После Дамаска захватить Каир, казалось, не представляло особого труда. Почему-то Тимур на то не пошел. Наверное, потому, что боялся, как бы Баязид не ударил в тыл, когда углубится очень далеко, да к тому же надвигалось нещадное аравийское лето, и он решил отдохнуть в полюбившемся ему уголке земли — в прохладе Кавказских гор.
В начале мая Тамерлан был в районе Мосула, когда ему почему-то показалось, что сирийская добыча не так уж и велика, и он решил направить корпус в ранее покоренный вассальный Багдад за положенной контрибуцией. На горе багдадцев этот десятитысячный корпус подвергся нападению туркмен Кара-Юсуфа, был полностью истреблен. Сам Тамерлан не мог поймать этого Кара-Юсуфа уже много лет, свою злость он решил вымесить на Багдаде, в этот зной сам отправился город вновь покорять.
Багдад решил обороняться. Безуспешная осада длилась более двух месяцев. В июле, когда зной в месопотамской долине стал особенно невыносимым, а солнце пекло так, что, по словам летописца, «птицы падали с неба, как сраженные молнией», оборонявшиеся надели шлемы на копья, дабы создать видимость своего присутствия, а сами пошли отдохнуть в тени. Тюрки это заметили и использовали момент.
Если пять лет назад Тимур Багдад еще пощадил, то на сей раз обошелся жестоко. За малым исключением все, не сумевшие спастись бегством, были уничтожены. Из отрезанных голов в разных частях города были сооружены так любимые Тамерланом башни, сами тюрки посчитали — более десяти тысяч.
В такую жару трупы быстро стали разлагаться, началась эпидемия. Предав город огню, Тамерлан приказал срочно уходить. За последний год он дал два очень крупных сражения, почти что полностью устранил всех союзников Баязида. В середине июля Повелитель вновь прибыл в Тебриз, а оттуда уехал на Кавказ, дабы отдохнуть и подготовиться к решающему сражению на западе, после чего он двинется на мечту его жизни — Китай.
* * *
Из всех мест, где побывал Тимур, он более всего любил Кавказ. В последние десятилетия он здесь проводил гораздо больше времени, нежели в родном Самарканде. Вот и осень-зиму 1401–1402 годов он находился то в Нахичевани, потом в Карабахе, после — на реке Кура, в Алазанской долине и даже в верховье Аргунского ущелья средь остроконечных вершин главного Кавказского хребта.
Здесь мягкий и уютный климат, очаровательная природа, пестрый пейзаж и масса дичи, так что есть возможность вдоволь поохотиться, насладиться видами Кавказа и заодно, как приспичит, «поохотиться» на местных горцев, дабы усмирились, забыли гордыню и почитали его. А в целом это отдых, блажь, он делает только то, что хочет. И хотя дошла до нас молва, что Тамерлан — суровый человек, так это только в бою и при приеме заморских послов, а так — он любит шутить, острить, и, порой, сам не прочь подурачиться. Правда, всяких придворных шутов и карликов он не любит, даже презирает, и ему, как дикому кочевнику, по нраву человек смелый, дерзкий и не льстец, как все вокруг него. Вот такого ему судьба послала в лице Моллы Несарта, и хотя последний за свою дерзость и непослушание должен был быть не раз уже казнен, да это, по мнению Повелителя, всегда успеется, такого непокорного и неугомонного он еще не встречал: кто ему еще в лицо правду скажет (разве что Сарай-Ханум, и та на старости лет свихнулась). А кто с ним в шахматы на равных сразится? А кто, в конце концов, обсерваторию Кавказа в Самарканд увезет? Только Молла Несарт, старый чудак. А этому старичку тяжело рядом с Повелителем жить, вот то прямо, то намеком Тимуру он твердит:
— О Повелитель мой любезный, позволь науку постигать. Вдруг я умру, а то не новость, кто ж обсерваторию построит, кто твоих внуков будет обучать?
— Да не волнуйся, старичок, такие, как ты, не помирают.
— Земля тиранов тоже не берет.
— Ты что сказал?
— Жить тебе вечно! И всех ты жен переживешь!
— А-а! То — иное дело. И как тебя я отпущу? Где я найду такого звездочета и предсказателя-льстеца?
— Не звездочет я и не льстец.
— А кто ты? Разве что осел?! О, как насупился. Ну ладно, к тебе всегда я очень добр, пожалуй, лучше отпущу, но при условии одном — найди достойную замену своей ослиной бороде, а сам займись обсерваторией. Ну что, ты рад? А как я щедр.
Не знаем, рад Молла — не рад, да только ровно через час к шатру явился он опять, но не один — с ослом.
— Ты что, совсем с ума сошел? Не видишь дорогой ковер? Твой запах еле выношу, а ты сюда еще осла?
