Но потом она опускает на землю скамеечку и кувшин и оборачивается к Хокану. Сейчас она поглядит ему прямо в глаза и скажет, что он человек без чести и совести, коли задумал совратить замужнюю! Он прокрался к ней, когда она одна-одинешенька пришла в лес доить. Подстерег минутку, когда и защитить-то ее некому! Вот когда у него смелость взялась! А она думала, что он добрый сосед, что он им зла не желает. Вот как можно обмануться в человеке! Он, видно, хотел до смерти напугать ее. Недобрая, подлая, трусливая затея! Пускай убирается прочь с ее глаз!..
Но в горле у Мэрит какой-то комок, и слова не идут с языка. Вместо всего, что она приготовилась сказать, она чуть слышно, хриплым и неуверенным голосом произносит одно только слово:
— Уходи!
Но в то время как уста ее раскрылись, чтобы произнести это слово, стан ее склонился к Хокану.
Сильно, жадно схватил он ее в объятия. Тело ее оказалось в крепком кольце его рук. Она почувствовала, как рот его прижался к ее рту, и губы у нее точно обожгло огнем.
Этот огонь опалил ее всю — она вырвалась и отступила назад.
— Уходи! — повторила она громче. Она не могла совладать со своим телом, но голос ее звучал сурово и решительно.
— Мэрит!
Ее имя поразило ее, как громом. Она застыла, оцепенела. Нет, нельзя ей больше слышать свое имя.
— Пощади меня! Пожалей меня! — взмолилась она.
Губы у нее дрожали. Она больше не приказывала, она молила. Молила о пощаде, точно он грозил ей погибелью. Молила, как в смертный час. Молодая жена Повеля обороняется от бесчестья, она готова на все, чтобы спасти себя от греха. И Мэрит ухватилась за то единственное, что еще могло ей помочь. Она вдруг поняла, в чем спасение: в ее власти над человеком, который обнимает ее. Своих сил у нее уже не осталось. И только к нему может она взывать, только его молить — человека, которого должна опасаться.
— Не губи меня! Делай что хочешь, только не губи! Уходи!
И он повиновался — быстро перескочил по камням на другую сторону ручья и зашагал прочь.
До сна ли было Мэрит в эту ночь?
Она была напугана, нет, больше того, она была вне себя от ужаса. Этого нельзя было допустить ни за что на свете! Как же это все-таки вышло? Как могла она склониться к нему с раскрытыми устами? Все случилось помимо ее воли. Какая-то неведомая сила завладела ее телом. И неповинна она была в том, что склонилась на грудь Хокана, как неповинно бывает молодое деревце, когда ствол его гнется под сильным ветром. Да, страсть Хокана обрушилась на нее как буря, и она, оцепенев, поникла перед ней. И сейчас еще, ощущает она блаженное тепло, в которое погрузилась ее душа в ту минуту. Он прикоснулся губами к ее рту, и точно огненная струя переметнулась от него к ней. И что это за огонь горит в нем, который так согревает ее? В Повеле, единственном мужчине, который до сей поры прикасался к ней, нет этого огня. Что за силой владеет Хокан, которая повлекла ее к нему на грудь?
И все-таки она не вправе винить Хокана. Он совращал ее, но и она сама того хотела. А иначе зачем было ходить по вечерам одной к водопою?
Но только теперь она поняла, что натворила. И ей стало страшно. Добром это не кончится. Поняв, что тело больше не повинуется ей, она отпрянула и взмолилась о пощаде. И он пощадил ее. Хокана надо ей благодарить за то, что она спаслась от беды. Ее тело было с ним заодно, оно не могло ему противиться в ту минуту.
Она содрогнулась. Это козни дьявола, не иначе. Она ведь помнит шестую заповедь катехизиса. Это дьявол склоняет ее нарушить брачный обет. И года не прошло, как она венчалась, стояла в церкви перед алтарем, а уж готова стать распутницей. Недавно еще невинная девушка, она готова допустить себя до блуда. Вот до чего она докатилась всего за несколько дней. Потаскуха лишается душевного покоя на земле и вечного блаженства на том свете. Будь что будет, но она оградит свою женскую честь от посягательств Хокана. Никогда больше не подойдет он к ней так близко. Пока у нее будет хоть какое-то средство обороняться, она не станет потаскухой.
Но собственное тело больше не повинуется ей, оно вышло из-под ее власти, предало ее. Она беззащитна перед Хоканом. И потому отныне ей не след доверяться своему телу. Присутствие других людей будет ему уздой. Никогда и нигде больше не должна она оставаться наедине с Хоканом. Повель должен быть тут же, по крайности, находиться близко, чтобы она могла кликнуть его в случае опасности. Во сне она напрасно звала супруга на помощь, но наяву ему придется ее услыхать. Да, Повель ей муж, он должен помочь ей, удержать при себе, раз кто-то другой задумал ее отнять у него. Муж спасет ее от Хокана, она не станет беспутной.
