– Сучий потрох, – шипит Тамара, продвигаясь к двери, – полакомиться хочешь… а пиписька подойдет? Твой маленький скрюченный заморыш выдержит? Чего ты ждешь, давай я открою тебе дверь и ты войдешь… но ты сдохнешь здесь, я тебе обещаю, и девица твоя сдохнет, и все вы сдохнете, потому что веры в вас нет, потому что сатану подпустили к себе, потому что крестик не носишь, а моя вера со мной…
А правая рука сжимает и разжимает промежность, и голос ее поднимается все выше и выше, срываясь на стон, речь разваливается на невнятные куски и превращается в долгий и протяжный вой – не то наслаждения, не то страдания…
…Славка отскочил от двери и умчался прочь. Все последующие дни он старался пробегать по лестнице и сразу запрыгивать в родную квартиру, даже не пытаясь прислушиваться к происходящему за соседней дверью. Вечера становились все ужаснее – за стеной слышались громкая музыка, пьяный смех и чудовищные крики.
– АААА, НАСИЛУЮТ!!!!! – раздалось однажды вечером в воскресенье, когда Славка и его любимая пытались заняться сексом. «Веришь ли, братишка, – рассказывал он мне впоследствии, – в тот же самый момент всё упало и не вставало целую неделю. Даже в самую дальнюю комнату пытались уходить – не стоит, хоть тресни. Еле-еле отошел».
Через пару дней соседка орала:
– СДОХНИТЕ!!!! СДОХНИТЕ!!! УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ, ВЫРОДКИ!!!!!…. АААААА, БОЛЬНО!!!!! МНЕ ТАМ БОЛЬНО, СУКА, БОЛЬНО!!!
Славка порывался позвонить в милицию, но в последний момент, словно что-то чувствуя, соседка прекращала демонстрацию своего безумия, и воцарялась долгожданная тишина.
Впрочем, тишина всегда была подозрительна. Случалось, что посреди ночи вдруг ни с того ни сего громко включалась музыка, играла несколько секунд, потом так же неожиданно выключалась, и следовал неизменный комментарий сумасшедшей хозяйки:
– Вот так-то, мля… и нечего на меня пялиться!
В один прекрасный день Славка не выдержал. Созвал к себе всех вменяемых соседей и сообщил, что собирается положить этому конец.
– Ты прав, конечно, – сказал пенсионер в старомодных очках, почесывая пузо. Его, как оказалось, звали Гаврилой Петровичем. – Имеешь право как непосредственный сосед.
– Мы тоже все прекрасно слышим, – согласилась молодая мама близнецов, которую звали Марина. – Наверно, в следующий раз надо обязательно вызывать бригаду.
На встрече присутствовал и сосед снизу, простоватый мужчина пятидесяти лет, назвавшийся Гошей и не стеснявшийся выражений:
– Она нас все время заливает, нах. Как вожжа под хвост попадет, включит воду в душе и уйдет на целый день, а моя жена с тазиками прыгает. Два раза в суд на нее подавал – все без толку, с нее взять-то нечего.
Братишка мой выслушивал эти жалобы, накопившиеся за продолжительное время, и медленно слетал с катушек, начиная понимать, куда он попал и во что вляпался. Картина обретала чудовищные контуры. Масштаб и характер предстоящих мероприятий приводили в ужас.
– Она еще не стучала молотком по стене? – спрашивал Гоша. – Тебе повезло. У нее, мля, когда хорошее настроение в какой-нибудь церковный праздник, в пасху там или сочельник какой-нибудь, она начинает молотком по стенам лупить и орать: «Благовест, нах, Благовест!!!». Типа звон колокольный…
– Да, бывало, – соглашался Гаврила Петрович, – даже я слышал этот «благовест», хотя через квартиру от нее живу.
– А еще она любила выключать автоматы в щитках, – подливала масла в огонь Марина. – Подскочит, выключит и быстро к себе. Иной раз на целый день уйдем, возвращаемся – а у нас холодильник поплыл. У нее самой-то щиток в квартире стоит. Мы с мужем тоже решили его перенести внутрь, пока она нам что-нибудь не испортила окончательно.
Обалдевший Славка только хватался за голову и периодически приподнимал отпадающую челюсть. Ему не требовалось даже задавать вопросы, соседи все рассказали сами. Очевидно, нашли благодарного слушателя… или спасителя.
Братишка задал лишь один вопрос:
– Она всегда была такой?
Соседи долго молчали, отводя глаза. За всех ответил Гаврила:
– Когда-то все было в порядке. Она даже с моей второй женой дружила, вместе кожурки от семечек на асфальт поплевывали во дворе.
– Что же случилось?
Гаврила пожал плечами.
– Трудно в двух словах.
– А вы в двадцати двух попробуйте.
Старик ничего не имел против. Особенно когда гостеприимный молодой хозяин выставил на стол графин с домашней вишневой настойкой. Тут ведь и мертвый разговорится.