— О Повелитель, не сердись, и я осел, вот мой осел. Какая славная замена. Он все предскажет, как то есть! Доволен будешь, обещаю.
— Помилуй, боже, что несешь? Ведь он не знает даже слов. Как же он будет прорицать? Иль он способнее тебя?
— Гораздо, добрый Повелитель. Тому пример — большие уши, чтоб слушать глупости с утра.
— Ха-ха, а как же он ответит?
— Он так заржет, что ты поймешь, что он тебя напоминает.
— Ну ты наглец. И все ж ценю твои глубокие познания, а посему указ. Визирь!
В шатер вбегает визирь, вслед за ним появляется главный писарь, глашатай и вся свита. Повелитель жестом подозвал к себе писаря, стал что-то шептать, тот быстро записывал. На готовом указе Тамерлан расписался, поставил свою печать и передал для зачтения глашатаю.
— Указ Его величества эмира Тимура Гургана… В связи с преклонным возрастом, а также уважая и ценя высоко духовные знания достопочтенного Моллы Несарта, назначаю его главным ословодом моей империи и всех прилегающих стран. Аминь!
— Поздравляю! — воскликнул Тамерлан.
Вся свита еле скрывает ухмылку. А Молла Несарт, как положено сановнику, получившему назначение, приложил к глазам печать, скрепляющую подпись, воткнул свиток в складки своей чалмы и отвесил трону и во все стороны по три низких поклона. Но затем он обошел Тамерлана и сел на террасу выше него.
— Новой должностью ты, я вижу, очень доволен, — улыбается Великий эмир, — только не пойму, почему залез так высоко?
— О Повелитель, по твоей милости и по прямому смыслу указа я должен здесь сидеть.
— Молла! — наигранно возмутился Повелитель. — Ты не только нагл, но и туп. Теперь даже сомневаюсь, отстоишь ли ты сам от осла хоть на шаг.
— Несарт, вскочив, быстро измерил расстояние между собой и троном:
— Именно, Повелитель, ровно на один шаг!
— Ну-у, это уж слишком. Палач! Где палач? Бросьте этого наглеца под ноги моего слона.
Молла медленно сошел, смиренно склонился в поклоне:
— Повелитель! Я не хочу, чтобы из-за меня твое войско, а значит и ты получили вред. Лучше брось под ноги слона своего первого визиря.
— Какой вред я принесу войску, — словно бы разъярен Тамерлан, — если слон раздавит ничтожество, как ты?
— Посмотри на меня, Повелитель. Я тощий, костлявый, и твой слон занозит свою ногу какой-нибудь моей костью. А в твоем великом визире десять пудов сала и мяса, и с ногой слона ничего не случится.
— Ха-ха-ха! — на Тимура напал приступ смеха, после которого он сказал: — Так и быть, все прощу, если выиграешь сегодня в шахматы.
Как сыграли в шахматы, наше Перо почему-то не ведает — мелочь, да, скорее всего, Молла выиграл, ибо ведомо то, что Тамерлан был рассержен, и он хоть как-то решил проучить Несарта:
— Слушай, старик, ты от своего тщедушия сколько задарма не жрешь — все не поправляешься, зато, смотрю я, твой осел, как свинья, обрюзг. А вдруг придется отступать, бежать, и как твой осел тебя спасет — вот будет горе для него.
— О Повелитель, от моей смерти у моего осла горя не будет, скорее наоборот. А твой конь вряд ли увидит такую радость.
— Ну ты наглец. Видать, и вправду твой ум, как и твой осел, дармовым жиром заплыли. Надобно вам обоим форму придать.
С этой целью Тамерлан приказал осла Моллы на тяжелые жернова поставить, которые гонят в шатер Повелителя родниковую воду из низины, а самого старика туда же, на присмотр за ишаком.
Вот прошел день-другой, скучно стало Повелителю, поизмываться не над кем, и он решил проведать — как там Молла. Подкрался тихо Тимур к жерновому хозяйству, слышит мелодичный звон колокольчика. Заглянул через дувал,[217] видит, по кругу старый осел, на шее колокольчик в такт шагу звенит, а старый Молла у дувала на соломе лежит, дремлет.
— Эй, Молла, спишь? Хе-хе. Зачем повесил колокольчик на шею ишаку?
— О Повелитель! — вскочил Несарт. — Мой почтенный осел день и ночь крутит жернов, в твой фонтан гонит воду, а я, как видишь, порой чуть вздремну, и если глупое животное остановится, дабы оставить тебя без воды, то сквозь сон услышу, что колокольчик умолк. Тогда я встаю и подгоняю осла, чтобы ты от жажды в зиму не страдал.
— А скажи, мой милый друг, узнаешь ли ты, что осел стоит, если он в это время будет просто мотать головой.
— О Повелитель, — взмолился Несарт. — Где же мне раздобыть такого умного осла, как ты?!
