Но и на этот раз Мэрит не закричала, потому что от удивления лишилась голоса. Человек не убегает в лес, он идет в ее сторону, подходит к крыльцу.
— Вы тут? А я хотел упредить насчет холста.
Это Хокан Ингельссон. Он подходит еще ближе и добавляет, словно оправдываясь:
— Тут кругом ворья много.
Стало быть, это вовсе не вор. Напротив, это заботливый сосед, который хочет уберечь ее добро от воров. Он пришел предостеречь ее.
— А я в аккурат иду за ним.
Вон как, а он-то думал, что про холст забыли. Хокану стало неловко. Этим ответом Мэрит дала ему понять, что она сама сумеет позаботиться о своем добре и помощь соседей ей тут ни к чему.
Мэрит неразговорчива, переход от страха к крайнему удивлению ошеломил ее. К тому же и другое ее занимает: то, что она сейчас видела. Что это было? Не ощупывал же Хокан ткань, чтобы убедиться, что ее стоит украсть! Но что же он делал в таком случае? Она начинает скатывать полотно, и он вызывается ей помочь. Ничего, она и сама справится… Но потом она все же принимает его помощь. Хокан берет скатанную ткань и несет к дому. Он несет холст, обхватив его руками. Холст пропитался ночной росой, он сырой и тяжелый. Они идут рядом по траве и оба молчат. Время от времени она чувствует то легкий толчок его бедра, то беглое касание его пальцев на своей голой руке. Все это получается как бы невзначай, и никто из них не произносит ни слова. Они входят в сени, и Мэрит показывает, куда положить холст. Теперь надобно все-таки сказать ей — он шел мимо, увидел полотно, думал, забыли его… в ночную пору лучше поостеречься… ну, доброй ночи!
Хокан выходит, и она запирает за ним дверь. Запирает медленнее, чем обычно.
Когда она снова укладывалась в постель, проснулся Повель. Она, вишь, позабыла унести в дом полотно, что расстелила днем белить. Повель спросонья слегка журит ее. Вот уж никак от нее этого не ждал, можно ли быть такой беспамятливой? Ладно, все обошлось, а ну как украли бы ночью холст? Он осерчал бы не на шутку…
— Гляди же, в другой раз ничего не забывай…
Но Мэрит не слушает мужа. Она вне себя от удивления. Зачем умолчала она о том, что встретила Хокана, который шел упредить ее? Ничего особенного тут нет, если разобраться. А она все же утаила это от мужа. Может, оттого, что она чувствует: Хокану не по душе было бы, если бы она проговорилась. А может, у нее самой язык не повернулся рассказать про это? Может, с ней приключилось такое, что лучше таить про себя?
Мэрит молчит. И чудится ей, что она открыла в себе нечто, доселе ей неведомое. Но доискиваться правды она не хочет, ей страшно. Как будто в душе у нее живет какое-то чуждое ей существо.
— Гляди же, чтоб больше такого не было!
И с этим последним наставлением муж засыпает. Но Мэрит не до сна. Множество вопросов теснится в ее голове. Выходит, то был не вор. Но она ясно видела, как он касался ее полотна руками. Руки Хокана щупали холст, она это собственными глазами видела. И пока она принимала его за вора, ее это не удивляло. Но теперь удивление ее безмерно. Зачем он это делал? Женщина стала бы щупать холст, чтобы узнать, добротное ли полотно. А мужику-то зачем? Что же он делал там? Что делали его руки?
И вдруг правда открылась ей. Она не доискивалась ее, разгадка пришла сама собой: руки Хокана гладили.
Они гладили холст, вот в чем дело. И Мэрит поднимает свои собственные руки, еще влажные от ночной росы. Она подносит их к лицу и вдыхает запах молодой апрельской травы. Вот оно что! Ее глаза, которые она теперь прикрывает руками, воочию видели, как Хокан гладил ее полотно.
И тут она рассмеялась. Беззвучный, счастливый смех, смех от всего сердца, родился в ней и тихо растекся в ночи.
Мэрит проснулась поутру. Она потянулась, и грудь ее выгнулась дугой. Она спустила ноги с кровати и надела исподнюю юбку. Подошла босиком к очагу и стала разжигать огонь. Из щелей в полу дуло, холод пошел по ногам.
Утро было такое же, как сотни других, и все-таки не такое. Она надела корсаж и юбку, уложила на голове тяжелые косы. Руки ее занимались привычным делом так же, как вчера, но все-таки все было не так, как вчера.
Она вышла подоить корову, увидела траву, освещенную солнцем. То же солнце, и ту же траву видела она вчера утром, и все-таки они были не такие, как вчера. Нет, не походило это утро на прежние. Мэрит была в этом твердо убеждена. Все вокруг было обычным, необычное было в ней самой.
