— Наша главная цель — разгромить Тамерлана! — твердо отвечает Малцаг. — Все должно быть подчинено только этому. Готовьтесь к бою, все по позициям и как единый кулак. А что будет дальше — время покажет.
Уже брезжил рассвет. Готовясь к самому худшему, Малцаг вместе со своими командирами разрабатывал план предстоящих действий, когда мамлюки султана окружили ставку командующего — по указу Фараджа эмир Красный Малцаг должен быть арестован, срочно доставлен к султану.
В первый момент Малцаг отчего-то с болью подумал о Шадоме, семье, и мог он все изменить, самого Фараджа, как предателя арестовать, ведь армия в его руках. Но это отразится на моральном духе войск: султан есть султан. А впереди решающий бой — бой его жизни. И что его жизнь? Лишь бы Тамерлана одолеть.
Связанного Малцага бросили в полевой шатер, тут же забыли. А он лежит, боль в плече, еще большая боль в душе. А он молится за мамлюков, за султана Фараджа, чтобы Бог помог ему, и в мыслях участвуя в бою, он напряженно вслушивается. Вот прозвучал подъем, потом построение и забили барабаны к бою, так же заколотилось его сердце, давит в висках. Вот барабаны удалились — пошли в атаку. Здесь наступило страшное затишье. Оказывается, как было тяжело отлеживаться в тиши, не участвовать в сражении, не видеть, не командовать, ведь он так близок был к башке Тамерлана. И пусть хотя бы иные это справедливое возмездие свершат.
Думая об этом, слыша лишь ярый стук своего неугомонного сердца, Малцаг пролежал, позабытый всеми, много часов, а ему казалось — вечность, как появился шум, топот копыт, какое-то беспокойное движение, крик, и он сразу понял, что бой проигран. Сейчас тюрки все сметут. Неужто он в таком состоянии вновь попадет в руки Тамерлана? «Как бы с собой покончить?» — первая отчаянная мысль, только бы вновь не переживать позора. «Хоть бы Фарадж это свершил», — и как бы услышал это, за шатром крик, возня и вдруг появились его земляки-мамлюки.
Высвобождая Малцага от пут, они вкратце все описали. Оказывается, полупьяный, после ночных веселий Фарадж взял командование на себя. Правый фланг поручил беглецу эмиру Хусейну. В самый разгар боя Хусейн своим туменом ударил внезапно вбок. Еще можно было бы выиграть ситуацию, преимущество все же было на стороне мамлюков. Да обескураженный тут султан Фарадж, сознавая меру враждебности его окружения к нему, просто убежал с поля боя, бросив на произвол судьбы всю свою армию. Это был крах. Началась неизбежная в таких случаях паника, тут вспомнили о Малцаге.
Словно он вновь командующий, Малцаг бросился к линии фронта. Таковой уже нет, есть полный хаос, мясорубка, бегущих в панике мамлюков просто вырезают. Теперь задача Малцага спасти как можно больше жизни земляков, соратников, вывести их из-под избиения. Вновь оказалось, что отступать и бежать от Тамерлана он действительно привык.
Все-таки он сумел в какой-то мере организованности вывести значительную часть воинов из-под уничтожения. На следующий день в голой степи он сделал общее построение и объявил, что он султану больше не служит. Теперь он вольная птица. Кто с ним — за ним. После такого заявления мамлюки еще день меж собой совещались, спорили, думали. Все-таки мамлюки — это рабы, вымуштрованные системой: подчиненные и многие ушли вслед за своим султаном в Каир. Малцаг этому даже рад: содержать огромную рать он не сможет и не хочет, а те, кто остался с ним, — это надежные земляки, помимо нахов, грузины, дагестанцы, овсы-осетины, кавказские тюрки-кумыки и карачаи и немного адыгов. Их цель — вернуться на Кавказ. А пока они двинулись к Средиземному побережью, к Бейруту, где у Малцага есть свои люди благодаря доктору Сакрелу.
Между тем тюрки вошли в Дамаск. Начался массовый грабеж. Надеясь на снисхождение, к Тамерлану обратилась делегация из уважаемых жителей древнего города. В их числе был уже знакомый Повелителю знаменитый историк Ибн Хальдун,[214] который помимо прочего просил у завоевателя уменьшить выкуп, требуемый тимуридами за освобождение духовного лидера всей Сирии и Леванте. Исполнил ли Тамерлан эту просьбу — неизвестно, правда, сам Ибн-Хальдун, на удивление, очень лестно отзывается о Великом эмире и об этой встрече, которая продолжалась в течение нескольких дней, в которой был поражен познаниями Тамерлана.
Другой историк, Ибн Арабшах, в то время совсем юнец — писарь при Тимуре, вспоминает, что было стыдно, как почтенный, уважаемый старик пресмыкался перед варваром. Правда, если б было иначе, то там бы и кончил жизнь, либо, как многие остальные выдающиеся люди Дамаска и всей Сирии, был бы насильно отправлен в Самарканд, а может, разделил бы участь Арабшаха.
