Я подскочила.
— Как ты сказала?
Она откусила кусочек оставшейся от обеда булки.
— Это была дочь Персефоны, — проговорила она с полным ртом. — Я вспомнила. Только она говорила так официально: «Дочери Персефоны».
Она завязала свой рюкзак, закинула за спину, а я так и стояла с тряпкой в руках.
— Дочери Персефоны?
Слишком фантастично.
Всю неделю Мэри и дочери Персефоны не выходили у меня из головы. Когда в следующую субботу я пришла в столовую, Мэри уже взяла свой обед и сидела за столом с незнакомой женщиной. На вид та была ровесницей моего отца, может быть, немного старше, и одета она была так, как будто пришла в арт-галерею, а не в столовую для малоимущих.
Я помахала Мэри. Она посмотрела на меня, но не помахала в ответ. Голова ее была опущена, плечи поникли, пока женщина, сидящая рядом с ней, что-то говорила.
Я прошмыгнула на свое место и встала рядом с Кристофером.
— Простите, я опоздала.
— Ничего. Вычту из твоей зарплаты. — Кристофер подмигнул.
Я налила пару мисок, но основной наплыв посетителей был уже позади.
— А что за женщина сидит с Мэри? — спросила я Кристофера.
Он оторвался от раздачи хлеба.
— Не знаю. Я ее тут раньше не видел.
— Они, похоже, хорошо знакомы, вам не кажется?
Он прищурился.
— Может быть. Но не думаю, что она бывала здесь раньше. Посмотри, — он указал на нее куском хлеба, — она не ест. Может быть, она пришла навестить Мэри. У многих наших клиентов все еще есть семья, ты не знала?
Мэри казалась несчастной, и я надеялась, что женщина скоро уйдет, я смогу поговорить с Мэри и узнать, все ли с ней в порядке. Ближе к концу обеденного часа женщина встала. Мэри подалась к ней, будто чтобы обнять, но женщина развернулась и ушла раньше, чем та успела это сделать. Как только она удалилась, я подошла к ее столику.
— Могу я сесть? — спросила я. Она взглянула на меня и указала на стул. — Вы в порядке, Мэри?
— Да, наверное.
— Что это за женщина была с вами? — спросила я. — Ваша родственница?
Она с опаской взглянула на меня, потом кивнула.
— Это моя мать. — Она сгорбилась на стуле и заглянула мне в лицо. — Ты мне не веришь, — сказала она.
Я положила локти на стол и попыталась говорить сочувственно.
— Это не так, Мэри. Все мы бываем растерянны.
Мэри кивнула.
— Она сердится на меня.
— Почему?
— Я взяла кое-что, принадлежащее ей. Только поэтому она приходит. Это мой единственный шанс поговорить с ней.
— Что это за вещь?
Она взяла ложку и окунула в суп.
— Я не должна об этом говорить.
— Почему?
— Я уже достаточно разочаровала ее.
Я положила руку ей на плечо. Я-то знала, что такое разочаровывать людей.
— Люди прощают друг друга.
Она подняла глаза от своей тарелки.
— Не думаю, что ты веришь в это больше, чем я.
Я убрала руку, а Мэри встала и взяла поднос.
— Подождите, — сказала я. — Я хотела спросить вас о дочерях Персефоны. Может быть, я могла бы…
— Не пытайся помочь, — перебила она. Она развернулась и понесла поднос к стойке для грязной посуды. Я вздохнула. Может быть, ей и не нужна помощь.
Сейчас
Моя спальня. Осталось четыре месяца.
— Время-то летит, Ник. — Коул сидел в самом темном углу моей комнаты, гитара лежала рядом с ним. Я не понимала, почему он лишь время от времени появлялся у меня. Я больше не сопротивлялась. Его посещения были моей единственной возможностью узнать что-нибудь о порядках Нижнего мира.
Шрам у меня на плече начало покалывать, как будто что-то в нем проснулось. Это происходило каждый раз, когда Коул был где-то рядом. Может быть, тень внутри меня реагировала на присутствие бессмертного.
Коул не мог знать, что я думаю о чем-то подобном. Я кивнула и полистала книгу, лежащую передо мной на письменном столе, изо всех сил сопротивляясь порыву сесть рядом с Коулом. Теперь я была подготовлена к тому, что меня тянет к нему, и мне легче было сопротивляться. И все же эта тяга никуда не делась.
— И это все, на что ты надеялась? — сказал Коул.
— Это все, на что я позволила себе надеяться, — уточнила я.
Он вздохнул, потом взял гитару и заиграл какую-то классическую мелодию. Я решила, что это Бах, но не была уверена.
— Где твоя семья?
Так, теперь, значит, будет светский разговор? Я обернулась.
