Истукан оценил такое обращение и уважительно присел рядом.
Когда первая порция портвейна выпалила прямой наводкой по печени, Главокаменелость решил, что пора уже и познакомиться. Он вытер ладонь о штаны и протянул её мне, при этом благородно кивнув подбородком.
- ВиктОр! А эти гандошеки мои кореша. - Добавил он завершая церемонию вручения верительных грамот.
- Угу, ты гандон и я гандон. А он Виконт Де Бражелон – съязвил я.
- Че? Тоже Витька что ли? – не понял меня ВиктОр и вдруг резко бросился в объятья.
- Пацаны, тёзка! Тезка это мой, бля буду! – орал он, тряся меня за плечи и оглядываясь на других истуканов.
Прооравшись, он принял серьёзный вид, прочистил горло, как перед докладом с трибуны и весомо заявил, обращаясь скорее в пустоту, чем к окаменелостям
- Знащтак, Витек мой тезка и космический братан. Кто его обидит, тому два здоровья мало будет.
Закончив спич, он опять засуетился вокруг бутылок и пластиковых стаканчиков. – Ну, за знакомство, повторить надо, между первой и второй как грицца...
Еще через час, узнав друг о друге все, что каждый счел нужным сообщить, мы входили в Штырин с той удалью и бесшабашностью, с которой гуляют завоеватели в первые три дня в захваченном городе.
Мы шли вчетвером в обнимку – я с Виктором в середине, окаменелости по краям, размахивая зажатыми в свободных руках ополовиненными бутылками портвейна и во всю голосили.
- «Муси-муси-куси-пуси, миленький мой, я гааррю, я вся во вкусе рряадом с тобой….» - летело на манер шансоновских заунывных песен над окрестными невысокими взгорьями и ветшавшими улочками. И никто не смог бы догадаться, что один из подгулявшей компании, не местный алкаш и бездельник, а Марат Галеев – опасный преступник и беглец. Для пущей убедительности на голове у меня восседала ВиктОрова «пенсионерка», а моя рубашка-поло была снята, скручена жгутом и переброшена через плечо.
Мы шествовали прямо по проезжей части, продвигаясь вперед диагонально, от левой обочины к правой и наоборот и над нами неслось: «Йя как бабочка поррхайю и все без прраблемм, я прроста тебя съем». Случайные машины привычно объезжали нас и мне подумалось, что вот это наше шествие по забытому богом сонному Штырину, в отличие от надуманных содомитских парадов и есть истинное проявление свободы, которое, к тому же, никому не придет в голову давить и запрещать.
Потом мы опять пили портвейн на берегу речушки. Окаменелости опять каменели и восставали, купались и вечер уже вовсю захватывал пространства, волоча в арьергарде обозы с прохладой. Пора уже было задумываться и о ночлеге.
- ВиктОр – ткнул я в бок норовящего заснуть приятеля. – Ты мне братан?
-Братан!
-Космический?
-Ксмисский. – утвердительно головой мотнул Виктор – Я тя знаш как люблю? Дай я тебя поцелую.
- Мне бы переночевать где-то, Виктор.
- Какие проблемы, братан?! – С вызовом забубнил Виктор. - Ночуй у меня. Щяс еще портвейна возьмем и пойдем ко мне. Баба моя знаешь как рада будет.
Перспектива ВиктОровой бабы меня совсем не устраивала.
После долгих препирательств и занудных объяснений Виктора, что - «Моя баба тебя знаш как уважает, я тебя знаш как люблю...»- я все-таки сумел донести до него мысль, что хотел бы на пару дней снять отдельный угол.
Виктор начал соображать и действовать. Остальные окаменелости к тому времени откололись, размоловшись от жары и вина в щебенку и уныло валялись в прибрежных кустах, как необходимая, вечерняя деталь пейзажа.
Я заставил Виктора выкупаться и прийти в чувство, и сам выкупался в теплой как кисель, чистой речке.
- Пошли, - Виктор устремился, как Суворов в Альпы, на береговую кручу, - есть, это, один кандидат, Юрыч. Он это, ну того, - Виктор щелкнул себя по кадыку, - заложить любит, но мужик хороший, тихий. У него это, квартира двухкомнатная, от мамки осталась, матушка-то сама преставилась, а он живет. Его и дома-то никогда не бывает почти, все на рыбалке. Он, это, Юрыч-то, он кузнец, и его по вредности рано на пенсию это... Ну а ему фигли делать на пенсии-то это, в писят лет... Он это, с детства чудной, природу любит, дак он это, на рыбалке это, постоянно.
Так, по пути, Виктор мне рассказал нехитрую историю неведомого Юрыча, к которому он планировал меня подселить. Правда неизвестно было, как к подселению отнесется сам Юрыч, но Виктор заверил что «все будет чики-пуки». А для облегчения дипмиссии заставил купить два сифона портвейна, бутылку водки, несколько плавленых сырков и бычки в томате.
- Вот, Юрыч, знакомся, это Витек, мой братан космический и хороший парень - Представил меня Виктор.
