— О чем думаешь? — сонно спросил Минотавр.
— Интересно, меня кто-нибудь еще полюбит по-настоящему?
— В этом деле редко кому везет.
— Мне везло, — Лаврова щелчком сбила ползущую по ее ноге букашку, — до поры до времени.
Минотавр промолчал. Лаврова засунула свою голову между коленями и закрыла ее ладонями, скрестив пальцы. Голос чужого ребенка и стрекот кузнечиков стали тише. Ее макушка была горячей от солнца, ладони стали защитой от его лучей. В ее скрещенные пальцы вдруг что-то воткнули. Она подняла голову и поднесла руку к глазам. Между пальцев покоился огромный лимонный цветок с толстыми восковыми лепестками. Внутри его толпились длинные тычинки с головками желтых одуванчиков.
— Это тебе, — улыбнулся Никита.
Лаврова засмеялась и засунула цветок за ухо.
— Ты очень красивая, — серьезно сказал чужой ребенок.
За его спиной небрежно лежал лицом вниз проигравший сражение юго-восточный бог.
«Как здорово, что дети не умеют лгать, когда им это не нужно», — подумала Лаврова.
Она схватила Никиту за руку, и они побежали к дому, вниз по склону, за ними волочился плененный, поверженный юго-восточный божок.
— Быстрей! — кричала Лаврова. — Я не успею на последний автобус.
— Зачем автобус? Тебя папа отвезет на машине.
— На автобусе интереснее. Там можно поговорить с кондуктором о жизни.
— Я тоже хочу ездить на автобусе, — позавидовал Никита.
— Папа, купи ребенку автобус! — расхохоталась Лаврова, вспомнив бородатый анекдот.
— И кондуктора, — добавил прагматичный сын богатого человека.
В доме Лаврова быстро схватила сумку, ей надо было спешить на автобус.
— Оставайся у нас ночевать, — попросил мальчик.
— Я не могу, мне завтра на работу.
Минотавр довез ее до остановки и уехал «Хаммер» на прощание подмигнул Лавровой габаритными огнями.
— Тьфу на тебя! — сказала Лаврова и уселась на скамейку.
— Автобус ждешь? А он только что уехал. — Рядом с Лавровой сидела посторонняя тетка.
— Что же мне делать? — растерянно спросила Лаврова.
— К хахалю возвращаться, — ответила тетка, поднялась и пошла прочь, подхватив свои сумки.
Лаврова легла на скамейку и сложила на груди руки. Она смотрела на облака. Ее летающее счастье было в самом далеком облаке и уносилось вместе с ним в незнаемые края.
На площадку въехал «Хаммер» и сыто рыгнул. Его лоснящееся крокодилье тело посверкивало в лучах заходящего солнца. Минотавр подошел к Лавровой.
— Я решил из магазина заехать сюда. Проверить, уехала ли ты.
— Проверил? — поинтересовалась Лаврова. — Ну и вертайся в свой магазин.
— Садись в машину. Переночуешь у нас. Тебя приглашали.
«Хаммер» раскрыл пасть, Лаврова влезла в его утробу. Он иронически хохотнул своим механическим сердцем и повез ее к дому Минотавра.
Лаврова вышла на балкон и привязала свежевыстиранное белье к чугунным перилам. Она засмотрелась вдаль. Края черных гор светились багрянцем в лучах догорающего солнца, как угли костра. Рядом с ней возник Минотавр.
— Что приперся без стука?
— Я у себя дома.
Лаврова задохнулась от негодования. Минотавр окинул взглядом балкон.
— Вывесила белый флаг? — он смотрел на полощущееся на ветру ее нижнее белье.
— Если бы я вывесила белый флаг, я бы сама пришла.
— Пойдем ужинать.
Лаврова прислушалась к своему организму. Он просил есть. Ей пришлось принять приглашение и пойти за Минотавром на кухню.
У Лавровой не было тапочек, она ходила босыми ногами по ледяным плитам пола на цыпочках. От холодильника к столу, от стола к плите. Минотавр сидел у стола и, покачиваясь на стуле, лениво наблюдал за ней. Он не считал нужным ухаживать за Лавровой, она была в состоянии накормить себя сама.
Лаврова поставила на стол блюдо с бутербродами и не заметила, как оказалась сидящей на столе. Над ней скалой навис Минотавр, она оттолкнула его ногами. Он даже не пошевелился. — У тебя ноги ледяные, — сказал он.
— У тебя как тумбы.
Минотавр развязал пояс ее махрового халата.
— С ума сошел, — Лаврова кинула испуганный взгляд на дверь.
— Он уже спит.
— А как же?..
— Никак. — Минотавр сорвал с нее халат.
