Так мы добрались до какого-то дома, похожего на храм, и вошли внутрь. Там на столе, в обрамлении свечей, наряженное в подвенечное платье, покоилось тело некоей дамы, и я, приблизившись, увидел и осознал, что это — Любовь. Никого не было вокруг, даже мой провожатый исчез. Молча, пораженный, стоял я над ней, вглядываясь в ее лицо, прекрасное и светлое.
Так я понял, что моя возлюбленная умерла.
Умерла.
Я — Клеофас ван Дорп из Дендермонде, кимвал звучащий, ибо любви не имею, медь звенящая, ибо любовь утерял там, где, согласно слову писаному, должен был ее обрести. Долготерпит, милосердствует. А мне не дано. Не завидует, не гордится. Но не дождался. Не раздражается, не мыслит зла. Лишен покоя. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Да, моя любовь.
Разлука смертная — горчайшая из разлук.
Открылось мне: жизнь без любви есть сон.
С тех пор в ночи тоскую недреманно,
Тебя одной алкая, словно манны,
Сдержать порой не в силах тяжкий стон.
Я стал разлукой горькой закален,
И все же петь готов тебе осанну
Во всякий миг, и славить не устану
Тебя, мой свет, любовью упоен.
Ты сон мой в сан незримо обратила,
В сень, что скрывает сладостный секрет,
В синь, что объемлет вечное светило.
Бессонницы такой милее нет, —
Когда мне сон нейдет вдали от милой,
Я к ней пишу бессонный мой сонет.
Сколько таких я написал, когда она была еще рядом. Но и теперь ночи мои бессонны. Всечасно оплакивая свою возлюбленную, я говорю вам словами апостола — любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Хотя и будут суесловить о смерти Любви, ей-же-ей, она воскреснет. Она воротится ко мне, вернется сюда, к твоим соборам, Гент, где я буду ждать ее, о Гент, мой…
…гнет, навалившийся подобно камню.
Суд закончился. Истец, Федор Иванович Шишов, преподаватель истории на пенсии, пожилой, седой, благообразный, сидел, закрыв глаза, в быстро пустеющем зале суда и держался за сердце. Казалось, нестерпимая тяжесть навалилась на него. Только что мимо проследовал ответчик, Глотов, и с высоты своего роста нехотя, нагловато улыбнулся ему. Суд решил в пользу Глотова, даже не приняв во внимание доказательства истца, на стороне которого, казалось, стояло все, включая показания соседей. От такой несправедливости немой вопль поднялся в Федоре Ивановиче. Это она, несправедливость, придавила его, сдавила и так больное сердце.
Полтора года назад в соседнюю, через стенку, квартиру вселился новый жилец. И тотчас же стало понятно, какой тихой жизнью они жили до этого. Новый сосед выкупил всю лестничную клетку, за исключением их квартиры, и затеял то, о чем с недавнего времени достаточно наслышались супруги Шишовы, — евроремонт. Круглые сутки за стенкой делалось страшное: долбот, грохот, шум каких-то обвалов, визг пил и сверл, под который происходило поистине вселенское событие — объединение двух квартир в одну. Скоро Федор Иванович, спускаясь за почтой, столкнулся и с зачинщиком всего этого шума — громадного роста лысый мужчина поднимался по лестнице, прижав к себе два объемистых пакета. На Федора Ивановича он не взглянул, и его зычный голос раздался сверху на весь подъезд:
— Эй, работные! Жратва приехала!
Так Федор Иванович познакомился с Николаем Глотовым, предпринимателем и владельцем сети магазинов. Тот был, судя по всему, поклонником давней идеи разрушения старого мира и возведения на его месте своего, глотовского. Ибо как можно было заключить по производимому шуму, прежний мир в виде двух отдельных трехкомнатных квартир был подвергнут аннигиляции. Что возникло на его месте, Федор Иванович не знал и не тщился узнать. Его волновало лишь то, что касалось в первую очередь его самого.
Его волновали поползшие по углам и по стенам глубокие трещины.
Квартира у Федора Ивановича была двухкомнатная. Ремонт сам делал: побелка, обои, — хоть и давно, но даже теперь хоть куда. И вот появились эти трещины. Сначала Федор Иванович пытался их замазать. Вроде бы получилось, но через два дня выяснилось, что лопнул и разошелся угол над окном — черная узкая дыра была с первого взгляда незаметна, но с ее появлением появился в доме и запах какой-то крысиной вони. Что делать — тряпкой дыру затыкать? Надо к нему сходить, решил Федор Иванович, посоветовавшись с женой, Любовью Евгеньевной, бывшим юристом. Не по закону такое.
