Я поспешила натянуть свой мягкий кроличий наряд. Ноги у меня все еще не отогрелись, так что зеленые шерстяные носки я решила не снимать. Взглянув на себя в зеркало, висевшее на стене, я прыснула от смеха. После нескольких часов, проведенных под лыжной шапочкой, волосы мои выглядели так, будто я попала в эпицентр торнадо, а в этой одежде я напоминала большую сахарную вату. Посмеявшись, я расслабилась и направилась в гостиную.
Когда я вышла из спальни, Джек сидел у камина спиной ко мне с кружкой горячего шоколада в руке.
— Здесь уютно, — сказала я робко.
Он повернулся на голос и, посмотрев на меня, выплюнул горячий шоколад.
— Что? — удивилась я.
Явно желая взять себя в руки, он попытался сжать губы и схватился рукой за подбородок.
— Потрясающе.
Я вскинула брови, губы у него затряслись, и тут уж он не мог больше сдерживаться. Он затрясся от смеха.
— Ну, это не совсем та реакция, на которую я рассчитывала, — сказала я.
— Правда? — проговорил он, задыхаясь.
Я уперлась рукой в бок и топнула ногой, и тогда он, глубоко вздохнув, вытер глаза ладонью.
— Ты закончил? — спросила я.
Он покачал головой.
— Я люблю тебя.
— Прости?
— Ты меня слышала. — Он пошел ко мне.
Я посмотрела на свой свитер и снова на него.
— Ты заметил мой наряд?
Он был на полпути ко мне.
— О да, я заметил, — сказал он так, будто это была самая сексуальная вещь, которую он когда-либо видел. Губы его растянулись в улыбке.
— Ладно, но это тоже не та реакция, на которую я рассчитывала, — заметила я и сделала шаг назад, когда он подошел совсем близко.
Он взял мои руки в свои, и его улыбка исчезла.
— Бекс. Мне кажется, я знаю, чего ты опасаешься, но я хотел сказать лишь то, что сказал. Я люблю тебя. И я никогда не буду давить на тебя.
Я покраснела до корней волос.
— Но разве вы, мифологические существа, — я пыталась вспомнить, как Юлес это сказала, — не нуждаетесь в… э-э-э…
Джек выглядел смущенным. Он усмехнулся и сказал:
— Пожалуйста, даже не пытайся закончить эту фразу.
Я так волновалась, что сказала ровно то, что крутилось у меня в голове:
— Но у тебя были… был… то есть я знаю, что я у тебя не… первая…
— Бекс, пожалуйста. — Он потянул меня на диван напротив камина. — Слушай, моя история ведь ни для кого не секрет, — он пожал плечами. — Я изменил бы ее, если бы мог.
Я накрутила шнурок от свитера на указательный палец.
— Хорошо, — пробормотала я.
— Не прячь от меня лицо. — Он осторожно приподнял вверх мой подбородок и заглянул мне в глаза. — Это ты. И я не хочу это разрушить.
Говорил ли он серьезно? Я не знала, верить ли ему или признать, что я действительно выгляжу так непривлекательно. У Джека была репутация любителя случайных связей. Сколько он сможет ждать, пока я повзрослею?
Я взяла его руку, положила себе на талию и прильнула к его груди, так что стал слышен стук его сердца. Несмотря на его внешнее спокойствие, сердце бешено колотилось. Джек крепко обнимал меня, прижимая к себе.
Он шепнул, коснувшись губами моего уха:
— Я люблю тебя, Бекс. Я никогда такого не чувствовал.
Я снова кивнула, все еще не зная, верить ли ему. Я подумала о Лейси, о том, как она стояла рядом с ним.
— Ты никогда не влюблялся?
Он тихо вздохнул, и я почувствовала, как он качает головой.
— Это легко сказать. И сложно испытать.
Он провел пальцами по моим волосам и убрал прядь мне за ухо. Затем сказал тихо:
— Просто из любопытства, что бы ты сказала, если бы я захотел…
— Я бы сказала «нет».
— Да?
Я кивнула.
— Я рада, что ты не сказал, потому что это было бы ужасно.
Он затрясся от смеха.
Сейчас
Столовая для малоимущих. Осталось четыре месяца.
Время на Поверхности бежало так стремительно, что дни сливались в один и я не знала точно, сколько суббот прошло до того дня, когда я снова встретила Мэри в столовой. Разливая по мискам суп, я высматривала ее в очереди, потому что все еще хотела спросить о дочери Присциллы, о которой мне рассказывала девушка с косами.
Я очень хотела помочь ей, сама не знаю почему. Не то чтобы она была первой несчастной старухой, которую я встретила в жизни, но когда она сказала мне, что я разбила сердце, я почувствовала какую-то связь с ней, как будто ее старческое слабоумие наделяло ее чудесной способностью видеть человеческие души насквозь.