На нее смотрели его глаза. Они были такие же, как он сам. В черноземе радужки от зрачка, как от ствола, раскинулись крепкие, разлапистые корни. Они давали жизненную силу красным, изогнутым ветвям, свободно расходящимся в голубизне склеры. Лаврова увидела свое отражение в роговице. Его глаза сплели красную паутину, и она запуталась в ней глупой, самонадеянной жертвой. Лаврова закрыла глаза и закусила губы. Когда она закричала, ей закрыли рот рукой. Ее очередное поражение осталось тайной для спящих обитателей лабиринта.
— Молодец, — Минотавр одобрительно похлопал ее по влажному плечу. — Чайник включи.
— Ты кто? — спросила Лаврова сидящего напротив нее парня со смешными лягушачьими губами.
— Кто-кто. Человек, — ответили лягушачьи губы.
— Который смеется? — Лаврова вспомнила Гуинплена и потянула из трубочки нелюбимый «Варштайнер».
— Он не смеется, он плачет, — отозвался узколицый друг лягушонка. У него была короткая стрижка и оттопыренные уши. — Ему нужна девочка. Хорошая. Ты хорошая?
— Да, — соврала Лаврова.
— Очень хорошая, — подтвердила Линка. — Когда спит.
Она ревниво следила за успехами Лавровой. Получалось, новоявленные знакомые клеятся только к Лавровой. Линка оказалась не у дел Ее это задевало.
— Давайте пересядем, — предложил друг лягушонка. — Я зажарюсь на солнце.
— Жарься, — сказала вредная Линка.
— Злюка, — беззлобно ответили ей.
Лаврова с Линкой сидели на летней площадке, на них попадала тень от зонтика, на самцов-поисковиков — нет. Им приходилось париться на солнцепеке.
Лаврова закрыла глаза и мысленно соединила узкое лицо, оттопыренные уши и лягушачьи губы. Получилось забавно. Она расхохоталась.
— Над кем смеешься? — спросил лягушонок.
— Над тобой.
— Смейся, — разрешил лягушонок. — Я Константин, что значит постоянный.
— Ага. Когда спит. Один, — пошутили оттопыренные уши. — Я Стас.
— Таз? — вредно удивилась Линка.
Оттопыренные уши по имени Таз пересели поближе к ней и шепнули на ушко:
— Тебя как зовут?
— Алина, — улыбнулась Линка.
— А подругу как?
— Сам спроси, — перестала улыбаться та.
Лаврова открыла рот, чтобы назвать свое имя.
— Не надо имени! Не сейчас, — взмолился лягушонок.
Лаврова, опешив, закрыла рот.
Стас и Линка воззрились на лягушонка в недоумении.
— О чем-нибудь другом говорить можно? — осторожно осведомилась Линка.
— Можно. — У лягушонка был несчастный вид. — Я сейчас заплачу. — Стас взял бумажную салфетку и приложил ее к глазам.
— Чем ты занимаешься? — спросила Линка лягушонка. В ее голосе была жалость покоренной женщины.
— Мы художники по стеклу, — сообщил Стас.
— Ух ты! — воскликнула Лаврова совсем как Никита.
Перед ее мысленным взором возникли изысканные изделия Тиффани. Они переливались всеми цветами радуги, в них сверкали инкрустированные кусочки полудрагоценных камней. Они отсвечивали красивым металлическим отблеском, нежным, но все же металлическим. Вот такая странная особенность у бесценных стеклянных узоров Тиффани.
Лаврова возвращалась домой с лягушонком. У ее подъезда они остановились.
— Я пойду? — спросил лягушонок. У него снова сделался несчастный вид.
— Иди, — разрешила Лаврова.
Он взял ее руку в свою ладонь. — У тебя красивые пальцы. Ноготки как жемчуг. Лавровой было смешно слышать детское слово «ноготки» из лягушачьих губ высокого взрослого мужчины. Она, смеясь, отняла руку и шагнула в подъезд.
Дома она подошла к окну. Лягушонок стоял под ее балконом, засунув руки в карманы, и смотрел вверх. Лаврова глядела на него. Он не мог ее видеть за шторой из органзы. Он просто смотрел вверх. Когда она устала стоять, то притащила из коридора табурет, села и положила руки на подоконник. Лягушонок по имени Постоянный опустился на бордюр и оставался перед ее подъездом, пока не спустилась ночь. Может, и тогда он не ушел, а просто исчез из виду.
Лаврова легла спать, завернувшись в теплое облако.
Лаврова встречалась теперь с лягушонком по имени Костя. Он трогал завитки ее волос. Прятал лицо в ее ладонях, касаясь губами запястий. Целовал свод стопы, надевая ей туфли. Засыпал, набросив на лицо вуаль ее волос. Он украшал ее голову, запястья, лодыжки узорами из цветов и ягод. Любовался изгибом ее талии и бедер. Его чувственность обостряла желание, разжигала страсть, и она, Лаврова, летела к слепящему свету по бесконечным коралловым сосудам, внутри которых, лепесток за лепестком, распускались пятилистники огромных золотых цветов.