— Папа в своем предвыборном штабе, а Томми у тети Грейс.
Он взял еще несколько тактов той же мелодии.
— Итак, ты вернулась, чтобы побыть со своей семьей и друзьями, и все вечера сидишь тут в одиночестве.
Я повернулась обратно к столу.
— Это не обязательно должно быть так, Ник. — Он откинулся назад, с тихим стуком ударив затылком о стену. — Я могу забрать тебя прямо сейчас. Ты видела только Пещеры и Тоннели — и да, эти места совершенно ужасны, — но все остальное в Нижнем мире выглядит иначе. Как Елисейские поля.
Я бросила на него насмешливый взгляд.
— Елисейские поля?
Он закатил глаза.
— Ты не делала домашнее задание. Елисейские поля — это свет, счастье, там никто не подвержен медленному умиранию земной жизни. И все твои положительные эмоции непосредственно отражаются на том, что тебя окружает. Я думаю, это рай.
— Не считая того, что тебе нужно красть энергию других людей, чтобы выжить.
Он помолчал немного. Когда он снова заговорил, голос его звучал глухо:
— Это небольшая цена за рай.
— Покажи мне, — сказала я.
Он удивленно моргнул.
— Что?
— Покажи мне. Как ты показывал мне Тоннели. Только на этот раз покажи мне Поля.
Он отвел взгляд, будто обдумывал мои слова, а затем покачал головой.
— Это слишком сложно.
— Почему?
— Потому что мне нужно использовать свою собственную энергию. — Когда я запротестовала, он продолжил: — Слишком много времени прошло с тех пор, как я был в Нижнем мире. У меня не осталось лишней энергии, чтобы организовывать тебе мини-тур.
После его отказа мне еще больше захотелось взглянуть на Поля. Я присела рядом с ним на пол.
— Пожалуйста, Коул. Помоги мне увидеть то, чего я не получу.
Он нахмурился и вздохнул.
— Не смотри так жалостно. Я сделаю это. Но ты сможешь только быстро взглянуть.
Я кивнула.
— Сиди тихо, — сказал он и положил руки мне на голову, обхватив ее. — Задерживать дыхание не обязательно, Ник.
Я сделала это неосознанно. Я выдохнула и услышала, как он тихонько хихикнул, а затем моя комната исчезла. Я стояла в чистом поле, окруженная мягким светом. Нежное дуновение ветра — не промозглой пыли Пещер, а чистого, свежего воздуха — тронуло мои волосы. Я посмотрела на свои руки. Они больше не были болезненно-бледны.
Я вдыхала свежий воздух, наполняя легкие, и еще, и еще. Свежий воздух так поглотил меня, что я забыла, где я и как туда попала. Я знала только, что мои босые ноги бегут сами собой. Я устремилась к центру поля, шаги становились все шире, пока не начало казаться, что еще один шаг, и я оттолкнусь от земли, чтобы никогда не возвращаться. Это было прекраснейшее ощущение, будто ничто никогда уже не отяготит меня. Еще один шаг — и я полечу.
Но попробовать не получилось. Поля слишком быстро исчезли, и я вернулась в свою комнату, ощутив под собой жесткое сиденье стула, а вокруг — тяжелый земной воздух. Я будто бы упала с высоты вниз.
Коул рядом со мной почти задыхался. Он лежал на спине, закрыв глаза руками, и пытался отдышаться. Выглядел он так, будто только что пересек финишную линию марафона.
— Ты как? — спросила я разочарованно. Я хотела обратно в то видение.
— Поможет только дыхание рот в рот, — сказал он, но не мог собраться с силами, чтобы посмеяться над собственной шуткой. — Ты плохо на меня влияешь, Ник, — сказал он между двумя вдохами.
— О чем ты?
Его дыхание немного замедлилось, и он взглянул на меня.
— Я не могу тебе отказать.
Я презрительно усмехнулась.
— Если бы это была правда, — сказала я, — ты нашел бы для меня способ остаться здесь. Насовсем.
Я знала, что это невозможно. Когда ты по собственной воле становишься Потерянным, ты принадлежишь Нижнему миру, и этот договор крепче всего на свете. Нарушить его все равно что преодолеть силы земного притяжения, а это не во власти Коула. Может быть, я сказала это, чтобы показать, насколько в реальности он слаб.
Он закрыл глаза.
— Ты знаешь, мне не справиться с тенями.
Он говорил правду. Тени только собирают энергию, и в Нижнем мире их слово — закон.
— Видение… не сработало? — нерешительно спросил Коул. Дыхание его стало легче, он сел рядом со мной и смотрел на меня в ожидании ответа.
— Я видела Поля.
Он ждал, как будто думал, что я должна сказать что-то еще. Но я молчала, и он проговорил:
