— Такой холод, что стоило приложить ладонь к броне танка, и кожа примерзала.
— Пожалуй, гораздо легче, чем я, если сказать правду.
— Даже бензин замерзал. Бензин!
— В Англии была очень холодная зима. Сразу после войны. В сорок шестом, по-моему. Или в сорок седьмом.
Меррил внезапно потеряла терпение. Какое отношение имели страдания ее Тома к холодной зиме в Европе? Нет, право!
— Как ваша гранола? — спросила она.
— Для зубов трудновата. Этот мой коренной. — Джейнис вынула из своей тарелки ядро ореха и постучала им по столу. — Немножко похож на зуб? — Она хихикнула, чем еще сильнее раздражила Меррил. — Что вы думаете о вживлениях?
— У Тома, когда он умер, все зубы были на месте.
— Как и у Билла. — Это было далеко от истины, но сказать что-нибудь другое, значило бы предать его.
— Они не могли воткнуть лопату в землю, чтобы хоронить погибших.
— Кто не мог? — Под пристальным взглядом Меррил, Джейнис сообразила, что к чему. — Да, конечно. — Она почувствовала, что поддается панике. — Ну, я полагаю, в некоторых отношениях это не имело значения.
— В каких отношениях?
— Так, ничего.
— В каких отношениях? — Меррил любила говорить и себе, и другим, что она, разумеется, всегда избегает споров и неприятных объяснений, однако верит в прямолинейность.
— В… ну ведь… люди, которых они хотели похоронить… если было так холодно… ну, вы понимаете, о чем я.
Меррил поняла, но предпочла остаться беспощадной:
— Истинный солдат всегда хоронит своих мертвых. Вам следовало бы это знать.
— Да, — сказала Джейнис, вспомнив «Тонкую красную линию», но ей не захотелось упоминать фильм. Странно, что Меррил нравится разглагольствовать в манере военной вдовы. Джейнис знала, что Том был мобилизован. И если уж на то пошло, Джейнис знала про него и еще кое-что. То, о чем поговаривали в академгородке. То, что она видела собственными глазами.
— Разумеется, я не была знакома с вашим мужем, но все отзываются о нем очень высоко.
— Том был замечательным, — сказала Меррил. — Это был брак по любви.
— Он был очень популярен, так мне все говорили.
— Популярен? — Меррил повторила это слово так, будто оно было более чем неподходящим к теме.
— Так говорят люди.
— Надо просто смотреть в лицо будущему, — сказала Меррил. — Смотреть ему прямо в лицо. Иного не дано. — Это ей сказал Том, умирая.
Лучше смотреть в лицо будущему, чем прошлому, подумала Джейнис. Неужели она, и правда, понятия не имеет? Джейнис вспомнила внезапную сцену за окном ванной, за живой изгородью; багроволиций мужчина расстегивается, женщина протягивает руку, мужчина пригибает ее голову, женщина противится, мимический спор, а снизу из-под пола вихрятся звуки вечеринки; мужчина кладет ладонь на шею женщины, пригибая ее, женщина плюет на его причиндал, мужчина хлопает ее по затылку, и все за двадцать секунд — миниатюра похоти и ярости, пара расходится, герой войны и брака по любви и прославленный щупальщик академгородка застегивается, кто-то дергает ручку ванной, Джейнис кое-как спускается вниз и просит Билла сейчас же отвезти ее домой, Билл отпускает шуточку про цвет ее лица и прикидывает, один или два бокала она выпила, пока он не смотрел. Джейнис окрысилась на него в машине, потом извинилась. С течением лет она заставила себя забыть эту сцену, загнала ее в самую глубь сознания, будто каким-то образом тут были при чем она и Билл. После того как Билл умер, а она познакомилась с Меррил, появилась еще одна причина пытаться забыть…
— Люди говорили, что мне никогда не утешиться. — Выражение Меррил показалось Джейнис чудовищно самодовольным. — И это правда. Я ни-ког-да не утешусь. Это был брак по любви.
Джейнис намазала тост маслом. Ну по крайней мере они тут не подают тосты, уже намазанные маслом, как в некоторых других местах. Еще одна американская манера, с которой она не сумела освоиться. Она попыталась отвинтить крышку баночки с медом, но ее запястье оказалось недостаточно сильным. Тогда она попробовала вскрыть ежевичное варенье — с тем же успехом. Меррил словно ничего не заметила. Джейнис положила треугольничек ничем не сдобренного тоста в рот.
— Билл за тридцать лет ни разу не взглянул на другую женщину. — Агрессивность поднялась в Джейнис, как отрыжка. В разговорах она предпочитала соглашаться с другими людьми и пыталась быть приятной, но порой напряжение, в которое ей это обходилось, заставляло ее говорить вещи, которые ее изумляли. Не сказанное, а то, что она это сказала. И когда Меррил никак не отозвалась, она стала настойчивее. — Билл за тридцать лет ни разу не взглянул на другую женщину.
