Марат Марксэнович мгновенно сориентировался и как гаркнул с ходу:
– Это что за маскарад?! Быстро переоделись, побрились-постриглись и доложили, как положено! – Думал испугаются, обидятся и уберутся, как те трое.
Не испугались и не обиделись, а назвались. За дурацкие монашеские имена Челубеев зацепился, решив взять врага не на испуг, так на измор. Записал с их слов в настольный календарь:
– МОртирий и МОрдарий, так? Ну, Мордарий понятно, от какого слова происходит, на физиономию вашу глянешь – и сразу понятно. А Мортирий? От мортиры? Так? Или как?
– Никак, – глядя сердито, не согласился бородатый. – Оба наших духовных имени через букву «а» пишутся.
Решил тогда с другого бока зайти, мол, «погонялова» у нас у самих на зоне сколько угодно, меня самого иначе как Хозяином не называют, ну а нормальные человеческие имена у вас есть? Документы, одним словом. Протягивают паспорта: Коромыслов Сергей Николаевич и Творогов Серафим Серапионович. Тоже интересно, и тоже записал в календарь. А бородатый бубнит, надеясь быть правильно понятым:
– Только этих людей уже как бы нет, они умерли вместе с нашим монашеским постригом, а вместо них родились новые люди с новыми именами.
– Мало ли кто умирает, за всеми не уследишь, только как прикажете мне к вам обращаться?
– Так и обращайтесь: отец Мартирий и отец Мардарий.
А вот тут, брат, шалишь! Челубеев даже пальцем погрозил:
– Один у меня отец, мой покойный папочка – Марксэн Емельянович Челубеев, заведующий кафедрой политэкономии и научного атеизма Чебоксарского госуниверситета, и другого быть не может, так как мамочка моя, тоже покойница, была ему исключительно верной женой.
Издевался по полной, думал: плюнут и уйдут. Не ушли, хотя, судя по глазам, плюнуть хотели. Что бородатый, по сути, и сделал:
– Называйте нас, как хотите, хоть горшками, но мы должны здесь исполнять свое послушание. Мы тоже не можем вас, как все, по имени-отчеству называть, потому что и имя, и отчество ваши антихристовы, и лишний раз их упоминать все равно что призывать врага рода человеческого. Так что мы будем называть вас гражданин Челубеев и никак иначе.
И с этими словами протягивает официальную бумажку за подписью начальника К-ского УИНа… Пять раз прочитал ее Марат Марксэнович, глазам своим не веря. По ней выходило, что у этих чучелообразных на зоне одни права, а у него, Хозяина, по отношению к ним одни обязанности. Но была в том документе большой человеческой силы одна зацепочка, за нее Челубеев и зацепился.
– Тут написано: «духовное окормление». Вас ист дас? – В школе Марат Марксэнович учил немецкий, решил блеснуть полученными знаниями.
Бородатый переспрашивать не стал, значит, тоже немецкий учил:
– Есть пища телесная, без нее человек месяц может прожить, а то и больше, а есть пища духовная, без которой и дня человеку нельзя, потому как без нее он в животное превращается.
Тут Челубеева зло взяло, вскипел его возмущенный разум. Девяносто шестой год, личный состав четвертый месяц довольствие не получает, что о заключенных говорить? Те, у кого с воли «дачки», еще кое-как, а неудельные с голоду пухнут. Голодные обмороки во время поверки. «Иванов!» – кричит проверяющий, а Иванов, вместо того чтоб вперед выйти, вниз падает. И педикулез, и дистрофия – страшно вспоминать. А эти, вместо того чтобы пожрать чего привезти, духовной пищей собираются зэков насытить? Ну что ж, попробуйте!
– И когда вы собираетесь это делать?
– Сейчас.
– Отлично! Есть у меня контингентик, который очень в этом нуждается. БУР – барак усиленного режима. Они что там недавно учудили: товарища своего, сокамерника, стержнем шариковой ручки через глаз умертвили, горло ниткой перерезали и крови его по полкружки выпили. Зачем? «Витаминов не хватает». А вы им духовности на закуску!
Присочинил, но не сильно – отморозки в БУРе сидели такие, что мороз по коже. Два монашеских трупа Челубееву были не нужны, поэтому строго-настрого своим наказал: если что – немедленно вмешаться. Запустили черноризников к полосатикам, а сами за железной дверью заспорили – сколько они там продержатся: пять минут или десять. Спорили, между прочим, Генка Шалаумов и Колька Нехорошев, – разве мог тогда подумать…
Через полтора часа в дверь громко постучал вор в законе Вася-грузин, который своим авторитетом порядок в БУРе удерживал.
– Пускай уходат и болше не прыходат! Ныкогда!
