Возможность установления у нас человеческой судебной системы некоторых товарищей приводит в волнение не меньшее, чем Закон о земле. Народный депутат Райков, борясь против судебной реформы, сделал на днях большое историческое открытие: сообщил, что Вера Засулич убила царского генерала. Хотя до сих пор было известно, что Вера Засулич в 1878 году не убила, а легко ранила петербургского градоначальника Трепова, который в грамоте был силен, как господин Райков в истории, и, по свидетельству А.Ф. Кони, в слове из трех букв делал четыре ошибки: писал «исчо» вместо «еще». Вера Ивановна выстрелом своим не грамоте Трепова учила, а проучила за то, что он, посетив петербургский ДОПР и относясь к правосудию вроде нашего депутата, приказал высечь розгами заключенного Боголюбова (студента и дворянина), не снявшего перед ним шапку. После чего высеченный не выдержал унижения, тронулся умом и кончил свои дни в психушке. Вера Засулич вынесла Трепову свой приговор именно потому, что никакой надежды, что Трепова будут судить, у нее не было. Между прочим, оправдание Засулич судом присяжных не было признано властью. Уже через несколько часов после вердикта полицейские получили приказ: оправданную преступницу вновь изловить и заточить в тюрьму. Но она уже скрылась, оставив власти возможность подумать о том, что не ограниченное законом самодурство чиновников побуждает граждан к обратному беспределу. Власть же, подумав, дела с политической подоплекой у присяжных отняла и передала другим судам, судившим скоро, беспощадно и несправедливо. Такие суды не укрепляют государство, а способствуют его разрушению или превращению его в такое, где человеку живется хуже, чем при ином оккупационном режиме. Чему история нас учит настойчиво, но без видимой пользы.
№ 110б 23.06.01
Я уже написал очередную колонку и собирался отправить ее по электронной почте в редакцию, когда случилось событие, на которое не могу не откликнуться: выдача Слободана Милошевича Гаагскому трибуналу.
Пришлось сменить тему спешно и радикально.
Обычно в противостоянии Запада и Востока я стою на стороне первого, который не идеализирую, но считаю миром наиболее пригодным для обитания человека из всего, что мы имеем в наличии. Я безусловно одобряю идею создания, существование и направление деятельности Гаагского трибунала. В своей написанной несколько лет назад статье в «Известиях» «Сила против насилия» я ратовал за то, чтобы всяких деспотов, захвативших власть где бы то ни было и грубо попирающих права людей, всяких больших и маленьких гитлеров, сталиных, полпотов и некоторых из ныне живущих, виновных в насилии и убийствах в своей стране или чужой, свергать внутренней, а если надо – и внешней силой и предавать международному суду. Каждый тиран, верша судьбы людей, должен помнить, что есть не только Божий суд, в который он может не верить, но и человеческий, от которого он защищен до поры до времени и ненадежно. Что он, всесильный и всемогущий, может в один день стать ерзающим на скамье подсудимых, маленьким и плюгавым, не похожим на свои изваяния и портреты. И ему придется отвечать на вопросы, вскакивая и называя судью «Ваша честь». Но делать, я думаю, это следует только в том случае, когда своя страна своего диктатора не может наказать своими же силами. Я мало сомневаюсь в том, что Милошевич, которому так много вменяется в вину, должен быть обязательно судим и если (не забудем о презумпции невиновности) вина будет доказана, осужден, но зачем же обязательно в Гааге? Раз в Югославии установилось демократическое правление (может быть, слишком демократическое, если правительство действует без согласия президента) и страна сама может судить своего экс-диктатора, то пусть она сама это и делает. В присутствии, разумеется, иностранных независимых наблюдателей. Но в отношении Югославии Запад делает глупость за глупостью. Бомбардировки страны и вытеснение из Косова югославской армии и полиции привели к тому, что бандитов одной национальности сменили другие, еще худшие. Албанские боевики ведут себя в Косове, как распоясавшиеся победители, убивают, насилуют, грабят сербов, разрушают сербские святыни, а теперь распространили свой беспредел на Македонию и там действуют так, что правительственных войск и подразделений Кейфор не хватает для того, чтобы их остудить.
Поспешный перевоз Милошевича из Белграда в Гаагу, возможно, не преступление, но уж точно ошибка, и, кажется, очень опасная. Выражено не только неверие в способность самой Югославии осуществлять правосудие на своей территории, но и нанесено оскорбление, народу совершенно ненужное. По существу правы те, кто говорит, что Милошевича просто продали за деньги. Недавно мы дружно накинулись на генерала Трошева, предложившего платить за головы главных чеченских боевиков. Его предложение пока не прошло, и Арби Бараева убили бесплатно. Но в случае с Милошевичем исполнена та же идея и в худшем виде. На суверенное государство, в новом своем обличье пока ничем не провинившееся, оказано давление, чтобы оно своего преступника отдало на сторону, и это унизительное условие принято в дважды унизительной форме – за деньги. Вообще-то унижение противника, если он слишком жесток и нагл (каким был, допустим, Гитлер), – вещь иногда очень даже полезная в качестве исторического урока. Но в данном случае югославы такого урока не заслужили, и еще неизвестно, как его переживут. Союз Сербии и Черногории уже держится на волоске. Скандал с Милошевичем может оказаться той бритвой, которая волосок перережет, и что тогда будет – даже Каспарову и Крамнику всех возможных последствий не просчитать.