Рассказчик из пенсионера вышел неплохой. Очевидно, у него было достаточно времени, чтобы соскучиться по человеческому разговору.
Когда-то Тамара была красива. Аппетитна, стройна, приветлива. Если молодую бабу кто-то любит, холит, лелеет да в постели разминает, она будет благоухать, как майская роза, с утра до вечера. Сильное и надежное плечо рядом, регулярный секс, ласки между делом, цветочки не только по праздникам – и, считай, от стервозности ты почти застрахован.
Не веришь? Я двух жен пережил, знаю о чем говорю.
Была Тамарка замужем. Правда, совсем немножко. Да и не совсем по-настоящему замужем, прямо скажем. В конце восьмидесятых ходил к ней один красавец и даже вроде как остался. Мы уж думали, дело к свадьбе, да что-то ругаться они часто стали. Как праздник – так ор стоит. Тамарка любила подвыпить да подзакусить, а жених ее не особо этим делом увлекался: бывало, сядем во дворе с мужиками, зовем его: «Василий, айда задавим по чуть-чуть, завтра суббота!», – нет, качает головой, тащит домой сумки с дефицитом. Добытчик был, работал в каком-то серьезном учреждении, им карточки на питание особые давали, он их где-то втихаря отоваривал. Все Тамарке таскал – колбасы, консервы, икру в банках, сгущенку.
Но все равно, как праздник, так у них ор стоит на весь подъезд, хоть уши затыкай.
Остановился я у их двери однажды послушать, чуть не обалдел: она еле-еле языком ворочает, плачет чего-то, а он ее пытается урезонить, по щекам хлещет, воду в душе включает, а все без толку – она воет, как белуга. Бог знает, как они все это время жили. Уж на что я тертый калач, если баба в рев – я ее отключаю от всех своих систем жизнеобеспечения, не вижу, не слышу, ни о чем не прошу; она пару дней покричит, побросает посуду, а потом сама ластиться начинает, извиняться ползет, будто виновата была. Тут все хитро, братец, целая наука… но и я не смог бы так долго жить, как они в те годы. Никто бы не смог, думаю, если человек нормальный и привык, чтобы все у него было в порядке изо дня в день. Читал где-то: никакое живое существо не способно бесконечно мучиться, у него срабатывают защитные механизмы, попросту говоря, отключается сознание, когда боль пересекает определенный предел. И люди в этом смысле ничем не отличаются от каких-нибудь скунсов или кроликов. Если тебе все время больно и плохо – ты отключаешься и ни на что не реагируешь.
Иду однажды с работы вечером домой. Настроение хорошее, аванс дали и потратить еще не успел. Вижу – сидит Василий на ступеньках крыльца, курит нервно. Здороваюсь, присаживаюсь рядом. Загородили весь проход, но сидим. Погода хорошая, тепло, зад к бетону не примерзает, чего ж не посидеть.
– Что, сосед, – говорю, – пригорюнился?
Василий качает головой в ответ, машет рукой.
– Рассказывай, не жмись, – подбадриваю я.
– Да так, – говорит, – дерьмово. Выпить есть?
– Вроде есть. Пойдем ко мне поднимемся, я поищу.
– Нет, давай неси сюда. Сядем во дворе.
Я сходил домой, нашел в холодильнике ополовиненный пузырик «Столичной», нарезал хлеба с копченой колбасой, спустился вниз. Василий уже ожидал за столиком для домино, под тополем. Хорошо хоть мужиков наших тогда не было, не дали бы поговорить.
Выпили по первой. Василий стал немного приходить в себя, порозовел.
– Веришь, – говорит, – жениться на ней хотел.
– На Тамарке?
– Ну, конечно, на ком же еще! Все, что нужно, есть: умная, хозяйственная, ласковая, два раза в неделю как заведенная в постели.
– В чем тогда проблем-с?
Он посмотрел на меня угрюмо. Я понял, что нужно уже по второй наливать, иначе разговор, как ишак без финика, дальше не пойдет.
Налил. Выпили, закусили. Помолчали.
– Пьет много, – выдавил Василий.
– Кто ж не пьет! – ржу в ответ. – Нашел тоже проблему.
– Я не пью. Вот этой твоей половинки «Столичной» мне на месяц хватит. Не люблю я беспросыпно этим делом заниматься, что в праздник, что без праздника, мне все равно. Работать надо, дом строить, детей рожать. Нельзя так много пить…
Долго он еще разорялся на эту тему, я, признаться, такого правоверного трезвенника в жизни не встречал. Но говорил убедительно, а под конец даже слезу у меня вышиб, подлец. Я-то троих вырастил, пристроил по-человечески, не хуже других, и дом у меня на огороде стоит, пусть и одноэтажный, убогонький, но на большее мы не заработали. А Васька целеустремленный был, хотел все по высшему разряду. «К полумерам не привык», как говорил один бородатый поп в кино.
