то вроде пальцев руки.
— Благословляющий жест?
— Тогда указательный и средний пальцы должны быть подняты вверх. А здесь совсем другое расположение. И, обрати внимание, пальцы маловаты для взрослого человека.
— Ты хочешь сказать, что на этой иконе Христос держал на руках ребенка?
— Не знаю, — прошептал Иван.
* * *
Вечером я вернулся довольно поздно и против всяких ожиданий обнаружил, что Ванька вовсе не извелся от ожидания и желания поделиться впечатлениями, а увлеченно творит что-то на моем компьютере.
Какой самостоятельный мальчик…
— Кхм, — сказал я, сгружая на стол выпрошенный у приятеля ноутбук.
— Ага, привет, — откликнулся ребенок, не поворачивая головы от экрана. — На плите рыба, я пожарил, можешь разогреть.
— Что-то я раньше не замечал в тебе рвения к домашнему хозяйству…
— То раньше. А теперь нужно учиться быть самостоятельным и рационально расходовать средства.
— Ну да, — несколько озадаченно произнес я. — Рационально — это то, что надо. Меня потом научишь?
— Легко!
Мда, новое поколение сегодня открывалось мне с какой-то неожиданной стороны…
— Кстати, — поинтересовался я, — а чем ты сейчас так серьезно занят?
— Ищу работу, естественно.
— Фри-лансера?
— Но ты же сам сказал, что разгружать вагоны меня вряд ли возьмут… Вот, отобрал десяток предложений для IT-специалистов, выслал резюме…
— Оперативно. Но пока работодатели еще не откликнулись, может поужинаем вместе?
— Вообще-то, мы уже поужинали.
— Мы?
— Да. Я и Али.
— Какая прелесть, — пробормотал я. — Надеюсь, Али — это кот?
— Нет, Артем. Али — это мой новый друг. Сегодня за ним погнались скинхеды, а я ему помог. В общем, мы познакомились.
— Судя по тому, что ты выглядишь вполне целым и невредимым, знакомство обошлось без жертв. Второй вывод: твой новый друг — приезжий. Не узнавал откуда?
— Из Узбекистана. Кстати, старушка, у которой мы сегодня обедали, рассказала, что в войну многие узбекские семьи принимали эвакуированных русских детей, а одна семья даже усыновила 52 ребенка: русских, украинцев, татар… В общем, целый интернационал. И всех вырастили. Здорово, правда?
Я почесал в затылке и спросил осторожно:
— Но ты, надеюсь, не собираешься усыновить и вырастить своего нового приятеля?
— Нет, конечно. Во-первых, он старше меня, а во-вторых, у него есть родители.
Я возвел глаза вверх и с чувством произнес:
— Слава богу.
— Да брось ты, он славный парень.
— Понятно. И ты не решился бросить славного парня на улице и привел в дом. Кстати, где он сейчас?
— В спальне.
— Спит?
— Нет, молится. По его вере нужно молиться пять раз в день.
Я взялся двумя руками за голову. Для полноты картины не хватало только, чтобы этот парень оказался религиозным фанатиком или вообще террористом. Вот так придешь домой с работы, а тут база террористов, вокруг оцепление из ОМОНа и зверски выглядящих спецназовцев, и кто-то орет в репродуктор, призывая сложить оружие и выходить с поднятыми руками.
Жуткие сцены, нарисованные моим разыгравшимся воображением, были прерваны появлением обсуждаемого персонажа.
— Здравствуйте, — вежливо произнес предполагаемый член террористической группировки. — Можете называть меня Али.
— Очень приятно, — пробормотал я. — Артем.