Я знала, что это невозможно.
Когда в чане с супом оставалась уже половина, я увидела ее в очереди. Она потянулась за подносом, и я заметила у нее на руке старинный серебряный браслет. Это было ее единственное украшение, и оно казалось тяжелым на ее тонком запястье. Должно быть, фамильная драгоценность или что-то в этом роде.
— Привет, Никки, — сказала она, когда подошла ее очередь.
Я не помнила, чтобы называла ей свое имя.
— Привет, Мэри. Как у вас сегодня дела?
— Можешь сегодня поесть со мной?
— Э-э-э… — я взглянула на Кристофера, и он кивнул. — Конечно, сейчас.
Вероятно, это было еще одной стороной моих обязанностей, помимо разливания супа. Я налила себе суп в тарелку и пошла за Мэри к одному из длинных прямоугольных столов. Мы сели в дальнем конце лицом друг к другу.
— Прости меня за тот день, — сказала она. — Я тогда устроила небольшую сцену.
— Ничего, все нормально.
— Я просто… иногда путаюсь. — Она поломала хлеб на маленькие кусочки и положила их в суп.
— Я понимаю.
Она посмотрела на меня с надеждой.
— Правда?
— Конечно, Мэри. — Я хотела было сказать ей, что у моей бабушки была болезнь Альцгеймера, но передумала. Вдруг она обидится на такое сравнение.
Она ждала, пока я скажу что-нибудь еще, и я решила, что сейчас подходящий момент для моего вопроса.
— Мэри, мне одна девушка здесь рассказала, что вы искали чью-то дочь?
Глаза у нее забегали, будто она волновалась из-за того, что могла ослышаться. Может быть, это был секрет.
Я понизила голос:
— Это правда?
Она не ответила, и я продолжала:
— Я могла бы помочь вам найти то, что вы ищете. Кто такая дочь Пенелопы?
Испуг исчез с лица Мэри, и она вдруг сдавленно захихикала.
Выглядело это довольно нелепо. Когда к ней вернулось самообладание, она сказала:
— Я ничего об этом не помню.
Она снова была спокойна. Очевидно, если она и знала что-нибудь, то рассказывать не собиралась. Я сменила тему:
— А откуда вы?
— Отсюда. Из Парк-Сити.
— У вас есть семья?
— Только мама.
Я постаралась не показать своего скептицизма. Ей должно быть не меньше восьмидесяти лет. Может, она имела в виду, что мать все еще духовно с ней. Или что она выросла с одной матерью. Я снова переменила тему, потому что не хотела сообщать ей ошеломительную новость, что ее мать, вероятно, уже умерла.
— Красивый браслет, — сказала я, указывая на ее запястье. — Откуда он у вас?
Она быстрым инстинктивным движением пошевелила рукой с браслетом под столом.
— Он передавался в нашей семье из поколения в поколение. — Она съела ложку супа и откусила хлеба. — По женской линии, — добавила она. — Но ты не можешь его взять.
— О, что вы, просто он красивый, — сказала я.
Очередь за едой становилась все меньше. Мэри доела суп, попила воды, поставила чашку и наклонилась вперед. У нее затряслись руки.
— Помоги мне, Никки.
Она сказала это ни с того ни с сего.
— Хорошо. Что я могу сделать?
— Я в растерянности. Я была готова уйти. А теперь я не знаю, что делать.
Говорила ли она о смерти?
— Что меня ждет? — спросила она.
Я медленно покачала головой.
— Я не знаю, честно.
— Но во что ты веришь?
Еще год назад мое христианское воспитание подсказало бы мне ответ: в рай. Когда я как-то спросила отца, где, по его мнению, находится мама, он сказал, что она на небе, смотрит на нас. Но теперь мне казалось, что это очередная ложь, которую люди придумали для самоуспокоения. Я ничего не знала о царстве небесном.
— Я не знаю, что вас ждет, — сказала я. Она поникла. — Но там должно быть лучше, чем здесь, — добавила я. — Так просто должно быть.
Ее плечи обмякли, и только тут я поняла, как она была напряжена.
— Спасибо.
Когда мы мыли посуду после обеда, ко мне подошла девушка с косами.
— Сочувствую, что тебе пришлось сегодня обедать с Мэри.
Я наклонилась, чтобы собрать тряпкой крошки со стола.
— Это было славно. Мне жаль ее. Я попробовала спросить ее о дочери Пенелопы, но она засмущалась.
— Персефоны, — сказала девушка с косами.
Я подскочила.
— Как ты сказала?
Она откусила кусочек оставшейся от обеда булки.
