— А дома ты останешься, — сказал отец. — Что это еще за ночевки у чужих людей.
— Я тут больше оставаться не хочу, — сказал Стивен.
— А тебя не спрашивают, — сказал отец.
Он продолжал смотреть на них. За неделю отдыха он загорел. Козырек кепки заслонял его лицо. Словно маленький мальчик глядел на дверь дома.
— Вот так, — сказал он, потом перевел взгляд на мать, сел на велосипед и уехал.
— Я не хочу приходить сюда ночевать, — сказал Стивен. — Я не хочу жить с ним в одном доме.
— Ну, довольно, — сказала мать. — Утром ты про все забудешь.
— Нет уж, этого я никогда не забуду, — негромко сказал Стивен, снимая куртку. — Я этого никогда не забуду, мама. И никогда не забуду, — добавил он, — как ты ему поддакивала.
— Я никому не поддакивала, — сказала мать.
— Тогда позвони Блэкли и спроси у них. Они живут тут, в поселке, — сказал Стивен.
— Звонить я никуда не буду, — сказала мать.
— Конечно, — сказал Стивен. — И я знаю почему.
— Вот как? Так почему же?
— Ты знаешь, что это правда, вот почему. Он нас всех поотравлял.
— Как только у тебя язык поворачивается говорить такое? — сказала мать.
— Почему ты спускаешь ему, мама? — сказал Стивен. — Он соврал, и этого я ему никогда не прощу.
Он поднялся к себе в комнату, где давно уже спал Ричард.
— Ты что-нибудь ему сказал? — спросила мать, когда они услышали шаги Стивена у себя над головой.
— Нет, — сказал он.
— Но ведь что-то было сказано.
— Я сказал, что он не должен был приходить домой. То есть приводить в пустой дом девушку, если он ее уважает.
— И больше ты ничего не говорил?
— Нет, — сказал он.
Мать отвернулась. В доме стояло странное безмолвие. Она нагнулась к огню.
— Может быть, тебе не следовало вмешиваться. Пусть бы он сам решал. Если ты правда сказал ему только это.
— Не понимаю. Что еще мог я ему сказать?
— Не знаю, — сказала она и добавила: — Но Стивен никогда не лжет.
— Неужели?
— Да, — сказала она. — Ему это не нужно.
— То есть ты так думаешь.
— Почему ты так ожесточен, Колин? — сказала она. — Прежде ты таким не был. Ну, да я знаю причину, — добавила она.
— Никакой причины нет. И я вовсе не ожесточен, — сказал он.
— Да? — сказала она и повернулась к двери. — Я иду спать, — добавила она. — Если ты еще посидишь, погаси свет.
— Мама, — сказал он, но, когда она обернулась к нему, он добавил только: — Дай я тебя поцелую.
— Спокойной ночи, — сказала она.
Он поцеловал ее в щеку.
— Почему все вот так? — сказал он.
— Я не знаю, чего ты добиваешься, — сказала она.
— Я стараюсь быть хорошим.
— Да? — сказала она.
— Но не в том смысле, как это понимаешь ты, не хорошим в кавычках.
— Что такое хороший в кавычках? — спросила она.
— Например, Стивен.
— Не трогал бы ты Стивена, — сказала она. — Он никогда тебе ничего плохого не хотел сделать.
— Знаю, — сказал он. — Я это и имею в виду. Для него это вовсе не так хорошо.
Мать закрыла глаза.
— Я не знаю, что со мной, — сказал он. — Я чувствую, что живу на какой-то новой основе, но на какой, не понимаю, — добавил он.
— Не стоит так все принимать к сердцу, — сказала она. — И оставь Стива в покое. У меня нет сил выносить эти ссоры, — добавила она. — Я думала, после отдыха у нас все наладится.
Он слышал, как она легла спать. И продолжал сидеть у огня.
Потом с лестницы донесся шорох.
Вошел Стивен в пижаме, взял свою куртку со стула, перекинул через руку и шагнул к двери.
— Зачем ты соврал, Колин? — сказал он.
— Я не врал.
Стивен смотрел на него, словно постигнув какую-то страшную истину. Глаза у него расширились, в них отразилось пламя очага.
— А ты-то зачем явился сюда хныкать? — добавил он.
— Да. Я понимаю. Мне совсем не надо было возвращаться, — сказал Стивен.
— А? Чего ты испугался? — сказал он и посмотрел на брата, который стоял в дверях, точно ребенок.
— Я уйду, как только подыщу работу, — сказал Стивен. — Может, даже завтра что-нибудь найду. — Он закрыл за собой дверь.
