— Спасибо.
— И не швыряйся им. Он стоит почти пять сотен.
— Договорились.
Сделав дело, Клэр наклоняется и целует меня в щеку.
— Что новенького в приюте скорби?
— Да все по-старому.
— Твоя последняя статья заставила меня плакать.
— Прости.
— Нет. Здорово написано. Мама прилепила ее на холодильник.
Наша мать держалась того строгого принципа, что на стальную дверь нашего холодильника «Сабзеро» вывешиваются только работы на «пять с плюсом». Когда мы учились в школе, работы Клэр и Дебби всегда висели на двери холодильника; мои же контрольные, кроме первых диктантов, написанных на «отлично», там никогда не появлялись.
Думаю, тебе можно поставить пятерку за грусть и одиночество.
— В этом я отличник.
Клэр нежно улыбается и хватает меня за волосы, чтобы посмотреть мне в глаза. В уголках ее глаз я замечаю мелкие морщинки, раньше их не было. Тех, кого любишь, видишь такими, какими ты их запомнил, но изредка смотришь на них отстраненно, и в эти считаные секунды, пока мозг изо всех сил пытается приспособиться к новой действительности, что-то в тебе сворачивает с дороги и, вереща, кубарем катится с обрыва.
— Мы стареем, — замечаю я.
— Пошел ты на хрен. Только не я! — Глаза Клэр превращаются в щелочки. — Эй, — произносит она. — Ты выглядишь так, будто недавно трахался.
— Что?
— Наша близнецовая телепатия подсказывает мне, что ты таки натянул крошку с мясным рулетом.
— Между нами нет никакой телепатии близнецов.
— Ну конечно, есть, просто она незаметна, как… прозрачный лак для ногтей.
Я ухмыляюсь.
— Как… центральная система кондиционирования.
— Как… пузырьки белого вина.
— Как… австралийский акцент Мэла Гибсона в «Смертельном оружии».
Клэр смеется и наклоняется ко мне, так что мы оказываемся лицом к лицу, она пристально смотрит мне в глаза, пока я не отворачиваюсь. Она единственная, кому я могу сейчас смотреть в глаза, но все равно за все двадцать девять лет мне ни разу не удалось ее пересмотреть.
— Ни хрена себе, ты и правда ее трахнул! — радостно кричит Клэр. — Неудивительно, что я не могла тебе дозвониться. Ты натягивал озабоченную домохозяйку!
— Хватит, а? — прошу я, оглядываясь по сторонам. Но Клэр веселится вовсю:
— Дуги, ты бабник!
Я откидываюсь на спинку качелей и отрицательно мотаю головой.
— И на чем я прокололся?
— Элементарно, братишка, — поясняет она, садясь рядом со мной. — У тебя на ухе губная помада, футболка надета наизнанку, волосы всклокочены — классический случай!
— Да ладно, — говорю я с сомнением. — Я всегда так выгляжу.
— Ну хорошо. Тогда вспомни о телепатии близнецов.
Она берет несколько хлопьев «Кэп-н-Кранч» из моей коробки и засовывает в рот.
— Ты и красотка с мясным рулетом, — говорит Клэр и смеется. — Вот умора!
— Обхохочешься.
Ее смех затихает. Клэр кладет мне голову на плечо, а это значит, что ей нужно мне что-то сказать. Она всегда так поступает, когда у нее проблемы, и за эти годы ее голова продавила у меня на плече ямку — как вода, которая сотню лет капает на камень. Я каждый раз представляю, что вот так мы с ней, должно быть, лежали в утробе; в трудные моменты мы снова, как два эмбриона, сворачиваемся калачиком.
— Молодец, — мягко произносит Клэр, поглаживая мою ладонь большим и указательным пальцами. — Я думаю, это прогресс.
— Это адюльтер.
— Ты не женат.
— Но она замужем.
— У тебя что, своих проблем мало, что ты еще и о ней беспокоишься?
Клэр лизнула палец и вытерла что-то с моей щеки — должно быть, помаду Лейни.
— Это и моя проблема.
— А вот и нет. Твоя проблема в том, что после смерти Хейли ты перестал жить. Пробуждение полового влечения — первый добрый знак за долгое время. Это не проблема, а повод для праздника — вот что это такое. Мне не терпится рассказать об этом маме.
Я смеюсь, но потом быстро спрашиваю:
— Ты ведь шутишь, правда?
С Клэр если и можно быть в чем-то уверенным, то лишь в том, что с ней ни в чем нельзя быть уверенным.
— Посмотрим на твое поведение, — отвечает она, пожимая плечами. — И как это было?
— Не знаю. Кажется, я до сих пор в шоке.
