…Еще через два часа у нее онемели руки и пересохли губы. Но что гораздо хуже – вернулись голоса и образы. Те самые, что мешали спать ночами.
Незнакомые мужчины жаждали ее нежного тела. Смаковали детали. Подробно останавливались на рельефах, впадинках и ложбинках, возбуждая и одновременно вызывая отвращение своей низменной похотью. Несомненно, они собирались ей вдуть, но почему-то все никак не могли перейти от слов к делу. Если их как следует не подзадорить, они так и простоят у порога, трусливые самцы.
– Идите, идите сюда! – закричала Тамара. – Я вас угощу по самое не балуйся!!! Захочешь мою киску? На, возьми мою киску! Повеселишь… какой ты шустрый…
Шепот усиливался, проникал в самые дальние закоулки головного мозга, царапал, вгрызался, объедал, как крысы объедают труп младенца. И в какой-то момент она будто увидела их лица. Точнее, только одно лицо.
Лицо до боли знакомое. Молодое. Улыбчивое. Это он. Васька. Ее самый первый настоящий мужчина, не тряпка трусливая, как те, что сбегали от нее, едва выясняли, что невеста может оказаться без какого-либо приданого. Васька не струсил. Не сбежал. Он долго и упорно с ней разговаривал. Он ее жалел. Он ее любил. Может ли быть такое, чтобы несчастной, убогой, дефективной женщине, над которой смеялись не только одноклассники, но и собственная мать – такой дурнушке и глупышке улыбнулась удача в лице Настоящего Мужчины? Так не бывает…
Почему она его потеряла? Дай Бог памяти, как это случилось? Как же вышло?
– Вася? – простонала она, вглядываясь в темноту прихожей. – Василек… любимый мой, куда ты ушел?…
Мужчина промолчал. Вместо него ответили тапочки:
– Она окончательно и бесповоротно сошла с ума.
– Аминь.
Тамара взревела:
– Убирайтесь вон, сучьи потроха!!!!
Они убрались. Все голоса и привидения, преследовавшие ее много дней. Вместе с Василием.
…Еще через два часа Тамара сползла на пол. Вскоре рука, стиснутая цепью, стала синей. Потом рука почернела.
В последние мгновения Тамара попыталась позвать на помощь. Реально позвать на помощь реальных соседей. Но никто не поверил и не откликнулся.
Ближе к полуночи восьмого июля, в День семьи, любви и верности, сумасшедшая умерла. Дверь взломали, лишь когда вонь стала невыносимой.
День четвертый – 28 декабря
ПРИЧАСТИЕ
Давайте я расскажу немного о своем вокзале. Вы ведь он нем почти ничего не знаете. Уверяю вас, тут есть на что посмотреть. Едва ли я стал бы слоняться целую неделю, не будь мне здесь комфортно.
Он большой. Дворец из черного гранита. На крыше – три купола в ряд, похожие на гигантские караваи с солонками. По задумке архитекторов они должны демонстрировать гостеприимность и широту души местного населения. Даже если вы находитесь в нашем городе проездом, вы получите всю гамму впечатлений, будто остались здесь на несколько дней… бла-бла-бла, какой-то подобный рекламный бред я читал несколько лет назад, когда вокзал решили реконструировать и благоустроить. Я уже не помню, каким он был раньше. Наверно, таким же большим, но менее гостеприимным и комфортным. Меня, школьника, здесь уже ловили однажды и едва не отправили в комнату для беспризорных детей. Я прогуливал уроки. Таскался по залу на первом этаже с сумкой на плече, дурень, на глазах у внимательной милиции, вот и загремел. Едва отбрехался от строгой тетеньки в синей форме, желавшей непременно выяснить, не бьют ли меня родители и получаю ли я необходимую суточную норму калорий. Она думала, что я беспризорник, но все же надо отдать ей должное: убедившись, что благополучный 13-летний оболтус всего лишь сбежал с урока физкультуры, она не стала звонить матери. То ли милиция раньше была душевнее, то ли я склонен идеализировать прошлое…
Простите, отвлекся.
На первом этаже этого великолепного дворца можно играть в футбол. Здесь есть билетные кассы и пара кафе по углам, плюс туалет у северного выхода. От небольших красивых фонтанов, расположенных в северном и южном крылах, спиралями на второй этаж уходят две лестницы. Возле фонтанов отдыхают с журналами редкие граждане. Прямо посередине центрального холла на второй этаж ведет широкая лестница, перед которой висит большое табло, извещающее о прибытии и отбытии поездов. Однажды при мне вниз по этой лестнице покатилась тележка с багажом. Хозяйка не справилась с управлением. Ценой своего пресса мне удалось остановить тяжелую сумку. Удостоился скромной благодарности.