Внутри у нее все дрожало. Такая дрожь донимает человека при тяжком испуге, а она ведь и впрямь напугалась вчера вечером. И все-таки не от испуга эта дрожь. Она не причиняла муки ее телу, а, напротив, была только приятна. Где-то в глубинах ее души таилась эта тихая тайная дрожь, наполняя отрадой все ее существо. Она перелилась в журчащий смех. Перед тем как заснуть, Мэрит дала волю этому смеху, она не в силах была сдержать его.
Правда открылась ей: руки Хокана гладили. Тихо и бережно скользили они по расстеленному холсту. Глаза не обманывали ее. И хотя ничего такого больше не случилось, все, что она увидела, было полно для нее особого смысла и значения, потому что она поняла связь между увиденным и собой.
Так обычно гладит мужчина не мертвую бездушную вещь, а женщину из плоти и крови. Всем сердцем почуяла она — это ее он гладил, а не холстину. И от этой ласки дрожмя дрожала теперь ее душа.
Это по ее телу скользили его руки. И нынче утром она словно ощущает их на себе. Руки Хокана скользили по ее плечам, по бокам, по бедрам. Точно теплый струящийся поток окатывал ее волна за волной. И ласка его досталась холсту. Но это ничего не значило! Он ласкал холст, потому что не мог ласкать ее. К ней хотел он прикоснуться, и хотел так сильно, что она ощутила его руки на себе, и душа ее сладко затрепетала. Уж если какая женщина и чувствовала ласку мужчины, так это она.
Хокан выступил из тьмы…
И ей вспомнился дурной сон, который повторялся на разные лады: она впустила в дом чужого человека. Ей и самой невдомек, как она могла решиться на такое. А теперь ей никак не выгнать его. Человек этот страшен, он грозит ей насилием, и она напугана до смерти. Она зовет Повеля на помощь, она понимает, что незваный гость в любую минуту может накинуться на нее и взять ее силой. Но Повель не идет, а она все кричит и укоряет его том, что он не слышит ее, когда она ждет его помощи. Ей никак не избавиться от незнакомца… Но когда страх подступал к самому сердцу, она обычно просыпалась.
Вот и вчера ее напугал человек, оказавшийся ей незнакомым, и она уже хотела кликнуть Повеля, но увидела, что этот не чужой. Тут сон и явь не совпалили.
Всего несколько шагов прошел Хокан рядом с нею. Ее бедро все еще ощущало беглые касания его тела, кожа на руке все еще горела от прикосновения его пальцев. Каким образом это живет в ней до сих пор?
То была близость мужчины, которую Мэрит почувствовала в первый раз в жизни. Хотя мужчина и прежде все время находился около нее, но его близости она не чувствовала.
И она вспоминает, что такое же чувство, хотя и много слабее, она испытывала уже не раз. Точно ухватишь рукой раскаленный уголек и тут же бросишь его, пока не обожгло пальцы, — вот на что это похоже. Потом становится как-то неспокойно на душе. Раньше она не задумывалась над своими ощущениями и не спрашивала себя, откуда они берутся. Теперь ей ясно, в какие минуты с ней бывало такое — в минуты, когда ее касался мужчина. А теперь ей наконец открылось, кто этот мужчина. И оттого нынешнее утро не похоже на прежние.
* * *
Мэрит вспоминает, кто был самым частым гостем у них в дому.
Повель наведывался к Хокану и сам бывал рад его приходу. Повелю все никак не удавалось поближе сойтись с другими крестьянами. В Хэгербеке пришлого не принимают с распростертыми объятиями с первого же дня, сперва долго приглядываются, что он есть за человек. К Хокану же подступиться было легче. Он без долгих приглашений наведывался к соседу — иной раз за сущим пустяком, за которым мог бы и служанку послать. Он не был таким скрытным и недоверчивым, как другие. Повель дорожил дружбой Хокана и никогда не отказывал ему в помощи.
Он рассказывал жене про род Ингельссонов, который был когда-то богатым и знатным, и даже в приходе Юдер о нем слыхали. Дед Хокана всегда выезжал из деревни верхом, в сопровождении батрака. Внук же его в Хэгербеке, хоть и сидит на земле, но ни батрака, ни коня у него нет. А один старик из этой семьи так и вовсе в мирские нахлебники угодил. Теперь род Ингельссонов больше не в чести. Беспечность, гульба, бражничанье лишили его былой славы и богатства. Вот и у Хокана, видать, закваска та же. Добро беречь не умеет, перед любой трудностью руки опускает. Повелю он годится для компании, чтоб было с кем словом перемолвиться, ну, а хозяин он никудышный. Да и напасти на него невесть откуда сваливаются. Нынче зимой откормленного поросенка у него украли. А тут как-то поутру пришел и говорит, что корова у него пала. Теперь у него только две коровы остались и ни одной дойной. Сейчас только стащил коровью тушу в лес и закопал там.