Дверь долго не открывалась, а потом вдруг как-то неожиданно распахнулась. Но на пороге стоял не хозяин квартиры, а внушительных размеров дама с прической в виде скрученной на макушке большой дули. Одета она была в длинное синее платье, в каких когда-то появлялись на концертах жены ответственных обкомовских работников. Женщина без выражения смотрела на них, сложив жирные руки на животе.
— Мы Глотова Николая хотели бы видеть, — произнес Федор Иванович, поздоровавшись.
Женщина продолжала смотреть на них так же без выражения.
— Глотов дома? — переспросил Федор Иванович уже настойчивее. — Муж ваш?
Женщина раскрыла рот.
— Не муж он мне, — сказала она неожиданно писклявым голосом. — И дома его нет.
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.
— А когда он будет? Мы соседи, — поторопился объяснить Федор Иванович, показывая на свою полуоткрытую дверь. — По поводу ремонта хотим поговорить.
— Трещины по потолку пошли, — вставила Любовь Евгеньевна.
Женщина без выражения смотрела на них. Пришлось повторить:
— По поводу ремонта.
— Не знаю, когда будет, — сказала женщина.
— А вы кто? — спросила тогда Любовь Евгеньевна.
Женщина, помолчав, со значением сказала:
— Я — дворецкая.
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна опять переглянулись.
— Вы ему тогда передайте, — сказал Федор Иванович, — что мы этого дела так не оставим. Потолок весь в трещинах, в углу дыра. Вы ему передайте.
— Он нескоро будет, — сказала дворецкая Глотова, и не успели они раскрыть рот для ответа, как дверь захлопнулась перед ними. Пришлось возвращаться домой ни с чем.
Этим вечером они по очереди дежурили у глазка, чтобы проследить появление соседа. Однако никто так и не появился. В глазок видна была только дверь — высокая, черная, с нелепым бронзовым кольцом для стука.
Не вышло ничего и на следующий день — дверь им попросту не открыли. Зато к вечеру подстерегала их неприятность — из дыры, помимо вони, вышел вдруг громкий голос Глотова, невесть как проникшего к себе в квартиру:
— А? Опять приходили?
Писклявый голос что-то произнес неразборчиво.
— А пускай их, — сказал голос Глотова, — пусть хоть каждый день ходят. Я законы знаю.
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.
— В ЖЭК надо идти, — сказала Любовь Евгеньевна.
Начальника ЖЭКа, Талова, Федор Иванович знал хорошо, приходилось бывать по разным надобностям. Тот относился к Федору Ивановичу уважительно, проблемы решал мигом. Да разве то были проблемы? Так, отопление вовремя включить да трубы заменить. И не сравнишь даже. Но Федор Иванович и Любовь Евгеньевна настроены были решительно и явились в ЖЭК с утра. Сюрприз ожидал их сразу же — табличка на двери оповещала, что начальник ЖЭКа сменился: теперь начальником их ЖЭКа была какая-то Р.Ф. Дубинина. Отсидев длинную очередь, они, наконец, вошли — и остолбенели.
За столом сидела уже знакомая им дворецкая Глотова. Те же габариты, та же прическа в виде дули, те же сонные глазки. Только одета она была сейчас в строгий темно-серый костюм. Молча, без выражения, как давеча, смотрела она на них. Они подошли, присели у стола.
— Мы по поводу трещин, — выдавил из себя Федор Иванович. — Жалоба у нас.
Начальник ЖЭКа молчала, жирная ее рука нехотя ворошила лежащие на столе бумажки.
— Жалоба, — повторил Федор Иванович.
Жирная рука вытянула из груды бумаг одну.
— Мы уже получили жалобу, — сказала Дубинина неожиданным басом, потряхивая бумагой. — От квартиросъемщика Глотова Н.М. на соседей Шишовых, при ремонте квартиры допустивших отрещевление.
— Что допустивших? — не поняла Любовь Евгеньевна.
Начальник ЖЭКа значительно молчала.
— От кого жалоба? — не понял Федор Иванович.
— Отрещевление, — пробасила Дубинина. — Трещины пошли у него, значит. По потолку и иным местам, а именно стенам.
— Да мы ж ремонта не делали! — воскликнул Федор Иванович.
— От Глотова, — сказала Дубинина.
— Как же от Глотова, если это он делал ремонт, он нам всю квартиру расшатал, — в сердцах воскликнула Любовь Евгеньевна.
Начальник ЖЭКа молча смотрела на них.