Она больше не ходит в рощу доить коров, а посылает по вечерам служанку. И молоко наливать Хокану ей больше нет надобности, он не появляется со своей кринкой, а присылает Элин. Минуло уже много дней, но Хокана не видать в доме Повеля.
Глаза Мэрит пытливо смотрят за порог, в душу ее закрадывается разочарование, но все же лучше, что он не появляется. Так ей будет легче бороться с собой.
А в следующее воскресенье она поедет с Повелем в церковь. Молодая, недавно венчанная жена, которую склоняют к распутству, нуждается в слове божием.
Переодеваясь воскресным утром, она вынимает из сундука два корсажа и раздумывает, какой из них сегодня надеть. Есть у нее черный корсаж, который она чаще всего надевает по воскресеньям, отправляясь в церковь. А есть и алый, почти совсем новый. На алом корсаже шелком вышиты веточки брусники. Ягоды цветут на ее груди, белые цветы красиво выделяются на красном. Но сегодня она будет сидеть в церкви, надеясь, что слово божие укрепит ее против соблазна. Так подобает ли в этом случае украшать грудь алым корсажем? Цвет крови — это цвет греха. Она ведь слышала такие слова: «Коль грехи ваши цвета крови…»
Алой крови подобны греховные утехи. А черный цвет приличествует строгости, и строгость вещает человек в черной рясе. И если она хочет внять его проповеди, ей надо сидеть в церкви в черном корсаже. Глубоко под черным корсажем спрячет она недозволенную, греховную, плотскую страсть, которая зреет в ее груди. Черным-черна должна быть ее одежда, чтобы смирить бурный ток крови в теле.
Страшно ей. Мужчина донимает ее своим плотским желанием, и в ней радостно бурлит кровь. Добра от этого не будет.
Мирской захребетник Герман ест за столом у Хокана и спит у его очага. Но он не просто ночлежник, не просто лишний рот в дому. Кое-какой прок и от него есть. Он чинит грабли, щепает лучину, точит ножи, смолит снасти. Уж что-что, а дело в крестьянской усадьбе всегда сыщется. И Хокану незачем будет тратить время на такие мелочи.
Но Герман вскорости унесет отсюда свой узелок. Харч у племянника скудней прежнего стал: хлеб, брусничная подливка, жидкая каша, чуток молока да иной раз дрочена. Хокан от души потчует его, заметив, что старик совестится есть, но Элин, по всему видать, охотно сбыла бы с рук лишнего едока. Она заводит речь о том, что в бочонке с селедкой скоро будет дно видать, что придется ей хозяина мякинным хлебом кормить. Да, нынче летом не миновать им лакомиться хлебом из мякины, вереска и почек орешника. Все это речи для его ушей. И он вскорости унесет свой узелок из этой усадьбы.
Невесело нынче в дому у Хокана. Сам хозяин, похоже, желает своему дому сгореть. Видно, напасти ожесточили и озлобили его душу. Корова у него околела, так он ее вместе со шкурой в землю зарыл. И с севом у него не ладится. А все потому, что не умеет он ничего наперед рассчитать. Разбросанный навоз на солнце сохнет, семя он в землю бросает в неурочное время. И прежде душа у Хокана к крестьянской работе не лежала, но уж таким он все же не был.
Что-то гнетет его. И скоро Герман смекает, в чем дело. Хокан сохнет по бабе. Недолго пришлось старику гадать, кто она, — он ведь еще покуда не ослеп. Хокана ноги сами несут к одной из усадеб в деревне. Что ж, лакомый кусок всякому люб. Он и сам был бы не лучше Хокана, кабы ему скинуть годков этак сорок.
Герману кажется, что Повель не пара такой бабе. Кровь у него в жилах больно стылая. Что ж, может, жизнь теперь выпрямит то, что люди вкривь и вкось сладили. Ясное дело, жизнь всегда свое возьмет. Но только ой какая беда из этого может произойти!
Эта женщина — ну и ну! Встрять промеж людей, что лежат на супружеской постели! Добра от этого не жди. Если есть у человека хоть на грош разума, он нипочем не посягнет на замужнюю. Коли их по закону осудят, то уж хлебнут они горюшка! Того, кто брачный обет порушил, случается, и в колодки забивают. А розги, острог и прочие постыдные наказания — так уж это непременно. Нет, не пройдет им даром милованье.
Ой и несладко же им придется… Само собою, человек похитрей сумел бы долгое время держать все в тайности. Но Хокан не из таких, у него на это ума недостанет. Да и то сказать, в деревне тут глаз и ушей довольно, не так-то легко тишком в чужую-то кровать пролезть. Да, по кривой дорожке идет Хокан. Добро бы вовремя одумался.
