Он позвонил Фоли из аптеки на углу Пил и Сент-Катрин. К его досаде, тот сегодня вечером обедал с приехавшим из Нью-Йорка инспектором, которого после обеда собирался повезти на хоккейный матч. С Макэлпином Фоли условился встретиться в двенадцать часов ночи в баре ресторана «Шалэ». Когда Макэлпин вышел из аптеки, снег валил еще сильнее и похолодало.
В полночь Макэлпин, пряча подбородок в воротник, шел по Маунтин-стрит к ресторану «Шалэ». В дверях загораживая ему дорогу, стоял высокий плотный мужчина. Массивный, лысый, в белой рубашке с закатанными рукавами, он стоял себе, покуривая, будто в теплый летний вечер. Скрестив на груди руки, здоровяк внимательно разглядывал Макэлпина.
— Прошу прощения, — сказал Макэлпин, ожидая, что тот посторонится.
— О чем разговор? — ответил шепотом мужчина, но не сдвинулся с места. — Жарковато, да?
— Что-то не замечаю, — сказал Макэлпин, отворачиваясь от ледяного ветра.
— Вам, может и не жарко. А мне невмоготу, — все так же шепотом сказал мужчина и с ласковой улыбкой стряхнул Макэлпину на брюки пепел со своей сигары. Замерзшие снежинки отскакивали от его голых волосатых рук, и, казалось, в нем играет и переливается какая-то таинственная сила.
— Желаете войти? — шепнул он. — Я Вольгаст. Мы вдвоем с Дойлем держим это заведение.
— Вот оно что. Меня зовут Макэлпин. Не знаете, мой друг Фоли сейчас у вас?
— Он в самом деле ваш друг?
— Мы с ним условились тут встретиться.
— Чего же вы сразу не сказали? — оживляясь, просипел Вольгаст. — А я было принял вас за лопуха.
— Лопуха?
— Мы их не обожаем, — шепотом пояснил Вольгаст. — В бар им хода нет. Ресторан — другое дело. Там, пока платят, могут есть и пить сколько влезет. Улавливаете? — Он говорил с самодовольством кабатчика, который так надежно окопался в своем городе, что может позволить себе пускать посетителей по собственному выбору.
— Ладно, — сказал он. — Идемте, я вас провожу.
Через темноватый зал ресторана они прошли в маленькую гардеробную, расположенную возле уборной, и, свернув в боковую дверь, попали в крохотный бар, помещавшийся слева от входа и напоминавший скорее насквозь прокуренную туалетную комнату. Едва переступив порог, они разом окунулись в густой гул, в котором сливались голоса, покашливание и взрывы смеха. Мигая от дыма, Макэлпин огляделся, ища глазами Фоли. Стены бара были сплошь увешаны фотографиями боксеров и ядовитыми карикатурами на видных граждан Монреаля. Вообще же, помещение имело довольно убогий вид: несколько потертых табуретов, покрытых красной кожей, три никелированных столика возле стены, и еще один — побольше — в нише около окна. Однако, судя по одежде посетителей, сюда ходили люди далеко не бедные.
— Вон он Фоли, — прошептал Вольгаст.
— Где?
— За стойкой, помогает Дойлю. Любит он изображать буфетчика. Из всех наших клиентов я только ему доверяю это дело. Эй, Чак, тут к вам приятель, — обратился он к Фоли.
— Здорово, Джим, сейчас я подойду, — Фоли смешивал коктейль. — Я, видишь ли, при исполнении.
Макэлпин усмехнулся, стремясь показать, что чувствует себя как дома, хотя ничего подобного он не чувствовал.
— Не обращай внимания на Дойля, — сказал Фоли, указывая на тощего смуглого человека с лоснящимися черными волосами и пронизывающими глазками, который уныло прислонился к кассе. — Он сегодня не в себе. Мутит с похмелья. Вчера вечером он кутнул, угощал всех нас и перевалил работу на Вольгаста. Сегодня гуляет Вольгаст, а обслуживать его должен Дойль. Со стороны не видно, но он пьян в стельку.
— Бармен, — обратился Вольгаст к Дойлю, — проснитесь, познакомьтесь с приятелем Фоли. Его зовут Макэлпин. Угостите его за мой счет. — Он повернулся к Макэлпину. — Называйте его Дерль, чтобы он чувствовал себя с вами по-свойски. Это же ирландская пичуга из Бруклина. Пернатый…
— А сами-то вы кто? — огрызнулся Дойль. — Пьянчуга из Польши. Пархатый… — Он что-то взвесил в уме и воинственно добавил: — Кто сказал, что я не ирландец?
— Ладно, все мы ирландцы, — ответил Вольгаст и подмигнул.
— Хотя Макэлпин, к примеру, историк, — вмешался Фоли.
— Историк? Ну и что? А я шизик. — Вольгаст пожал плечами. — Познакомьте наших с историком, Чак. — Он тщательно отсчитал деньги за коктейль Макэлпина, и Дойль с презрительным негодованием выбил чек. — До чего же хорошо сейчас на свежем воздухе, — сказал Вольгаст и вышел.