С лестницы донесся звук его медленных шагов, раздался голос матери, потом заскрипела кровать.
Ему снился Эндрю: сначала он был старше его, потом сделался моложе. Он стоял у окна и заглядывал внутрь, потом уходил все дальше по дороге, а он бежал и звал: «Эндрю! Эндрю!», а когда он не обернулся, начал звать: «Стив! Стив!» — и увидел его лицо — похожее и непохожее во сне, это было лицо его младшего брата.
28
Из чудной страны мне прислали привет,
Парням по душе она, женщинам — нет.
Там виски из кранов течет, как вода,
И вход воспрещен полицейским туда.
Ученики смеялись.
— А еще, сэр? — сказал один из мальчиков.
Дотяну я до ста,
И жизнь будет проста:
Что мне делать без зренья и слуха?
У камина сидеть,
Кости дряхлые греть
Да чесать свое толстое…
— Брюхо! — хором подсказал класс.
Человек на луне
Очень нравится мне:
Он хлебает ножом суп с корицей,
Шоколадною ложкой
Ест варенье с картошкой
И перчит компот горчицей.
Они опять засмеялись, весело, безудержно, глядя на него с восхищением.
Отчего Питер Мур с утра до ночи хмур?
Он здоров, он богат,
Даже выглядит приятно,
Только встречным непонятно,
Где лицо его, а где за…тылок.
— Сэр! — И снова раздался взрыв смеха.
— Правда, — сказал он, — подразумевал я нечто совсем другое. И вот что: давайте послушаем музыку, а вы записывайте все, что чувствуете.
Он включил проигрыватель.
В классе наступила тишина. Из соседних классов донесся смутный ропот голосов. Зазвучала музыка. Ученики сосредоточенно смотрели перед собой.
Несколько минут спустя в класс вошел Коркоран.
— Что это?
— Сочинение, — сказал он.
— По-моему, как-то больше похоже на музыку. — Директор показал на стоящий перед ним проигрыватель. — И что за музыка? — добавил он.
— Джаз.
— Джаз? Что за джаз? Какое отношение джаз имеет к музыке?
— Они записывают, — сказал он, — чувства, ассоциирующиеся у них с музыкой.
— Какие чувства? — сказал директор. Его коренастая фигура налилась негодованием, глаза выпучились, от шеи по щекам поползла краснота. Колин глядел, как они лиловеют. На макушке у него вздулись вены.
— Я не знаю, какие это чувства, пока они их не выразят, — сказал он. — И они, вероятно, пока тоже не знают, — добавил он.
Директор отвернулся к доске, так, чтобы ученики, которые глядели на него как зачарованные, не могли расслышать его слов.
— Ничего подобного я в моей школе не допущу. Наша цель — образование, просвещение, а не пропаганда легковесной ерунды.
— Может быть, вы посмотрите их сочинения? — сказал он.
— Пока этот визг не прекратится, я ничего смотреть не буду, — сказал директор.
— Я его не выключу, — сказал он.
— Что?
— Если вам это нужно, так сами и выключайте. Пусть ученики посмотрят.
Глаза у директора потемнели, превратились в одни зрачки, на щеках выступили белые пятна, словно кровь отхлынула от лица. Он уставился на Колина злобно и завороженно.
— Будьте добры после урока зайти ко мне в кабинет.
— Хорошо, — сказал он, — если выкрою время.
— Как-нибудь выкроите. Я скажу мистеру Дьюсбери, чтобы он подменил вас.
— По-моему, у него у самого урок.
— Да? Так я пришлю кого-нибудь из старшеклассников.
— Боюсь, они не умеют держать класс в руках.
— Зайдете ко мне в кабинет на большой перемене, — сказал директор.
— Хорошо, — сказал он.
— И я хочу, чтобы эта музыка прекратилась.
— Тогда вам придется самому выключить проигрыватель.
— Я хочу, чтобы она прекратилась. — Директор пошел прямо к двери и закрыл ее за собой.
Через некоторое время коренастая широкоплечая лысая фигура вновь появилась в коридоре. Колин усилил звук.
Он увидел, как багровое лицо директора побагровело еще больше, увидел, как он на мгновение замедлил шаг у двери, а потом решительно, почти теряя равновесие двинулся дальше.
Когда ближе к концу дня он вошел в кабинет Коркорана, директор сидел за письменным столом и словно бы сосредоточенно проглядывал ворох бумаг.
Колин сел на стул и приготовился ждать.
— Я приглашал вас сесть? — спросил директор, не поднимая головы.
— Нет, — сказал он. — Но если у вас хватило грубости не заметить, что я вошел, у меня хватит грубости сидеть, как я сижу.