Гаагский трибунал тогда будет развиваться нормально, когда все страны и своих граждан признают подсудными этой инстанции. Бывает много дел внутренних, в которых легче разобраться суду стороннему. Исход громкого дела Симпсона в Америке зависел от расового состава присяжных. У нас дело полковника Буданова зашло, кажется, в тупик, вызывает у людей разные эмоции и вряд ли может нами же решиться по справедливости. Вот бы и отправить его в Гаагу. Но Милошевича, несмотря на громкость имени и размах деяний, можно судить на родине.
30 июня 2001
Известно, что наша милиция самая культурная в мире. Особенно ГИБДД, которая только что, по западным меркам, достигла пенсионного возраста. Работники этой службы 65 лет культуру свою повышали и дошли до того, что, остановивши вас на дороге, честь отдадут, по имени-отчеству обратятся, а за взятку скажут спасибо. Должно быть, сказалось культурное влияние нашей творческой интеллигенции, которая всегда в тесном контакте с МВД работала. Помните, например, концерты ко Дню милиции ежегодные с песнями, шутками и специальным блюдом от студента кулинарного техникума? Художники кисти, пера и слова дружили с МВД, МВД дружило с ними. Я думал, что эта дружба, фальшивая и корыстная, уже в прошлом. Ан, нет. Недавно министр ВД Борис Грызлов встречался с некоторыми творческими интеллигентами, чем последние остались весьма довольны. Скульптор Зураб Церетели сообщил 26 июня слушателям «Эха Москвы», что творческие интеллигенты, имея «обостренные чувства, острые глаза», могут помочь МВД, и не критикой, а наоборот. И выразил твердую уверенность, что эта деятельность не будет подвергаться цензуре. Ясно, не будет! Заверяю скульпторов, живописцев, прозаиков и поэтов, что они могут смело критиковать наоборот милицию, пожарных, вохру, но особенно их генералов и их министра. И не обязательно иметь острые глаза и обостренные чувства. Имея мягкий язык, можно шуровать им вслепую, тупо, и чем тупее, тем доходчивей. У МВД для таких критиков наоборот есть и наказание наоборот в виде разных специальных поблажек. Я знаю художников кисти, пера и слова, особо угодивших милиции и за то отличенных спецномерами на своих авто и «корочками», удостоверяющими, что предъявитель сего является важным сотрудником внутренних дел. Что помогает при превышении скорости на дороге и нормы алкоголя в крови.
У меня, кстати, с нормой тоже как-то была накладка. Выпил я бокал вина и поехал. Вдруг сзади свист, вой, машина за мной гонится с синей мигалкой и буквы на крыше переливаются: «СТОП!» Признаюсь, я испугался. Вино пил, депутатской и судейской неприкосновенности нет, и заслуг перед ВД не имею. Остановился. Подходят двое служителей порядка, злые, как черти. Документы проверили, меня обнюхали, любопытствуют: сколько пил и чего? Говорю, как есть. Спрашивают: в трубку дышать будете? Я согласился, ругая при этом не их, а себя. Правильно, говорю себе, лишат прав, будет тебе наука. Дыхнул. Они с прибором ушли за машину и по сотовому телефону: алё, алё. Я понял: звонят туда, где компьютер с базой данных. Возвращаются, словно их подменили, улыбаются, вы, говорят, человек хороший. Я пожал плечами: с чего бы мне быть плохим? И выпили, говорят, вы немного, так что езжайте дальше, но осторожно. Когда я рассказываю эту историю, мои слушатели удивляются и строят догадки, почему меня отпустили. За взятку? Или у меня тоже номер особенный? Или поняли, что я тот, который колонки пишет в «Известиях», и сильно спужались? Нет, друзья мои, дело совсем в другом. В том, что ехал я по городу Мюнхену, был остановлен немецкой полицией, алкоголя во мне было всего лишь 0,3 промилли (черт знает, что это значит) при разрешенной границе – 0,5. А хорошим сочли меня потому, что главный полицейский компьютер не держал на меня зла и за последние 20 лет не отметил за мной ни одного нарушения. А взятку если б я предложил, то вел бы сей репортаж аккурат из немецкой тюрьмы. Потому что германские полицейские взяток не берут. И это мнение о них создается не панегириками творческих интеллигентов, а ими самими и именно тем, что взяток они не берут. А творческим интеллигентам за ваяние полицейских чинов и эстрадные шутки, окромя гонорара с аплодисментами, никаких поблажек не делают, поскольку это считалось бы чем-то вроде коррупции. И будь ты хоть народным артистом, хоть с министром лично знаком, хоть колонки для «Зюддойче Цайтунг» пиши, но скорость превысишь – оштрафуют, а промилли переберешь – потеряешь права. Их здесь, как и везде (такая профессия), не очень-то любят, и я воспевать их не собираюсь. Тем более что бесполезно. И вот эту бесполезность я уважаю. Прощаясь с полицейскими, я спросил, за что они меня все-таки остановили. Оказывается, я часто перестраивался из ряда в ряд, применял свои московские навыки, а они к такой езде не привыкли, вот и решили, что пьяный.
