Над письменным столом Юлиан повесил портрет Ветеринга в непомерно большом и уже по тем временам старомодном парике. Некоторое время все шло ничего, но потом Мальхорн начал отпускать на сей счет пренебрежительные замечания, а сам Юлиан понял, что под пронизывающим взглядом мыслителя, да еще с нахмуренным лбом, работать невозможно; он снял портрет и поставил на пол, лицом к стене. Дверь всегда была полуоткрыта, и время от времени он видел Андреа с пачкой бумаг. Иногда она мельком поворачивала голову в его сторону и, прежде чем он успевал ответить, исчезала; тогда улыбка озаряла лицо Юлиана, он хватал пластмассовую ручку, ощущая полное удовлетворение даже после одного взгляда девушки. Ему уже давно не давали покоя, преследуя даже в редких снах, ее глаза, Покатость изящных плеч и желание положить руку на ее головку, склоненную над столом. Прошло еще несколько недель, и только тогда он заговорил. Вскоре они отправились на выходные за город, в пансион.
Целых два дня бродили по лесам, катались по грязному озеру на лодке и любовались ночным небом. Сохранилась фотография: размытый фон, притворные улыбки. Вечера тянулись бесконечно, и говорить было не о чем. По ночам он видел пестрые и запутанные сны, утром в столовой горланили дети, носясь между расшитыми скатертями и посеревшими диванными подушками. И когда они поехали домой, он, к своему удивлению, только облегченно вздохнул.
— Придешь завтра? — спросила она.
— Куда?
Она не ответила.
— Ах да, — опомнился Юлиан, — прости! Конечно, приду.
День выдался ясный, ветер бился в окна его нового автомобиля, купленного совсем недавно: пришлось снова взять кредит, и ответственный за это человек в банке, как всегда, пошел навстречу. Андреа встретила его в дверях. В первое мгновение он едва узнал ее: лицо бледнее, чем накануне, словно девушка поменялась местами с менее интересной сестрой-близняшкой. В квартире оказались две скудно освещенные и пропахшие ароматическими палочками комнаты; на стенах скученно висели абстрактные картинки — тяжелые крашеные холсты с неразборчивыми подписями. Попугай, неожиданно спланировав к Юлиану на плечо, стал недовольно клевать его ухо.
— Это Клаудио, — представила хозяйка своего любимца.
Юлиан кивнул, поднял глаза, опять не узнал ее. На обеденном столе горела свеча, которая все норовила погаснуть и которую снова и снова приходилось зажигать. Когда они, вскоре после ужина, лежали в постели и он чувствовал под собой ее худенькое тело, вдруг совсем рядом раздался хриплый старческий кашель. Она спокойно сказала:
— Клаудио, замолчи.
Потом обняла его и что-то прошептала, но он не разобрал и твердо решил, что все только сон, и окончательно в это поверил, когда опять оказался в машине, наблюдая, как выплывают из темноты и снова исчезают фасады домов, как светящиеся буквы набегают друг на друга, как вспыхивают и меркнут витрины. А когда через полчаса нырнул под свое одеяло, тут уж развеялись всякие сомнения.
Он чуть не забыл про день рождения Вельнера. По дороге заблудился и приехал последним. Впереди выросла загородная вилла средних размеров, на лужайке торчали пухленькие гномы с тачками и лопатами, чугунная «В» косо сидела на воротах. Немного стесняясь, он вошел и столкнулся лицом к лицу с Мальхорном.
— Ого! Ну да лучше поздно, чем никогда, — язвительно заметил тот.
— Иногда и наоборот, — поправил Юлиан.
— Это почему же?
— Да так. Я только хотел сказать… — Он запнулся, но Мальхорн продолжал смотреть серьезно и вопросительно. — Иногда лучше вообще не приходить. Просто шутка!
— Но ведь вы на полном серьезе!
— Знаю… — Юлиан потер глаза. — Мне только подумалось… Я знаю! — Юлиан хотел прислониться к стене, но не нашел ее и растерянно озирался вокруг. Ни одного знакомого лица. — Мне только подумалось… что… иногда можно выразиться…
— Но вы выразились на полном серьезе! — Мальхорн поправил галстук.
— Как вы думаете, — прохрипел Юлиан, — попросить стакан воды — это прилично?
Мальхорн покраснел. На лбу нарисовались морщины.
— Еще увидимся! — буркнул он, отступил и растворился в толпе. Юлиан снял запотевшие очки и протер их краем пиджака.