Юрыч сидел за дворовым, для забивания "козла", столиком. Это был изрядно поддатый крепкий и мрачный дядька в обвислых трениках, шерстяной толстовке с надписью «Олимпиада 80» и кожаных тапочках.
- Юрий, - он протянул мне широкую ладонь. На двух её пальцах отсутствовало по фаланге.
- Витя, - ответил я и хотел начать разговор о съеме жилья, но ВиктОр величественным жестом остановил меня, споро разлил по пластиковым стаканчикам водку, ободрал, кое-как, фольгу с плавленого сырка и сказал: сперва за знакомство.
Мы выпили, отломили каждый по угловатому, похожему на колотый лед кусочку сырка и молча закусили. Потом закурили. ВиктОр, не спрашиваясь из моей пачки, а Юрыч с достоинством достал дешевые папиросы.
Я молчал, Юрыч тоже, а ВиктОр задумчиво вертел в руках банку с бычками в томате.
- Бля, - разочарованно произнес он, - Юрыч, не в падлу, сходи домой за открывалкой.
- А зачем, - ответствовал Юрыч, - пошоркай крышкой об асфальт, там жесть тоненькая, потом надави, да поддень ногтем.
- Точно! - Сообразил Виктор.
Через мгновение в сумерках раздался противный скрежет. Я с изумлением пялился на подобные манипуляции. Юрыч в это время рассматривал меня исподтишка, застенчиво, как переспелая гимназистка.
Облизывая с пальцев томатный сок появился Виктор.
- Ловкость рук! – Довольно заявил он. - Учитесь, сынки!
Юрыч усмехнулся и покосился на бутылку, словно стесняясь налить сам. Я стал разливать.
- Ну, между первой и второй наливай ещё одну – уже сыпал прибаутками ВиктОр, схватил свой стакан, запустил пальцы в бычки в томате, выудил рыбку и не чокаясь выпил. Юрыч и я чокнулись между собой и тоже выпили. Виктор тут же схватил бутылку, разлил её по стаканам всю, наломал сыра, буркнул что-то типа «между третьей и второй перерывчик небольшой» и осушил стаканчик до дна. Юрыч, отбросив щелчком не затушенную папиросу тоже последовал его примеру, а выпив, по-гусарски тряхнул стаканом, показывая, что в нем нет ни капли. Он стремительно косел и в этот момент заработала Викторова дипломатия.
- Юрыч, - забалаболил Виктор, выуживая у меня из пачки сигарету, а пачку пряча себе в карман, - вот Витька видишь?
- Вижу – согласился обмякающий Юрыч.
- Ты в хате один живешь?
- Один – опять согласился Юрыч.
- А пусти Витька к себе пожить?
Юрыч изумленно воззрился на меня, как будто увидел в первый раз.
- Его?
- Ну да?
- А это Витек?
- Витек.
Юрыч полез по карманам, что-то там долго искал, затягивая паузу, словно бы не хотел продолжать разговор и надеялся, что в эту паузу все о нем забудут и найдут другую тему.
- Да вы не подумайте, - начал я, - я же не бесплатно. Озвучьте цену вопроса.
- А ты мне не выкай – вдруг гордо вскинулся Юрыч – я тебе не начальник, поэл! Я кузнец, поэл, кость от кости рабочий класс и пролетариат, поэл!
- Понял, понял. Может, выпьем?
- Анналивай! – Разухабисто согласился Юрыч.
Виктор уже сдирал зубами пробку с портвейна. Мы выпили и Виктор продолжил:
- Ну так как, Юрыч.
Юрыч, мотаясь по лавке вытянул руку, поводил в сумерках пальцем, нашел им меня и сказал:
- Пусть он скажет.
- Мне пожить бы у тебя, Юрыч, сколько за угол назначишь, заплачу.
- Свсь! – выцедил из себя Юрыч.
- Чего?
- Аусвайс! – Рявкнул Юрыч, как заправский гитлеровский постовой. – Документ кажи, что ты на мой жилплощади не всякий там будешь.
Паспорт мне хотелось доставать меньше всего.
- Усы и хвост, вот мои документы...
Юрыч на секунду застыл с полуоткрытым ртом а потом расхохотался и полез, шатаясь ко мне через стол, выставив руку в позе армрестлера и пытаясь также захватить мою. Ухватившись, он стал бороть мою руку, жилился, жилился, но, будучи сильно пьяным, не смог, и клонился всем телом за своей рукой и наконец, сложив на неё голову процедил: живи. Скока хошь живи. И заснул.
Нам с Виктором пришлось немало потрудиться, дабы оживить Юрыча и спросить, где у него ключи. Помутневшим взором Юрыч окинул нас и назидательно ответствовал, пересыпая речь бранью в том духе, что он де пролетарий, кузнец и ему от трудового народа скрывать нечего и квартира открыта, еще он выразил сомнение в наших человеческих качествах, обозвал нас блядьми и опять уснул за столом.
