Я люблю тебя, Ильхам. Мы всюду побывали вместе. Даже ездили в деревню Гит аль-Инаб. Зима была мягкой, теплой. Мы ходили в «Монте-Карло», сидели до утра у «Черного кота», пили в разгар зимы ледяное пиво в «Амбассадоре». Она говорила: быть может, завтрашний день, мой любимый, будет для нас лучше сегодняшнего. Я отвечал: моя любовь к тебе, Ильхам, — это судьба, ты не сможешь от нее убежать. Вместе мы создали голубую сказку нашей любви. Рука в руке бродили мы под дождем по александрийским улицам.
Он забыл факультет, забросил английский, перестал изучать Маркса, Дарвина, математику.
Ильхам никогда не заводила разговора о браке, о будущем. Он ничего не знал о ее работе. Она рассказывала о грубости клиентов, но он не спрашивал, кто они. Его даже по-настоящему не интересовало, любит ли она его. Ничто его не интересовало — ни учеба, ни будущее. Он укрылся в своей любви, как улитка в раковине. Пил ее, как воду, и не мог напиться, не мог утолить жажду, сжигавшую ему грудь. Чувство переполняло его. Он уже не испытывал одиночества в долгие зимние ночи. Любовь к Ильхам была его талисманом, его звездой. В ее глазах заключалась для него вся жизнь.
* * *
…В случае Вашей неявки на факультет для объяснения причин непосещения Вами занятий администрация будет вынуждена не допустить Вас к сдаче экзаменов и отчислить из университета.
Секретарь факультета Александрия 1966 Подпись
* * *
На другой день Сабрин подметала в его комнате. Лениво сидя у окна, Сафват спросил:
— Чего ты хочешь в жизни, Сабрин?
Подняв лицо, она молча пристально глядела на него.
— Хочешь Абуль Гита?
Она по-прежнему не отвечала. Он подошел к ней, протянул руки.
— Я люблю тебя, Сабрин.
Произнеся эти слова, чувствовал, как куда-то далеко в прошлое отходят, развеиваются его гордые мечты, его надежды.
У Сафвата приятная улыбка, мягкие руки. Какой бы сильной ни была Сабрин там, в далеких полях, в своем доме, здесь, после этих слов, после прикосновения его рук, все плывет у нее перед глазами, земля качается под ногами, сладкое оцепенение сковывает тело.
Сабрин испугалась, когда поняла, что любит его ласки, ждет их, хочет, чтобы они повторялись. В тревоге она стала искать спасения в мыслях об Абуль Гите. Но он был далеко, в Джанаклисе, и должен был вернуться лишь через две недели. Да хоть бы и вернулся, она все равно не питала к нему ни любви, ни ненависти.
* * *
Они сидели друг против друга в кафе «Отдых». Было уже за полночь. Капли дождя лениво стекали по стеклам. На мокрой мостовой тускло отражались огни. От двух чашек с чаем поднимался пар.
— Два кусочка сахара?
— Нет, три.
Улыбнулись друг другу. Он взял ее за руку, почувствовал трепет во всем теле. Ильхам прошептала:
— Завтра в половине десятого я буду ждать тебя у мадам Сони. Ты должен познакомиться. Лучше, чтобы она все знала.
— Я приду.
Еле слышно Ильхам добавила:
— Мадам берет три фунта.
Дома он лежал на кровати, прислушиваясь к шуму дождя, к звукам проезжающих машин, к ударам волн, разбивающихся вдалеке о каменный парапет набережной. А Абд ас-Саттар стоит сейчас один на берегу канала. Сафвату захотелось плакать, но слез не было, глаза оставались сухими.
Живя на хуторе, Сафват особенно страдает от одиночества. У него нет друга. Не с кем поделиться, некому излить душу. Он вспоминает александрийского приятеля Мидхата, с которым часто бродил ночью по улицам, — курили, разговаривали. На хуторе у него нет привязанностей. Он недолюбливает Абуль Фатуха, побаивается Абд ас-Саттара — личность его связывается в представлении Сафвата с ночью и мраком, — испытывает в глубине души уважение к Занати. Вот и все.
Сам не может разобраться в своих чувствах к Сабрин. Встречи с нею каждое утро вызывают в памяти драму с Ильхам. Он ощущает вокруг себя пустоту. Однажды утром Сабрин, как всегда, вошла в его комнату.
— Доброе утро, си Сафват.
Она показалась ему очень красивой. Жених Сабрин Абуль Гит — родственник Сафвата, он тоже аль-Миниси. Но Сафвату нет до него дела. Он занят лишь Сабрин. Берет ее за руку, в открытое окно доносятся привычные шумы хуторской жизни. Воркуют голуби. Отчетливо слышен голос весовщика, взвешивающего хлопок. Сабрин смотрит блестящими от волнения глазами. Красивая, манящая до сухости в горле.
— Сабрин, я люблю тебя.