Осмотрелся. Мужчины в серьгах, женщины с рыбьими глазами, старик в зеленых очках кивнул ему, Юлиан видел его впервые, но на всякий случай тоже кивнул; откуда-то доносились звуки рояля, в середине залы худая как соломинка дамочка пустилась в пляс, но никто не обращал на нее внимания. Чья-то рука легла ему на плечо, насмерть перепугав, — Андреа рассеянно улыбнулась и скрылась. Юлиан схватил первый попавшийся стакан — со следами помады по краям, но ему уже было все равно, — залпом осушил и отставил в сторону. А потом перед ним вынырнул Вельнер, высоко поднял брови и воскликнул:
— Отличные новости!
— Простите, что вы сказали?
— Мы едем в Италию, вы и я. Этой осенью. Небольшая конференция, ничего серьезного, почти как в отпуск.
Юлиану потребовалось несколько секунд, чтобы открыть рот для ответа, но Вельнер уже проследовал дальше.
Позже на улице он попрощался с Андреа. Та стояла возле своей машины, — глазки узенькие от усталости, — и вдруг ему снова открылась какая-то особенная и загадочная красота девушки. Юлиан рассказал ей о разговоре с Мальхорном.
— Кажется, ты никогда ничему не научишься? — заключила она.
— Чему?
— Ты никогда ничему не научишься, — повторила она.
Он ждал, но Андреа ни слова больше не сказала. Только кивнула на прощание, села в машину, завела мотор и умчалась. Он смотрел ей вслед; и даже когда машина уже давным-давно скрылась, все еще стоял на том же месте. Потом поднял воротник и прислонился к забору. Голова раскалывалась, жесткий забор впивался в спину. Через некоторое время глаза привыкли к темноте. Он снял очки и спрятал их в карман. И вдруг ни с того ни с сего ему подумалось, что все еще может устроиться.
— Только через восемь лет пропавший без вести официально признается мертвым. Надеюсь, это тебе известно.
— Я не пропал, я утонул. Доказательства налицо.
— Все равно. Если нет трупа — восемь лет.
— Но если есть письменное согласие близкого родственника, тогда гораздо раньше.
— А кто этот родственник?
Юлиан не отвечал.
— Ах вот ты куда клонишь. — Взволнованный Пауль сидел глубоко в кресле и в оцепенении, не моргая, смотрел на него. — Но если серьезно, Юлиан, что все это значит?
— Нам дана только одна жизнь. Ясно как день, и даже детям известно. Это, наверное, самое первое, что пытаются нам вбить в голову родители.
— Ну и что?
— У меня будет еще одна.
Пауль покачал головой:
— Допустим, но и это выгорит только с одного бока. Думаешь, у тебя получится стать кем-то другим. Нет уж, ты — молодой человек со слабым зрением, написавший плохую книгу о всеми забытом мыслителе эпохи барокко, да еще виновный в смерти матери. Вот ты кто, и останешься им навсегда.
— Если я повинен в смерти матери, в таком случае ты тоже.
— О, и даже больше твоего!
— Ты так говоришь, словно это пустяки!
— Пора бы уже понять, — перебил его Пауль, — как нелепы все твои попытки бегства. Хотя, если честно, это был смелый поступок, тогда. И угораздило же тебя приехать именно туда, где женщина попала под поезд.
— Я не знал, что это была женщина.
— Писали газеты. Да, собственно, все идет по кругу: ты вечно хочешь чего-то нового, а я не хочу ничего. И если подумать, добиться того или другого не так-то просто.
— Ничего не хочешь? Поэтому ты и занимаешься игрушками?
— Но что, по-твоему, такого предосудительного в моей работе? В настоящий момент, к примеру, мы разрабатываем одну вещицу, где с помощью искусственного интеллекта действует экипаж космического корабля. Только постепенно, шаг за шагом игрок невольно понимает, что его команда не такая замечательная, как казалась вначале, что люди неверно выполняют его приказы, то ли из-за собственной безалаберности, то ли умышленно. Некоторое время человек думает, что где-то допустил ошибку или вообще винит во всем нас, разработчиков. Но потом, вот к этому-то моменту и сводится игра, рассеиваются последние сомнения: он окружен врагами и всеми обманут, с самого начала. И никаких шансов выиграть. — Пауль ухмыльнулся. — Так оно и есть. Выиграть действительно нельзя.
— Неужели такое покупают?
— Странно, правда? Причем создать игру сложнее, чем кажется. Нужно научить машину лгать, а она на это не рассчитана.
Юлиан скрестил на груди руки. Об игрушках говорить не хотелось.
— Почему ты пришел сюда?
— Мне позвонили. Какой-то незнакомец, говорил на ломаном немецком, вроде итальянец. Понятия не имею, откуда у них мой телефон. Во всяком случае, человек сказал, что они уже начинают волноваться, потому что вчера ты не появился, а сегодня утром они обнаружили твою одежду, очки, даже полотенце, только ботинки не нашли…