Второй этаж кажется гигантским, особенно если понять голову и посмотреть на купола. На двух широких площадках справа и слева отдыхают пассажиры, ожидающие поезда. Кофейные автоматы, телевизоры, комнаты для важных персон (меня всегда удивляло, почему нашим важным персонам следует уделять особое внимание, ведь гадят они точно так же, как и простые смертные, если не больше; вот в Европе, например, важные шишки стоят в дорожных пробках вместе со всеми и толкаются в супермаркетах как обычные домохозяйки… дикие люди, ей-богу). Есть даже зимний сад: небольшой пруд в южном углу перед окном, выложенный камнями, обрамленный пальмами, фикусами и мелкими цветами в горшках. Слева висит клетка с парочкой живых попугаев. Рядом с клеткой – картонный ящик с прорезью, предлагающий жертвовать денежные пожертвования на содержание сада. Я бросал туда по полтиннику каждый день, а потом часами медитировал возле сада, сидя в алюминиевом кресле. Слушал журчание, с которым скатывалась в пруд по небольшому желобу вода. Оно походило на журчание сливного бачка унитаза и вызывало таким образом воспоминания об оставленном мной домашнем уюте. Каюсь, пару раз мне хотелось бросить вокзал и вернуться домой, вырвать из сердца чертову бабу, запутавшуюся в своих мечтах и желаниях, но едва я делал несколько шагов по привокзальной площади, непреодолимая сила тянула меня назад. Я возвращался, покупал в автомате стаканчик капуччино, садился в кресло перед зимним садом и втягивал ноздрями бурлящую вокруг жизнь.
А еще я очень люблю стоять над поездами внутри конкорса (там, где я пообедал с моим рыжим другом, представившимся Павлом Кутеповым). Я опираюсь руками о перила и смотрю, как крыши вагонов плывут подо мной. Как стоят пассажиры, курят, жмутся от холода. Посадки, стоянки, отправления, прибытия. А за спиной у меня суетятся люди, спешащие к поезду, спускаются по эскалаторам. Суета, запах вареных сосисок с кетчупом и кофе.
Мой вокзал – центр мироздания. Европейский комфорт и пафос классического русского купечества. Приют заблудшего странника. Строгость и неприкаянность. Порядок и хаос. Жизнь и вакуум. Я могу здесь торчать довольно долго: поесть в ресторане на втором этаже или в маленьком кафетерии на конкорсе, переночевать в комфортной и современной гостинице, стоящей почти у самой первой платформы рядом с православным храмом, принять душ или погладить сорочку в цокольном этаже у камер хранения, отправить и принять электронную почту, поковырять в носу, поспорить с молодыми ментами или их менее презентабельными гопниками из охранного агентства… Эти краснолицые парни неоднократно пытались выгнать меня на свежий воздух, но после моей задушевной беседы с капитаном Самохваловым, состоявшейся несколько дней назад в соседнем здании старого вокзала, меня больше не трогают. Я использую имя и звание сего достойного мужа как индульгенцию. Помогает. Молодые сержанты не просто сразу отваливают, но и отдают честь, а однажды даже угостили стаканом чая с лимоном из автомата, как персонажа Тома Хэнкса из загадочной республики Кракожия, застрявшего в международном терминале американского аэропорта. Я не просил чая, я сам могу его купить (и не только чай, как вы понимаете), но они меня угостили. Странные у нас все-таки менты, никогда не знаешь, чего от них ждать – удара по почкам или поздравления с Рождеством.
Словом, я могу всё, даже оставаясь на этом проклятом вокзале. Всё – кроме одного.
Я не могу вернуть Любовь.
…«Может, встретимся?»
Этот вопрос рано или поздно должен был прозвучать. Предполагалось, что задам его я, как мужчина и джентльмен. Но я провалился. Мне оставалось лишь принять приглашение.
«Хорошо, – ответил я. – Где и когда?»
Молчание в ответ продолжалось не менее получаса.
Мне порой казалось, будто моя подруга впадает в летаргический сон. Пишет, общается, веселится со мной, и вдруг – бац! – исчезает. Иногда даже выпадает из сети, забыв попрощаться. Однако, как это часто случается, за объективную реальность мы принимаем лишь собственные фантазии. Просто я забывал, что она находилась на рабочем месте и повседневные обязанности с нее никто не снимал, и угроза жесткого «орального секса» с начальством висела над моей подругой почти ежедневно.
«Давай в парке на Алом поле, – написала она через полчаса. – Завтра после работы. До которого ты торчишь в офисе?»