Огонь, сжигающий ему внутренности, не зальют все реки мира.
— Я готов жениться на тебе, Сабрин.
Она осторожно высвобождается, отводит от себя его руки, выходит. Глаза ее полны слез — она поняла, что любит его. Но он, Сафват, сын хаджи Хабатуллы аль-Миниси, а она, Сабрин, дочь караульщика Абд ас-Саттара, сестра Занати, дочь Ситтухум. Она крестьянка с исцарапанными ногами, прислуга в доме хаджи.
— О господи, почему так получилось? А Абуль Гит? Чем он виноват?
Ее любовь к Сафвату — наваждение, от которого она не может избавиться. Он преследует ее, а она не знает, чего он от нее хочет. Не знает и того, чего хочет сама. Тоска сжимает ей сердце, слезы бегут по щекам. Каждое утро она видит его, слушает его ласковые речи. Он словно гипнотизирует ее своим голосом, уводит далеко-далеко в неземной, сказочный мир, сулит счастье. Ей и невдомек, что этот вкрадчивый голос, этот горячий шепот, от которого неистово колотится сердце, — ее судьба. Он будит желание, спавшее до сей поры в глубинах ее существа, толкает ее в объятия молодого господина, приехавшего из Александрии, отдает в его власть, бросает ему под ноги.
А Сафват? Ильхам была его надеждой, быть может, единственной, спастись от того, что неминуемо ожидало его в жизни. Что, если бы он решился? Предложил бы ей стать его женой? Поселился бы в Александрии? Ведь он не хочет быть новым хаджи аль-Миниси. Но он не решился.
В половине десятого вечера он был у дома Ильхам. Звонок. Ему открыли дверь.
— Могу я видеть Ильхам?
— Пожалуйста.
Она представила его мадам. Сели. Ильхам показалась ему особенно красивой в тот вечер. Он не отрывал от нее взгляда. Через некоторое время Ильхам вышла, оставив его наедине с мадам.
— Я очень рада, господин Миниси. Мой дом к вашим услугам. Ильхам к вашим услугам. Она говорила мне о вас. Вы из богатой семьи.
Он хотел сказать, что любит Ильхам, что посватается к ней в начале будущего года. Но мадам решительным тоном продолжала:
— Если вы хотите ее на всю ночь, это будет стоить три фунта. До полуночи — полтора. У нас порядочное заведение, господин Миниси. И не забывайте, что она девушка, ей еще нет двадцати. Пожалуйста, она ждет вас в соседней комнате.
Он рванулся из квартиры, прикрыв глаза рукой. Если вы хотите ее на всю ночь… Выбежал на улицу. О Александрия, лживый город! Не забывайте, что она девушка! Мир рухнул. Все умерло и похоронено. Ветер отчаяния надувает парус, уносящий дорогих и любимых в невозвратную даль. Белый парус сливается с голубизной моря, растворяется, исчезает, чтобы уже никогда не вернуться. Сафват бежит, задыхаясь. Скачками поднимается по лестнице, бросается на кровать. Что делать? Ильхам ждала его в соседней комнате. Мадам улыбалась. Никому до него нет дела.
Разве только Александрия и жизнь в ней, такая, какая она есть, была причиной всего случившегося с Сафватом аль-Миниси? Здесь сказалось и его происхождение, и воспитание. Его готовили стать преуспевающим в жизни. Обстановка, в которой он вырос, отношения с людьми, отсутствие привычки к общению, наконец, то, как воспринимал он все происходящее в стране, — вот причины. Но сам он их, конечно, не понимал. Чувство к Ильхам было первым настоящим чувством в его жизни. Но и оно не помогло ему разобраться в себе. Летом, в каникулы, встречаясь со своим приятелем Хамидом, сыном покойного хаджи Мансура Абуль Лейла, друга его отца, Сафват чувствовал, что Хамид лучше понимает самого себя. А он, Сафват, никак не мог разобраться в своей душе. Она ныла, словно застарелая болячка, которую неизвестно чем и как лечить.
В этот жаркий полдень 13 сентября 1966 года Сафват как будто предчувствовал, что должно произойти нечто необычное. Выглянув в окно, он увидел Сабрин, входящую в сарай. Выбежал во двор. Сабрин как раз выходила из сарая. Он подошел к ней, улыбнулся, тихо прошептал:
— Я жду тебя на сеновале.
Сабрин молча отвернулась, но он знал: она придет. Она действительно пришла. Так ей было суждено. Что поделать! Как и другие, она была не виновата в происшедшем. Остановилась у порога сеновала. В мозгу стучало: «О господи, спаси меня».
Обеденный отдых уже кончился. С полей доносилось пение сборщиков хлопка. Запевала не она, Сабрин, — какая-то другая девушка. В прошлом году, до того как ее взяли в дом хаджи, она тоже собирала хлопок. И всегда была запевалой. Сейчас ей все завидуют.