А Ибн Хальдун удостоился полной свободы, и, видимо, наше Перо представляет, какой в Дамаске царил ужас вместе с вакханалией, что Хальдун, уезжая, в благодарность вручил Тимуру несколько небольших подарков. Повелитель, сообщают, был в тот момент навеселе, гулял. Он лично вышел провожать ученого.
— Куда ты теперь направляешься? — поинтересовался он.
— На родину, в Магриб,[215] — ученый возился около своего такого же престарелого мула.
— Через Каир? В ту же сторону едут мои войска, они тебя проводят. А одному небезопасно.
— О нет, благодарю! Я не один, со мной мой мул, и так нам все ж спокойней и быстрей.
— О да. За таким мулом наши кони вряд ли поспеют. А впрочем, не мог бы ты мне этого замечательного мула продать? Вижу я такую редкость! Почитаю за честь такого в табуне иметь.
— Что ж продавать! Дарю! Пожалуйста!
— Нет-нет, такую щедрость! Разве что куплю. Визирь, — ему в тот же миг поднесли мешок, он, не глядя, зачерпнул горсть монет и так же небрежно бросил их в карман халата историка. — Никогда не забуду твоей щедрости, — целуя, обнял. — В Каире еще увидимся, Фараджу привет, прощай!
Безусловно то, что Тамерлан привел свои войска в Дамаск не для благоговения. Тем не менее участь покоренных им городов была отнюдь не одинаковой, где-то он даже бывал более-менее сносным. Однако в Дамаске он лютовал, и виной тому все тот же султан Фарадж, который, убежав на значительное расстояние, немного очухался и послал противнику такое письмо: «Не думайте, что мы боимся вас. Нам пришлось отлучиться, чтобы навести порядок в нашей столице, но мы вернемся, как разъяренные львы, и поступим с вами, как поступали с созревшей пшеницей. Напрасны будут ваши слезы — пощады вам не будет».
Это письмо действительно вызвало слезы безудержного хохота, но трусливый Фарадж на этом ведь не угомонился: он всегда пытался неугодных исподтишка убивать. С этой целью по пути в Каир, будучи на землях Палестины, он свернул куда-то в неприступные горы, дабы встретиться с неким загадочным старцем.
Об этом старце, а точнее — странной династии, повествуют многие средневековые первоисточники. Дело в том, что где-то в горах Палестины некий местный князек-разбойник соорудил по-настоящему райский сад. А потом заманивал к себе нескольких молодых людей, давал им выпить какого-то напитка, после чего они погружались в глубокий сон, а проснувшись, юнцы обнаруживали себя в райском саду, где всюду музыка, красивые девушки, удовлетворяющие любую блажь, всякие яства, золото и все, что можно и невозможно представить, и постоянно опий, гашиш и вино в фонтанах.
Когда от этого «рая» юнцы начинают получать полный кайф, уже вкусили и вживаются, их вновь усыпляют, а просыпаются они в темном помещении, где пред ними, как Господь на величавом кресле, восседает старец и спрашивает: «Откуда ты пришел?». — «Из рая», — отвечал юнец. — «А ты хочешь снова туда попасть? Тогда исполни священный обет — убьешь нечисть, что я укажу. И даже если ты погибнешь, я пошлю за тобой ангелов, и они перенесут тебя в вечный рай».
Таких юнцов-убийц называли гашишниками. Они убили немало известных в истории людей, в том числе и крестоносцев. Вот такого убийцу, и не одного, а двоих, к своим услугам купил султан Фарадж. Один из гашишников направился в Бейрут. Лишь воинская закалка спасла Красного Малцага от неминуемой смерти, и все же кинжал задел грудь, тяжело ранил.
А вот второй убийца прибыл в Дамаск. И до чего надо быть умелым и целеустремленным, чтобы, несмотря на многочисленную охрану, этот гашишник как-то умудрился приблизиться к Тамерлану и нанес удар в спину — кольчуга спасла. Гашишника пытали раскаленными щипцами. Как все выведали — с него живьем стали отрезать мелкие кусочки мяса и кидать собакам. А Повелитель после этого свершил хотя бы одно доброе дело — «райский» сад и его хозяев буквально сровняли с землей. Почти что та же самая участь постигла и Дамаск: город был полностью разграблен, вся городская знать, в том числе и духовенство, были согнаны в древнейшую жемчужину Востока — священную мечеть Омеядов,[216] и все было предано огню.
После Дамаска захватить Каир, казалось, не представляло особого труда. Почему-то Тимур на то не пошел. Наверное, потому, что боялся, как бы Баязид не ударил в тыл, когда углубится очень далеко, да к тому же надвигалось нещадное аравийское лето, и он решил отдохнуть в полюбившемся ему уголке земли — в прохладе Кавказских гор.