— Дуги, Дуги, Дуги. Когда же ты научишься отключать верхнюю головку, чтобы она не мешала нижней? — она вздыхает. — Иногда мне жаль, что я не мальчик.
— Иногда мне кажется, что так оно и есть.
— Подходящая мысль, чтобы сменить тему.
— И о чем ты хочешь поговорить?
— Я беременна.
От этой новости мои глаза округляются.
— Здорово, Клэр. Поздравляю.
Она кивает, не убирая головы с моего плеча.
— Спасибо.
Она молчит, но я чувствую, что мускулы под ее кожей напрягаются, словно пружины, а дыхание становится частым и прерывистым. Мы сидим так несколько минут, глядя на двор. В тени изгороди серый кролик объедает траву. Так далеко я не докину.
— Есть еще кое-что, — предполагаю я.
— Угу.
На минуту я задумываюсь.
— Стивен.
Она поднимает на меня глаза и улыбается, хотя в уголке ее глаза набухает одинокая слезинка и стекает по переносице.
— А ты говорил, что мы не телепаты.
Она встает, тем самым прекращая разговор, и направляется к входной двери.
— У тебя есть что поесть? Я умираю от голода.
Я поднимаюсь и иду за ней. И тут краем глаза я замечаю, что серый кролик подобрался к крыльцу на расстояние броска. «Привет, Багс», — шепчу я и протягиваю руку к кучке камней, одним глазом следя за кроликом. Камень летит слишком высоко, пролетает примерно в полуметре над головой Багса и, подскочив, беззвучно падает на лужайку перед кроликом. Тот поднимает глаза, и его тупой, спокойный взгляд приводит меня в ярость. Я делаю вид, что с топотом спускаюсь по ступенькам. Это заставляет его сдвинуться с места, он улепетывает на край лужайки, останавливается у изгороди и глядит на меня с состраданием. У меня кончились камни, поэтому я бегу к нему, размахивая руками и издавая леденящие душу вопли. Кролик убегает в кусты. Когда я возвращаюсь, Клэр стоит в дверях и странно на меня смотрит.
— Мне нравится держать их в напряжении, — поясняю я смущенно, поднимаясь по ступенькам.
— Братишка, — заявляет Клэр, обнимая меня за плечи, когда мы заходим в дом. — Тебе и правда надо чаще выбираться из дому.
— Так что произошло?
— Долгая история.
— Ты говорила, что не торопишься.
— Я не могу рассказывать на пустой желудок.
Я иду за ней на кухню.
— Ты ему наставила рога?
— Мило. Прелюбодеи предпочитают общество себе подобных, так, что ли?
— Значит, он тебе изменил?
— Если бы.
— Так что случилось?
— Почему магниты валяются на полу? — спрашивает Клэр, подходя к холодильнику. — О, черт. Я не хочу этого знать.
— Клэр, ради бога! Просто расскажи мне, что случилось.
Она открывает холодильник и нагибается, с шумом переставляет банки, поднимает крышки пластиковых судков и нюхает их содержимое.
— Боже мой, — говорит Клэр, и ее голос эхом отражается от стенок почти пустого холодильника. — Ты вообще хоть что-нибудь ешь?
— Я заказываю еду на дом.
Она захлопывает дверь холодильника.
— Я не могу ждать. Поехали куда-нибудь, поедим.
— Сначала расскажи мне, что произошло.
Она смотрит на меня и, как будто внезапно ослабев, слегка прислоняется к холодильнику.
— Ничего не произошло. Никогда ничего не происходит. И не произойдет. И это, — договаривает Клэр, сползая на пол и обхватывая руками голову, — все, что произошло.
Я сажусь на пол около нее.
— Ты не думала о том, чтобы обратиться за консультацией к специалисту?
Она смерила меня взглядом.
— Я не хочу, чтобы какой-нибудь стерилизованный фрейдист-извращенец в галстуке-бабочке рассказывал мне, что не стоило выходить за Стива. Ты и так все эти годы твердишь об этом. Помнится, ты довольно красноречиво изложил свои доводы еще на свадьбе.
— Я был пьян.
— Ты ревновал.
— Ну, разве что чуть-чуть.
— Но ты был прав. И я это понимала. Даже когда шла к алтарю. Помню, как я размышляла: что же будет с видеозаписью, со свадебными фотографиями, когда все кончится? Нормально, да? Удивительно не то, что я от него ухожу, а то, сколько я с ним прожила. Я всегда собиралась от него уйти, просто все не могла собраться.
— Почему?
Она хмурится и, сдаваясь, поднимает руки.
— Когда живешь богато, с комфортом, начинаешь придумывать все эти формулы и строить графики, пытаясь доказать самой себе, что ты даже не догадываешься, насколько счастливо тебе живется, — она пожимает плечами. — Я заснула на посту.
— Так почему же именно теперь?