Фоли выбрался из-за стойки и потащил Макэлпина к столику в нише знакомиться. Он был до смерти доволен, что вокруг все свои и тут же вместе с ними его старый приятель Джим.
Лица сидящих за столом лоснились от пота. То и дело раздавался дружный смех: приятели поочередно подначивали друг друга. Биржевой маклер по имени Артур Никсон, светловолосый, тучный, напоминавший бело-розового слона, пытался что-то рассказать Дейву Грину бывшему боксеру, а ныне процветающему портному и почитателю Спинозы. Он то и дело хватал Грина за плечо, но тот сбрасывал его руку, стремясь продолжить спор с карикатуристом по имени Клод Ганьон, одетым в шикарную полосатую рубаху щеголем французом, который, впрочем, не выражал желания его выслушать, ибо сам наконец-то обрел слушателя в лице седого грузного человека, похожего на угрюмого Будду. Седовласый слушал только потому, что самого его уже никто не слушал; его звали Уолтер Мэлон, он был журналистом, жил некогда в Париже и прекрасно чувствовал себя там в окружении близких по духу людей. Но война поломала его жизнь. Он вернулся в Канаду и писал теперь редакционные статьи.
— Вы не знаете, отчего Вольгаст разговаривает шепотом? — спросил Макэлпин у Никсона.
— Говорит, что отравился газом во время первой мировой войны, — ответил маклер. — Дерль же утверждает, что Вольгаст сроду не был на войне, а шепчет просто для того, чтобы люди его внимательней слушали. А вы и в самом деле историк?
— В самом деле. А что?
— Если не возражаете, я кое-что вам расскажу, — робко произнес Никсон.
— Что за вопрос. Валяйте.
— Милостивый боже, — ликующе воскликнул маклер, — вот наконец нашелся человек, готовый меня выслушать!
— Одну секунду! — крикнул карикатурист Ганьон, хватая Макэлпина за руку. — У меня вопрос к профессору. Какое отношение к истории имеем мы с вами?
— Не обращайте на него внимания, — взмолился маклер. — Он способен говорить всю ночь. Вот послушайте, это случилось, когда я был в Чикаго…
— Я тоже хочу участвовать в истории, — не унимался Ганьон, — мне причитается в ней мое скромное место.
— Но вы его не получите, потому что очень уж мелко плаваете, — устало пояснил Мэлон.
— Великий Мэлон в изгнании пытается играть роль Наполеона. Мэлон вечно мнит себя Наполеоном.
— Не слушайте вы его, — сказал Мэлон. — И что это все стараются примазаться к истории со своей историйкой?
— Вы не ответили на мой вопрос, Макэлпин.
— Он очень сложен. Лучше выпьем еще раз, — добродушно отозвался Макэлпин и заказал всем выпивку. Ему нравилось, как изощрялись эти шутники по поводу его профессии.
Одобрительно ухмыляющиеся лица придвинулись поближе. Прямо из-за его плеча выглядывала насмешливая физиономия Дойля, который наконец-то избавился от головной боли и блаженствовал. Длинный столбик пепла на его сигаре реял некоторое время над рюмкой Макэлпина, потом над его плечом и осыпался наконец на рукав.
— Вот вам не история, а сама жизнь, профессор, — начал Дойль с нахальной и ехидной миной. — Такой вот случай из послевоенной жизни. Часа два назад заходит к нам один любитель поскандалить. Нога у него деревянная, он инвалид войны, ясно? Начинает он тут выламываться перед своими подружками, столик ему, видите ли, не нравится. Я говорю: «Сиди, не рыпайся». И что же он сделал? Вскочил и топнул на меня своей деревянной ногой. Тут я вытягиваю свою ногу вот так вот, тоже топаю: «тук, тук», и говорю: «Садись, брат, в деревяшке твоей правды нет».
Вернувшийся в комнату Вольгаст сиял от удовольствия; губы его расплывались в улыбке все шире, а сам он вдруг начал покачиваться и тихо свалился прямо на руки к едва успевшему подбежать Макэлпину.
— Спасибо, дорогой, спасибо, — прошептал он. — А я не знал, на что годны профессора. Славный вы человечек.
Он с младенческой улыбкой похлопал Макэлпина по щеке, потянулся было его поцеловать, вздохнул и закрыл глаза.
— Да-а… повезло мне с компаньоном-пьянчугой! — желчно сказал Дойль.
— Давай его сюда, Джим. Вот на этот стул, — заботливо произнес Фоли. — Все в этом заведении трещит по швам, не исключая владельцев. Тебя всегда теперь тут встретят как родного. Ну как, нравится тебе наш кабачок?
— Жаль, что я не догадался привести с собой мистера Карвера, — лукаво улыбаясь, ответил Джим. — Как вы полагаете, мистер Фоли?
