Итак, в марте 2005-го я пришёл к выводу, что должен сделать всё возможное, чтобы сохранить Совинком, бизнес, который создал с нуля и который был мне так же дорог, как аккумуляторный бизнес для Артура и Владимира. Последнее время я не осознавал этой значимости и стремился сохранить Совинком вынужденно как единственный источник средств для закрытия недостачи на Экссоне. И делал только то, что предотвращало наступление катастрофы в ближайшие два-три дня, рассчитывая впоследствии бросить волгоградский бизнес и жить в Петербурге спокойной жизнью рантье. Но теперь, когда компаньоны затребовали обратно инвестированные в Совинком средства, после всех разговоров о том, что «мы тут без тебя справимся» я осознал, что никто не позволит мне тут расслабиться и они не успокоятся до тех пор, пока не начнут делить прибыль Экссона на четверых, а не на пятерых.
Но всё же в глубине души я надеялся, что это не так, и что я не до конца понял своих компаньонов. Особенно вспоминая наши совместные поездки и футбольные матчи. Я чувствовал, что, хоть и не имею на Экссоне ключевых позиций, но это такое же моё дело, как и Артура, Алексея, Владимира и Игоря — ведь я посвятил ему столько времени и сил! И, как в случае с Совинкомом, не смогу бросить аккумуляторный бизнес.
Что же мне делать? Только один путь: доказывать компаньонам свою необходимость и незаменимость! Я набросился на дела, хотя моё участие в большинстве из них и не требовалось. Выяснилось, что по многим вопросам я уже не в теме и даже кардиохирург Игорь Быстров разбирается лучше меня в вопросах, которые недавно входили в мою компетенцию: новые условия перевозчиков, изменения в кадровом составе сотрудников Главных материальных складов в Управлениях железных дорог, и так далее. На моё счастье, появилось дело, за которое я мог взяться и преуспеть в нём — поставка медного проката на Октябрьскую железную дорогу и организация вывоза отходов с Октябрьской железной дороги. На самом деле мы поставляли медный прокат на Балт-Электро, и это было чрезвычайно муторное дело. Нашим основным поставщиком был Кировский ОЦМ (завод по обработке цветных металлов), куда надо было платить предоплату, а потом ждать по полгода продукцию, и сколько мы работали с ним, столько имели геморроя — постоянная пересортица, недогруз и срыв сроков поставок. Всегда приходилось перехватываться у петербургских посредников. Сотни позиций, всего понемногу, а рентабельность низкая. Но имея нескольких потребителей, можно организовать склад и наладить нормальные поставки. С централизованным вывозом отходов (в основном отработанные аккумуляторы со всех депо Октябрьской железной дороги и продажей на свинцово-перерабатывающие предприятия) также была головная боль, и не случайно эта ниша вдруг оказалась свободной. Владимиру предложили заняться этим и срочно дать ответ: «Да» или «Нет», и если он откажется, то эти разделы будут предложены другим поставщикам. Владимир понимал, что, возможно, овчинка выделки не стоит, но был склонен согласиться, чтобы увеличить присутствие на Октябрьской железной дороге. Я ухватился за это дело, и он познакомил меня с ответственными исполнителями в Управлении Октябрьской железной дороги на Фонтанке, 117. Основным из которых, с кем мне предстояло взаимодействовать, оказался душный тип по фамилии Лейнер. Дело и так было достаточно сложным, а он достал меня своими придирками, мало того, взял моду жаловаться на меня — причем через своего начальника, который, в свою очередь, высказывал всё это Владимиру. Тот сразу понял, что к чему, зная Лейнера и меня, что мне несвойственно то, что мне инкриминирует этот нудный чинуша, предложил сунуть ему тысяч десять рублей в конверте, и он, мол, сразу сменит гнев на милость и в значительной степени облегчит мою работу. На том и порешили.
Ситуация на тот момент была спокойная. На удивление, Игорь не дёргал меня с возвратом денег, он получил 1,200,000 рублей из своих трёх миллионов и затих, удовлетворившись моим расплывчатым обещанием «вернуть оставшиеся деньги в течение ближайших двух-трёх недель». Время от времени меня просили обналичить во Внешторгбанке небольшие суммы, до 300,000 рублей, которые я мог выдернуть из оборота Совинкома. Таким образом, постепенно недостача уменьшалась, пусть и маленькими порциями. Я молился, чтобы не было авралов, когда понадобится сразу крупная сумма. И я уверовал, что, раз уж мне удалось продержаться два с половиной месяца, то две… три недели как-нибудь выдержу… а там будет получен кредит в Газпромбанке, либо удастся раскачать Халанского, чтобы погасил долг (на самом деле я его постоянно теребил с оплатой, сумма задолженности кардиоцентра достигла пяти миллионов!) или соберется крупная сумма от других клиентов — в общем был виден какой-то просвет.
И тут начался АД!
Глава 93,
О событиях, которые произошли потому, что не могли не произойти
Уже две недели говорилось об этом. Мне было поручено заплатить со счетов Внешторгбанка пять миллионов рублей на Рязцветмет за свинец и три миллиона на Элтасс в Уфу за полипропилен, и на вопросы компаньонов я отвечал: «да, перевожу с разных счетов». Последняя версия была такая: «для того, чтобы закрыть несколько „воздушных сделок“, деньги перечислены на расчетный счет Совинкома в Волгограде, оттуда они будут перечислены в Рязань и Уфу».
Я сделал всё от меня зависевшее, чтобы добыть деньги. Нужную сумму было никак не собрать. Кардиоцентр задолжал более 5 миллионов, и Халанский расплачивался небольшими суммами, которые тут же тратились на текущие нужды. И тут же снова просил в долг (хотя мне докладывали, что кардиоцентр располагает деньгами и делает предоплаты другим поставщикам). Я злился, но ничего не мог поделать. Получение кредита в Газпромбанке также затянулось. Блайвас оправдывался, объясняя задержку тем, что Надежда Васильевна, его тёща и главбух Северного Альянса, затянула подготовку документов в связи с больничным. Я позвонил в кредитный отдел Газпромбанка — там ответили, что всё в силе, вопрос встал за несколько незначительных бумажек, которые должна привезти Надежда Васильевна.
От ставропольских и казанских клиентов были перечислены авансы на сумму около двух миллионов рублей на расчетный счет Совинкома в «Альфа-банке». Зная, что я давно забыл про этот счет, Ирина Кондукова переделала реквизиты на договорах и отправила их клиентам в таком виде. Полученными деньгами она расплатилась с поставщиками, с которыми имела какие-то свои договорённости. По рассеянности она забыла бумаги в офисе, и мне сразу же обо всём доложили. Тишин, как всегда, самый осведомлённый из всех, рассказал, что Ирина открыла на своё имя фирму под названием «Совинком-плюс» через юриста, с которым её познакомил Иосиф Григорьевич Давиденко. Она оказалась такой дурой, что поручила Тишину (который всегда мне обо всём докладывает — и все об этом прекрасно знали) заняться открытием расчетного счета для новой фирмы и восстановлением свидетельства о постановке на налоговый учет, которое она забыла в такси вместе с ноутбуком и кучей разных документов; а он соответственно позвонил мне, чтобы подтвердить приказ.
— Ничего не делай, а какие бумаги остались — спусти в унитаз!
Так я ответил Тишину и стал звонить Ирине. Я предъявил ей за самоуправство, пригрозил настоящим, а не игрушечным увольнением и напомнил о своём приказе перечислять все деньги в Петербург, а товар клиентам отгружать строго через меня. Вопя с интонациями ведьмы, она принялась надрывно доказывать, что «это всё ерунда, надо делать так, как она придумала». По параллельному телефону я позвонил Павлу, отчитал его за недостаточный контроль над Ириной, и приказал закрыть все счета, кроме того, на котором был кредит (то есть в Волгопромбанке) и петербургского во Внешторгбанке. Свидетели разговора докладывали, что с Ириной случилась истерика с разрыванием писем в клочья, метанием канцелярских принадлежностей и хлопаньем дверей.
Оставалось дивиться, сколь причудливо уживались в Ирине пафос гласности и правды с тайными махинациями и тягой к запрещённым веществам (уже не только сотрудники, но даже Халанский и Азимов заметили это и обеспокоенно спрашивали, «не балуется ли Ирина какими-нибудь наркотиками»).
Рухнули все надежды спасти положение. С каждым днём я чувствовал приближение неумолимой судьбы. И вот, этим хмурым мартовским днём осуществилось то, к чему я был внутренне готов и ждал неизбежное по-философски спокойно, как обездвиженный в станине гильотины человек в тот момент, когда нож её срывается вниз.
Я сидел в кафе «Онтромэ» на Большой Морской улице и задумчиво смотрел на двери Внешторгбанка; в нём находились расчетные счета фирм, с которых я должен был две недели назад перевести восемь миллионов рублей по поручению компаньонов. Утром я позвонил и сказал, что еду на Фонтанку, 117, к Лейнеру по поводу отгрузки отходов, а сам отправился в банк в надежде, что поступит хоть какая-то сумма, которую я смогу перечислить нашим поставщикам. На счетах было пусто, и я зашёл в кафе — не знаю, может подождать, а вдруг я сейчас позвоню операционистке, и она обрадует, что на корсчету повисла крупная сумма.