Сильно взволнован был Вася, но и у духовных кормильцев вид был аховый. Один – белый, другой – красный, и у обоих в глазах – легкое безумие. Но понял тогда Челубеев – эти всерьез и надолго. И не ошибся.
– Дядя Марат, ну дядя Марат! – напомнила о себе Юля. – Ну что, я их пускаю?
– Ну, пускай, – пожал плечами Челубеев, пребывая в непривычной для себя растерянности.
Юля скрылась за дверью, но тут же вновь появилась.
– Дядя Марат, дядя Марат!
– Ну что еще?
– Спросите их про конец света! – взволнованно пискнула Юля и исчезла, хлопнув дверью.
«Какой конец света? Почему конец света?» – растерянно подумал Челубеев.
Глава четвертая
Новейшая история трех сестер
Светлана Васильевна Челубеева, Людмила Васильевна Шалаумова и Наталья Васильевна Нехорошева, хотя и имели одинаковые отчества, ни в малейшем родстве не состояли, зато подругами были такими, что, когда ни глянешь, всегда вместе, всегда рядом, всегда втроем – это и давало основание тем, кто их знал, называть женщин сестрами, тремя сестрами – называть по-доброму, хотя, возможно, иногда и не без ехидства.
Но Светлану Васильевну, Людмилу Васильевну и Наталью Васильевну мало интересовало чужое мнение, так как нрава они были независимого и цену себе знали. Они и сами нередко называли себя тремя сестрами – шутя, а иногда почти серьезно. Со стороны трудно было понять, что заставляет этих совершенно разных женщин упирать на свое мнимое родство, вплоть до того, что однажды, еще в прежние годы жизни и работы в «Пионерке», где частенько практиковались коллективные выезды на природу, вышли втроем из-за кустов для переодевания на небольшой речной пляжик пред удивленные очи товарищей по работе в совершенно одинаковых оранжевых купальниках. Притом (приходится повторяться), что были они нисколько одна на другую не похожи. Светлана Васильевна родилась блондинкой, но не скрывала, что красится, Людмила Васильевна, шатенка, клялась, что ее волосы не знают краски, Наталья Васильевна же ничего не скрывала и не утверждала: ее маленькая, с короткой стрижкой вытянутая вверх головка была цвета хорошо легированной, с легким синеватым отливом стали. Телом женщины также разнились: Светлана Васильевна была среднего роста и телосложения, хотя в последнее время склонялась к полноте, Людмила Васильевна – природная пышка, а Наталья же Васильевна за ее довольно-таки высокий рост и прямизну стана, еще с тех пор, когда работала в школе учителем физкультуры, прозывалась Спицей, почему, кстати, и муж ее, Николай Михайлович Нехорошев, сделался Спицыным. И образовательный, так сказать, ценз у женщин разнился: Светлана Васильевна не получила высшего образования – как влюбилась на студенческих каникулах в курсанта военного училища Марата Челубеева, так и бросила истфак престижного Ленинградского университета; Людмила Васильевна трижды поступала в театральный институт в Москве, но в результате закончила Саратовское культпросветучилище по специальности «организатор массовых культурных мероприятий», а Наталья Васильевна поступила с первого раза и закончила с красным дипломом Днепродзержинский институт физкультуры. У Светланы Васильевны было двое детей, они выросли и учились в Москве, у Людмилы Васильевны дочь – школьница, Наталья Васильевна же оставалась бездетной, хотя и была замужем вторым браком.
Нет, конечно же, никто вокруг не задавался вопросом, что объединяет этих столь разных женщин, ну три сестры и три сестры, прозвище как прозвище, бывают и похуже. Однако сами Светлана Васильевна, Людмила Васильевна и Наталья Васильевна такой вопрос время от времени себе задавали, и однажды в тесном женском застолье с бутылочкой шампанского, подаренного кем-то из мужчин по случаю Восьмого марта, как ни странно, не Светлана Васильевна, которая, несомненно, являлась душой компании и если не старшей (Светлана Васильевна не была старшей по возрасту), то, если так можно выразиться, главной из всех трех сестер, одним словом – Хозяйкой, и не отличающаяся неуемной словоохотливостью всегда восторженная Людмила Васильевна, а молчаливая и сдержанная Наталья Васильевна подняла вдруг чайную чашку, наполненную шампанским, и, зарозовев от возбуждения щечками, воскликнула:
– Девочки, я знаю, что нас объединяет!
Светлана Васильевна и Людмила Васильевна так и замерли в ожидании. У них тоже розовели щечки, глаза горели милым хмельным огоньком и губки от нетерпения вздрагивали. Они вдруг почувствовали, что их лучшая подруга и названная сестра объяснит наконец то, что сами не могли до сих пор никак объяснить.