— Я уверена, вы правы, моя дорогая.
— Когда он умер, я была вне себя от горя. Вне себя. Я чувствовала, что моя жизнь кончена. Так и есть. Я пытаюсь не испытывать жалости к себе. Я развлекаюсь… нет, наверное, точнее будет сказать, отвлекаюсь, но я знаю, какова на самом деле моя судьба. У меня была моя жизнь, а теперь я ее похоронила.
— Том постоянно говорил мне, что одного взгляда на меня достаточно, чтобы он почувствовал себя счастливым.
— Билл ни разу не забыл годовщину нашей свадьбы. Ни разу за тридцать лет.
— Том придумал удивительно романтическую вещь. Мы уезжали на уик-энд куда-нибудь в горы, и он снимал нам домик под вымышленной фамилией. Мы были Томом и Меррил Хамфри, или Томом и Меррил Карпентерами, или Томом и Меррил Деливио, и мы оставались ими весь уик-энд, и он расплачивался наличными, когда мы уезжали. Так волнующе!
— Однажды Билл сделал вид, будто забыл. Утром никаких цветов, и он сказал мне, что будет работать допоздна и перекусит у себя в кабинете. Я старалась не думать, но мне было немножко тоскливо, и тут в середине дня мне звонят из проката автомобилей для проверки: машина придет за мной в семь тридцать, чтобы отвезти меня во «Французский дом». Только вообразите! Он обо всем позаботился, даже чтобы меня предупредили загодя. И он ухитрился унести с собой так, что я не заметила, свой лучший костюм, чтобы переодеться, не возвращаясь домой. Такой вечер! А!
— Мне всегда приходилось сделать над собой усилие перед тем, как поехать в больницу. Я говорила себе: Меррил, как бы ты себя ни жалела, черт дери, ты сделаешь так, чтобы он увидел тебя как то, ради чего стоит жить. Я даже покупала новую одежду. А он говорил: «Деточка, я ведь этого еще не видел», и улыбался мне.
Джейнис кивнула и представила себе эту сцену совсем по-другому: щупальщик академгородка на смертном одре видит, как его жена тратит деньги на новые костюмы, чтобы очаровать какого-то его преемника. Едва эта мысль пришла ей в голову, как она устыдилась и поспешила сказать:
— Билл говорил, что если существует хоть какой-то способ послать мне весточку… после, то он его отыщет. Как-нибудь, но он пробьется ко мне.
— Врачи говорили мне, что никогда еще не видели, чтобы кто-то держался там так долго. Они говорили, какое мужество. Я ответила: Дубовые листья.
— Но я думаю, даже если он и старается послать мне весть, я ведь, возможно, не умею распознать форму, какую она принимает. И нахожу в этом утешение. Хотя мысль о том, что Билл пытается пробиться ко мне и видит, что я не понимаю, просто невыносима.
Ну, сейчас она перейдет на дурацкую реинкарнацию, подумала Меррил. Как мы все вернемся вновь в виде белок. Послушай, детка, твой муж не просто умер, но, пока был жив, ходил с ладонями наружу, понимаешь, о чем я? Да нет, скорее всего до нее не дойдет. В академгородке твоего мужа называли не иначе как «хлипкий педик-англичашка в администрации» — так яснее? Он был «чайный пакетик», ясно? Разумеется, она никогда не скажет Джейнис что-либо подобное. Слишком уж чувствительна. Сразу рассыплется на мелкие кусочки.
Странно. Сознание этого давало Меррил ощущение превосходства, но не силы или власти. Оно рождало мысль, что кто-то же должен приглядывать за ней теперь, когда ее хлипкий педик-муж умер, и, видимо, Меррил, ты вызвалась взять это на себя. Время от времени она доводит тебя до исступления, но Том хотел бы, чтобы ты довела дело до конца.
— Еще кофе, дамы?
— Я бы хотела еще чая. Свежезаваренного.
Джейнис ожидала, что ей вновь будет предложен выбор — инглиш брекфаст, оранж пекоу или эрл грей. Но официант просто унес миниатюрный на одну чашку чайничек из тех, которые американцы таинственным образом считают достаточными для завтрака.
— Как бедро? — спросила Меррил.
— О, теперь гораздо лучше. Я так рада, что решилась на операцию.
Когда официант вернулся, Джейнис взглянула на чайничек и сказала резко:
— Я просила свежезаваренный.
— Прошу прощения?
— Я сказала, что просила свежезаваренный. А не просто добавить кипятку.
— Простите?
— Это, — сказала Джейнис, указывая на болтающийся из-под крышки чайничка желтый прямоугольник, — тот же самый чайный пакетик!
